Шрам

Глава четырнадцатая

Лёжа в ночной тьме, я дожидаюсь, пока все уснут, весь мир погрузится в тишину, и думаю о Джеке Минноу: «Интересно, что он делает каждую ночь в Зале поминовения?»

Мел долго не ложилась, из-под двери её спальни выбивалась узкая полоска света, но в конце концов рассказчица уснула.

Я выскальзываю из кабинета Мел, неслышно прикрыв дверь, и направляюсь к лестнице в музей.

Вот и фойе. С площади в окна пробивается тусклый свет фонарей. Подёргав дверную ручку, я убеждаюсь, что здание заперто. Один за другим я выдвигаю и просматриваю ящички письменного стола, за которым обычно сидит смотрительница музея, но тщетно – ничего интересного не попадается.

Когда один из ящиков захлопывается слишком сильно, на столе падает стакан для ручек и карандашей. Среди скрепок и точилок мелькает ключ, и я сдерживаю рвущийся наружу смех.

Положив ключ на ладонь, я внимательно его рассматриваю. Ключик серебристый и необычной формы: «Интересно, какой замок он откроет?» Оглядевшись, я иду вглубь музея, пытаюсь открыть двери в библиотеку, но ключ не подходит. Медленно ступая по периметру зала, я чувствую, как меня переполняет надежда.

Одна комната за закрытой зелёной дверью манит меня. Как не хочется браться за дверную ручку… Я же знаю, что увижу. Там ничего не изменилось. Изменилась я. И оттого теперь всё иначе.

Дверная ручка холодная на ощупь. Даже не вставив ключ в замочную скважину, я знаю, что он подойдёт. Короткий поворот ключа, тихий щелчок, глубокий вдох – и я толкаю дверь, страх сгущается в моей груди упругим комком. Сухой, затхлый воздух коробит горло, и я откашливаюсь. Комната выглядит заброшенной, но сюда же приводят детей – вот и карандаши, и тетрадные листки на дощечках-пюпитрах, кто-то даже позабыл шапку. Конечно, никто не отменит школьные экскурсии, ведь это так важно, настоящий обряд посвящения, а теперь детям Сейнтстоуна ещё важнее услышать эту историю. Их необходимо убедить, они должны быть совершенно уверены, что враг у ворот. А врага следует рисовать страшным, бесчеловечным и невероятно жестоким, чтобы потом постоянно напоминать, как близок этот враг. Всё очень просто.

Стеклянные витрины расположились вдоль стен. За поблёскивающими стёклами тьма. Я знаю, что там лежит: нож с засохшими пятнами крови, отрезанная рука и письмо-проклятие – доказательства. Всё готово, чтобы убедить посетителей музея: пустые – злодеи, а отмеченные – невинно пострадавшие. Мне совсем не хочется подходить к грозным витринам, но и в середине зала стоять страшно.

Приблизившись к аквариуму в центре, я заставляю себя взглянуть на экспонат. Тело человека в тускло мерцающей жидкости раньше приводило меня в ужас, ведь это было не просто тело… а улика. Глядя на него, мы должны были убедиться в злодействе пустых и нашей победе. Я никогда не задумывалась, кем был этот человек при жизни, как он умер. Этот мужчина был всего лишь символом, призванным устрашить любого зрителя, и больше никем. «Бойтесь пустых!» – будто бы говорил он.

Я протягиваю руку и касаюсь холодного стекла. По моим щекам катятся слёзы и падают на верхнюю крышку аквариума. Как капли дождя на окно.

«Интересно, слышит ли он там, в воде, как стучат по стеклу мои слёзы: кап-кап-кап?»

На месте этого мужчины мог оказаться любой житель Фетерстоуна: Фенн, Соломон, Тания, Галл. Обыкновенный мужчина без единой метки на коже, а мы превратили его в чудовище. Похваляемся, что не боимся смерти, а сами упиваемся ужасом, в который нас вгоняет один взгляд на мёртвое тело этого человека. Помню, как ещё в школе мы склонялись над этим стеклянным саркофагом и опирались о него, будто об стол. Мы писали, болтали и прикусывали кончики карандашей и ручек. Могила этого человека была для нас не более чем мебелью, чем-то совершенно обыкновенным и даже полезным – ведь нам нужно было на чём-то писать.

Я прерывисто вздыхаю и шёпотом прошу у этой безымянной души прощения. В памяти вдруг всплывает кое-что из давно прошедших школьных дней, и, будто во сне, я направляюсь к тяжёлой чёрной шторе в углу. Учителя не раз напоминали нам, где в музее запасной выход, и рассказывали, что делать, если услышим пожарную тревогу.

Там, за шторой, дверь, я точно помню. Она запирается изнутри на засов, который легко отодвинуть даже моими дрожащими руками. Осторожно приоткрыв дверь, я застываю – там, снаружи, кто-то есть.

