Гадалкин дар

Регина Хайруллова
100
10
(1 голос)
0 0

Аннотация: Гадалка многие годы хранит свой дар видеть сокрытое. Для этого ей приходится всегда быть настороже, ведь ещё тридцать лет назад она совершила один поступок, который тяготеет над ней всю жизнь.Однажды она и в самом деле потеряет способности и если не успеет вернуть их вовремя, то гадалку ждет медленная и неминуемая смерть. Теперь придется столкнуться лицом к лицу с последствием своего выбора.

Книга добавлена:
20-05-2023, 12:53
0
262
3
Гадалкин дар
Содержание

Читать книгу "Гадалкин дар"



Регина Хайруллова
Гадалкин дар

Скрип-скрип. Противный звук. Мария хотела ускориться, но из интереса остановилась под ржавой вывеской и прочла: «Гадание на свечах. Определю длину жизни. Найду скрытую истину».

«Бред какой. И кто сейчас вешает вывески? Кто вообще ходит к гадалкам?» – подумала Мария и бросила взгляд на приоткрытую дверь, около которой растаял снег. За ней, должно быть, сидит обветшалая старуха, окутанная паутиной и мраком.

Скрип-скрип. Опять скрипит. Надо бы поскорей уйти.

– Входи, – раздался старушечий голос, и Марии показалось, что он исходит то ли из подвала, то ли из глубин ада…

Не до конца понимая зачем, она всё же заглянула в комнату и сама не заметила, как вошла.

Пахнуло мёдом и душицей, как когда-то давным-давно, то ли в детстве, то ли ещё раньше, до появления на этом свете. Дыхание мёда влекло и мягко грело, и тёплое дуновение после зимнего холода чудилось родным и ласковым. В полутёмной комнате трещали огарки, их мягкий свет вытаскивал из тьмы кусочки пространства вдоль стен, будто кто-то вырезал части фотографии и положил её на чёрную бархатную ткань, и вместо лиц теперь зияла пустота, тогда как нетронутые части оставались видимы, и меж островками тьмы плыли стол с десятком свечей, два ветхих стула и гадалка: старушка с треугольником шали на плечах. На полу у двери таял снег.

Было тепло и душно, и кружилась голова.

– Жаждешь познать сокрытое, дитя?

– Да нет… я вообще-то мимо шла.

– Само провидение привело тебя ко мне. Присядь, дитя, – сказала гадалка, указывая на стул напротив себя. Он перестал плыть во тьме и застыл, словно гадалка приковала его к полу своими словами.

Мария невольно села. Неужели и её приковали слова?

– Я зажгу твою свечу, и ты узришь, сколько тебе суждено жить, дитя моё.

Гадалка не глядя оторвала пучок травы, который висел на стене, и вдавила его в желтоватую свечу из вощины.

– Дай волос, дитя, иначе огонь не узнает тебя и не улицезреет.

«И куда я ввязалась?..» – подумала Мария и нехотя вырвала волосок из-под шапки. Больно и жалко. А ещё жарко.

Когда гадалка положила волос поверх свечи и зажгла её, Мария хотела спросить, почему это огонь должен её узнавать, но не успела.

Затрещал фитиль, глаза ослепило.

Всё исчезает, и остаётся только пламя, пламя, одно лишь пламя во всей Вселенной, танцующее, тёплое пламя, оно всё затмевает, оно убивает и порождает, оно танцует древние танцы, поблёскивая то одним бубном, то другим, оно колышется, напевая древнюю песню, поднимаясь ввысь, к небесам, к предкам, что светят из глубин Мироздания, оно влечёт, оно манит к себе, и песня его подобна прибою, и печальной мелодии ветра, и плачу земли, и разуму, что появляется из пламени; разум и есть пламя, такое же поспешное и покойное, созидающее и разрушающее, поистине всепоглощающее. Солнечное пламя солнечной свечи с сухоцветами на воске.

Пламя. Просто пламя на свече.

Мария сняла шапку и встряхнула головой, отгоняя дурман видения. Было невыносимо жарко, и пот стекал на глаза, щипля их, и она расстегнула куртку, после чего посмотрела на гадалку. Её лицо будто помолодело или наоборот постарело – в таком свете не разобрать, – но точно изменилось.

– Что это было? Что это у вас за травы?

– О чём ты, дитя?

– Я видела пламя, и оно танцевало, и что-то мне пело. Мне так показалось, – добавила она, чувствуя себя ужасно неловко и пугаясь тому, что только что дышала какой-то травкой.

– Пламя не могло говорить с тобой, дитя. Оно говорит лишь со мной. Но оставим это, – нервно сказала гадалка и взглянула на свечу. Та и не думала сгорать: оплавился лишь самый верх размером с пятирублёвую монетку.

