Мертвые говорят...

18

Отпустив Шкубу, Хохлов вызвал к себе Афонского.

— Афонский, — сказал он как можно доверительнее. — Нужна ваша помощь. Поговорите с людьми вашего взвода. Может, кто-нибудь слышал разговор между Бряхиным и Шкубой о случае с Агизовым.

Афонский потупился.

— Не знал, товарищ капитан, что это может вас интересовать. — Он поправил на кителе орденские знаки. — Рядовой Мургаев недавно рассказывал мне, что Бряхин сказал Шкубе: «Повезло татарину. Мне бы такое. Побежал бы ты, к примеру, а я в тебя очередь...»

«Не знал!..» — мысленно передразнил Афонского Хохлов.

Оставшись один, он прилег на нары, заложив руки за голову, и уставился повеселевшими глазами в потолок. «Надо все взвесить...» — решил он и вдруг с необыкновенной отчетливостью ощутил, как растворяется в сонной, блаженной одури. «Так можно угробить дело», — ударило в голову. Он вскочил, надел шинель и вышел из землянки. Ветер, как из брандспойта, хлестнул по лицу ледяной струей, облапил ноги полами шинели. На израненных березах упрямо бились черные листья. В сумеречном небе зловеще дымились рваные облака.

«Значит, Шкуба не врал. На его показаниях можно строить обвинение. Это первый вывод. И второй — арест Бряхина, которого солдаты, несомненно, боятся. Будь даже этот арест преждевременным, он приносит первые плоды: о Бряхине солдаты начинают заговаривать сами...»

Хохлов потирал руки не то от холода, не то от охватившего его ощущения несомненной удачи. Он шагал быстро, легко. Впервые за последние двое суток почувствовал голод и с удовольствием подумал о еде.

Мысли текли, цепляясь одна за другую...

Бряхин демонстративно взял под защиту Ляпикова после оглашения Афонским приказа. До этого был случай, когда солдаты били Ляпикова на глазах у Бряхина, но он не вмешался. Решение возникло по аналогии. Мягкий, послушный Ляпиков, не спускавший с него, Бряхина, благодарных глаз, готовый выполнить любое его поручение. Он подготовил его быстро, без особого труда, ломая слабое, робкое сопротивление, навязывая свою волю, гарантируя безопасность, жизнь вместо верной гибели на «пятачке». Слабовольный Ляпиков не сумел, не посмел ослушаться. Он перебегал ночью, на участке Бряхина, когда тот был на посту. Обеспечив ему прикрытие, Бряхин должен был бежать вслед за ним, присоединиться к нему.

Но побег к противнику в расчеты Бряхина не входил. Где-то в Зауралье у него родители, на фронте братья. Ляпиков для него не более как жертва во имя собственного избавления от всего сразу: от штрафной роты, «пятачка», наказания, судимости...

Ему не удалось сразу убить Ляпикова. Это было непоправимой ошибкой. Ляпиков повернул обратно. Бряхину оставалось только одно: не допустить возвращения Ляпикова. Почему? Хохлову казалось, что теперь он может дать на этот вопрос точный ответ: только таким путем Бряхин мог скрыть, что он склонил Ляпикова к измене.

Но что заставило Ляпикова повернуть обратно? Не прозвучали ли в его возгласе: «Что вы?!.» — растерянность, крайняя степень удивления, страшный укор коварству, предательству Бряхина? И что может означать «Не...» — начало фразы, закончить которую Бряхин не позволил ему?

А вдруг Бряхин говорит правду?! Может быть, ему тоже повезло, как Агизову! Что, если Ляпиков, который сделал недвусмысленные подчеркивания и пометки на полях «Караморы», один вынашивал в душе черный замысел? Что, если он пошел к врагу на участке Бряхина, надеясь на снисхождение своего покровителя? И Бряхин, потрясенный предательством...

Но таков ли Ляпиков?

Он любил читать вслух лирические стихи и краснел от крепких солдатских словечек. Около двух лет на передовой, дважды ранен, отец погиб на фронте, старшие братья солдаты, мать и сестры в Уфе, девушка, в письме к которой он приводил стихи о Родине, писал о встрече... Ведь знал он, чем его предательство угрожает родным. Они все здесь, на «пятачке», знают закон об ответственности за измену Родине.

Но если это так, разве мог Ляпиков сам решиться на измену?!

Тогда зачем он оказался за передним краем?