Паука замечаешь даже краем глаза, чувствуешь его, ещё не видя. Именно так я ощущаю присутствие Джека Минноу. Я его терпеть не могу, но очень хорошо знаю: как он говорит, как он двигается. От него всегда хочется убежать, спрятаться, скрыться, в то же время меня к нему тянет. Он загадочный. Наверное, таковы все хищники. Они приманивают жертву, и она идёт к ним в пасть, даже если разум кричит: «Беги!» Однако сейчас сила на моей стороне, ведь Минноу не догадывается, что я его вижу. Он спешит в Зал поминовения, и я бесшумно следую за ним. Пришло моё время.

В Сейнтстоуне верят, что ты не забыт, пока твоё имя произносят. Маме доверяли быть чтицей в Зале поминовения, произносить имена умерших. На пороге зала у меня перехватывает дыхание: «Что, если мама сейчас здесь и я её увижу?» Но нельзя показываться, выходить из укрытия, что бы ни произошло. Здесь я всего лишь тень – и больше ничего. Иначе нельзя.

Мама не раз брала меня в Зал поминовения, когда приходила её очередь читать имена. Иногда мне нравилось: меня охватывала сонная магия этого места. А порой я здесь просто скучала: уж лучше бы осталась поиграть дома.

За долгие часы, проведённые в Зале поминовения, я хорошо выучилась сидеть тихо и никому не мешать. Люди приходят в этот зал, чтобы услышать имена родных и друзей, зажечь свечу или вознести молитву. Им нельзя мешать, отрывать от размышлений и воспоминаний. И я привыкла прятаться в тёмных уголках, рисуя или придумывая себе игры. Забыть тайники, где скрывалась ребёнком, невозможно. А вот спрятаться в них теперь, взрослой, гораздо труднее.

Заглянув украдкой в Зал поминовения, я вижу чтецов – они негромко произносят имена. В детстве эти ритмичные звуки не раз меня убаюкивали. Вот и Минноу, на одном из последних рядов. Он склонился вперёд, упёрся локтями о колени: так обычно сидят все, возносящие здесь молитвы.

Стараясь ступать бесшумно, я пробираюсь поближе к нему. В зале для посетителей расставлены не длинные скамьи, как во Дворце правосудия, а небольшие табуреты. Скорбим мы поодиночке: никто не в силах разделить горе потери. У стен, неподалёку от выхода, ровными рядами составлены и уложены дополнительные табуреты и стулья, чтобы хватило на всех, если вдруг посетителей будет больше обычного. Я никогда не видела, чтобы эти запасные стулья расставляли, зато за ними было удобно прятаться. Можно незаметно застыть рядом, смотреть и слушать. Вскоре голоса чтецов отодвигаются на второй план, превращаясь в едва различимый негромкий шум. Губы Минноу шевелятся, и я подаюсь вперёд, навострив уши.

«Успокойся. Не слушай, как грохочет кузнечным молотом сердце», – мысленно говорю я себе. И вскоре до моих ушей доносится голос усталого, до предела измотанного человека.

Это голос души, потерявшей надежду. Молитва Минноу очень проста. Он снова и снова повторяет два слова:

– Дейви Минноу.

Незнакомое мне имя раз за разом срывается с губ Минноу.

«Кто это? Его брат? Сын? Отец?»

Читая мою книгу, мой список имён, я вспоминаю дорогие лица: Коннор Дрю, Мел, Миранда Флинт, давшая мне жизнь, Джоэл Флинт, мой отец.

Их имена я произнесла в тот день, когда отказалась от Сейнтстоуна. Я сказала вслух имена, стёртые из книги жизни, признанные недостойными, оставленные забвению. Тогда я вышла отсюда с высоко поднятой головой под сенью вóрона, вытатуированного на моей груди. Я была готова взлететь, как эта раскинувшая крылья птица, и оставить за спиной охи и выкрики. И самые злобные проклятия мне посылал в тот день Джек Минноу.

А теперь он здесь, что-то шепчет во тьме.

Каким-то животным инстинктом Минноу вдруг ощущает моё присутствие. Он поднимает голову, как будто знает, что я рядом. Рассуждать некогда. Набросив на голову капюшон, я срываюсь к двери. За спиной раздаются тяжёлые шаги. Он спешит следом, но я быстрее. Преследователь спотыкается о стулья, роняет их на пол. Собрав все силы, я мчусь через площадь.

У двери музея я оглядываюсь – Минноу едва поравнялся со статуей Святого. Я замираю на месте, и он тоже. Мы будто превращаемся в статуи. Невидимый магнит отталкивает нас друг от друга – Минноу не может сделать ко мне ни шагу.

Он видел меня, а я видела его. И слышала.

Мы знаем секреты друг друга и в любую секунду можем ими воспользоваться. Я не стану хранить его тайну вечно. Но пока подожду.

«Интересно, кто такой Дейви Минноу?»