– Странно, – пробормотала гадалка, низко нагнувшись над горящей свечой. Пламя подскочило и опалило старушкины брови. – Адский потрох! Паразит! – она замахала руками на огонь, но он лишь поднялся выше и едва не сжёг ей волосы. – Гадёныш! Вот же гадёныш! – ядовито закричала она, растягивая слова.

Шипя и ругаясь, гадалка накрыла свечу крышкой и воззрилась на Марию. Ей стало неловко и почему-то стыдно, будто это из-за неё пламя сожгло старушке брови.

– Та-ак, – выдохнула гадалка, потирая виски. – Вы, собственно, кто?

– В смысле?

– Кто такая, я спрашиваю? Кто? – громко и грубо повторила гадалка.

Мария оскорбилась и встала.

– Маша я.

– Иди-ка ты, Маша, отсюдова. Чтоб духу не было! Кыш! – закричала старуха и замахала на неё руками.

Мария сконфузилась, надела шапку и вышла наружу. Свежий морозный воздух ледяными когтями вцепился в горло и отрезвил её. «Что за глупости?» – подумала она и отправилась домой.

Гадалка же осталась наедине с огнём. Как только Мария ушла, пламя поднялось под самый потолок, подкоптило его и рухнуло вниз, прямо на шаль. Шерсть вспыхнула и сгорела.

– Ах ты мерзавец! – закричала гадалка, обливая себя водой. – Как ты смеешь?! Паршивец, а! Паршивец! – причитала она, стряхивая с плеч мокрый пепел. – Ты очумел, что ли? – уже спокойнее спросила она, когда огонь еле теплился на одной единственной свече – на её собственной, маленькой, оплывшей и дурно пахнущей. Гадалка осторожно взяла огарок в руки и села с ним за облитый стол. Она внимательно смотрела на слабый огонёк, но не видела ничего, кроме собственной жалкой комнаты и жалкого огарка. Сколько она ни всматривалась, пламя с ней не говорило.

– Ну что это такое? А? – вздохнула она. – Обиделся, что ли? Та-ак, – протянула она спустя пару минут. – Я делаю вид, что ничего не было, а ты больше не дуришь. Согласен?

Огонь промолчал. Аполлинария – так звали гадалку – вздохнула и стала прибираться. Не успела она закончить, как в дверь постучали.

– Можно к вам? – тоненьким голосом спросила женская голова из дверного проёма.

Аполлинария вгляделась в лицо и решила, что женщине должно быть лет тридцать. На всякий случай она уточнила и узнала, что пришедшей и вправду ровно тридцать.

– Дитя, я не могу тебя принять. Ты в том возрасте, когда пламя не способно узреть будущее и долготу твоей жизни, ибо ты на распутье, на сложнейшем этапе своей жизни, когда надо сделать важный выбор, о котором знаешь только ты, дитя моё. Ты на экваторе, на развилке, ты должна сама определить свою жизнь, а после, лет через пять или лучше десять, придёшь ко мне, и пламя с радостью тебе поможет, дитя моё. А пока ступай, ступай по нелёгкому пути, что тебе предстоит выбрать, ступай осторожно, но ничего не бойся, – сказала гадалка и захлопнула дверь, едва не оторвав женщине нос.

– Ну и денёк, – пробормотала она, садясь в кресло-качалку, которое стояло в неосвещённом углу. – Ты как? – бросила она огоньку. Тот затрещал в ответ. – Вот и чудненько. Уйдёт эта и отопрём.

Огонь затрещал сильнее.

– Да ты не злись, я ж для нас стараюсь. Этой-то тридцать, а ты сам всё знаешь… Кто?! – воскликнула она, вскочив с кресла, и тут же согнулась, потирая поясницу. – Сам ты трус, – обиженно сказала она. – Я оберегаю тебя, ну и себя, конечно, а ты вон как… Тьфу на тебя.

Аполлинария прошаркала к двери, осторожно выглянула – никого – и оставила её приоткрытой. Она зажгла облитые водой свечи, накрылась платком и уселась за стол. «Как бы… – со страхом подумала она. – Да нет, нет, не должна. Хотя… Чёрт их разберёт. Маски, ботоксы, подтяжки… Тьфу! Не поймёшь. Вот когда я была…»

Аполлинария, которую когда-то давным-давно звали просто Полей, получила свой дар от матери. Как сейчас перед глазами: стоит седая матушка и молвит что-то про огонь, а сама плачет и утирается, и всё объяснить чего-то хочет, а Поля смотрит на неё и трясётся вся от слёз. Закончила матушка говорить, зажгла новую свечку в руках Полиных и вспыхнула, будто поджёг кто. Мигом сгорела, один пепел остался.

– Да-а-а, да, – вздохнула Аполлинария и поглядела на огонь. Тот спокойно потрескивал и, кажется, больше не дулся. – Дикий ты, огонёк. Эх и дикий. Хуже волка, что в лес смотрит.

В дверь осторожно постучали.

– Входи, дитя моё.

Вошла девочка лет шестнадцати. Робкая, но любопытная.

– Я к вам за советом. Вы, может, знаете, как быть?

– Входи, дитя, помогу, коль смогу.

Девчушка расстегнулась, села за стол, оглядела комнатку и начала:

– Я насчёт мамы. Она у меня художница. Настоящая, – громким голосом сказала девчушка, словно ей кто-то перечил, – но она заболела. У неё дар ушёл, понимаете? Взял и ушёл! Улетучился! Вот так, – она взмахнула руками. – И мы не знаем теперь, что делать нам. Вообще не знаем. Мама говорит, что всё хорошо, что он сам вернётся, папе вообще всё равно, а я волнуюсь. Мне всё кажется, что это он обиделся, – тараторила она. – Обиделся и ушёл. Мама у меня ведь никогда его не ценила. Она им и не пользовалась толком. Так только: разок порисует и бросит на месяц. Вот дар и обиделся. Вы как думаете, может такое быть?

– Отчего же не может? Всё может быть, дитя.

– Вот. Я и хотела у вас спросить – вы же сами с даром – можно его вернуть как-то? Взять бы его и того – обратно. Всадить внутрь. Мы его любить будем, ценить будем, честно, – тараторила девчушка, и у Аполлинарии от этого кружилась голова.

– А ты, дитя, чего так волнуешься за дар-то? Небось сама хочешь рисовать?

– Что вы! – воскликнула она, и даже в тусклом свете было видно, как щеки её запылали. – Я так, я из страху, я за маму.

– Вот что, дитя моё. Погляди на свечу, а я всё тебе расскажу. И сколько жить будешь, и где дар ваш, всё расскажу, – устало сказала Аполлинария. Голова у неё совсем шла кругом от этой болтовни и от тревожных мыслей.

Девчушка положила на стол купюру и вгляделась в свечу.

Аполлинария по обыкновению вздохнула и стала ждать, пока пламя само всё сделает. Но вот прошла минута, а ничего. Вообще ничего. Пламя горело, свеча таяла, девчушка ёрзала на стуле, а ничего не виднелось. Аполлинария встряхнула головой. «Что за фокусы?» – злобно подумала она и начала быстро говорить:

– Я вижу, дитя моё, что дар твоей матери перешёл к тебе. Он перебрался в твоё сердце, ведь лишь ты замечала его и ценила. Храни сей дар и развивай его, и будет вам всем счастье.

– А мама?

– Она не нуждалась в нём, она не замечала его, он и покинул её, дитя моё. А теперь ступай. Тебе предстоит нелёгкий путь: путь художника, великого, быть может, самого великого. Ступай-ступай, давай.

Она вскочила, уронила стул и радостная выбежала на улицу.

– Тьфу ты! Гадёныш, а! Гадёныш! Я что наплела ей, а? Как же так-то? А если она вообще криворукая? А всё ты виноват! – напустилась она на огонь. – Бесстыжий! А! Смотри-ка на него! Ты что же, в девку ту перебрался, а?

Огонь молчал и слабо потрескивал.

– Господи! Вот же горе! Дожила! Всю жизнь берегла – и вот те на! Получай, Аполлинария, поделом тебе! Конечно, не жить же мне вечно, не надо же мне есть, не надо же мне платить за комнату, ходи ты, Аполлинария, без гроша! Сволочь ты, а не дар!

Аполлинария прикрыла свою свечу, погасила остальные и вышла, заперев комнатку.

На улице вьюжило. Снег метался из стороны в сторону, прямо как заблудшая душа, лез в глаза и мешал идти. Аполлинария опустила голову и, придерживая платок руками, пошла туда, куда вели ноги. Только так можно добраться до лекаря. Она шагала по заснеженным тропам, спотыкалась, падала в сугробы, всё шла и шла, борясь с ветром и стыдом. Пойти к лекарю для гадалки – хуже некуда, да куда деваться?


Скачать книгу "Гадалкин дар" - Регина Хайруллова бесплатно


100
10
Оцени книгу:
0 0
Комментарии
Минимальная длина комментария - 7 знаков.
Книжка.орг » Ужасы » Гадалкин дар
Внимание