Шрам

Глава тридцать шестая

Ну вот и опять я в тюремной камере, где кроме меня только матрас да ведро – не слишком приятная компания. Но если это единственный способ помочь друзьям, то я готова возвращаться за решётку сколько угодно.

В соседней камере – Коннор, а Обель – напротив по диагонали. Я усаживаюсь у передней решётки, скрестив ноги и уткнувшись лбом в железные прутья, и Обель начинает длинный разговор:

– Я не могу назвать себя достойным человеком, Леора.

«К чему оборачиваться на голос? Пусть слова летят ко мне, как жужжание запертой в четырёх стенах мухи».

– Когда я пришёл в Сейнтстоун, – в его голосе была слышна боль, – мне показалось, что здесь я смогу стать по-настоящему свободным. В этом городе я стремился воплотить свою давнюю мечту, и она исполнилась в тот день, когда я открыл студию чернильщика. Но изо дня в день я жил в страхе. – При этих словах я поднимаю глаза на Обеля. – Стоило хоть одному человеку меня заподозрить, и всё, ради чего я столько лет трудился, всё, чего я достиг, было бы разрушено. Мне казалось, я нашёл город моей мечты, однако ради жизни в нём я был вынужден постоянно лгать. Когда я захотел стать чернильщиком, мне пришлось уйти из Фетерстоуна, а стоило мне найти дом, как я был вынужден прятаться под паутиной нарисованных татуировок и вранья. Каждый день моей жизни был пронизан риском, но я считал себя свободным. До меня доходили новости из Фетерстоуна. Я знал, в какой нищете и страданиях живут мои родные и друзья детства, но не мог за них вступиться, не мог бросить всё, ради чего работал столько лет. И когда я встретил тебя, мне показалось, что я нашёл ответ.

– Не надо, Обель. Не начинай. У меня нет сил слушать рассказ о том, какая я особенная. Сам видишь, куда меня эта «особенность» завела.

– В том-то и дело, девочка моя. Я и не думал считать тебя особенной, по крайней мере в самом начале. Но решил посмотреть, что будет, если удастся внушить эту мысль тебе, убедить тебя и немного подтолкнуть. Быть может, ты сделала бы то, на что у меня не хватало храбрости. Ты идеально подходила на выбранную роль: дочь пустых в отмеченной коже, отмеченная, но пустая по крови. Кто лучше тебя смог бы принести Фетерстоуну надежду и бороться за их свободу? Себя я в этом убедил без труда. И тебе я не лгал. Просто проследил, чтобы ты узнала о своём прошлом определённым образом. Я думал, что делаю всё ради родных и твой отец был бы рад узнать, куда ты отправилась, но всё же нельзя было направлять тебя так настойчиво. Я заставил тебя уйти в Фетерстоун, хотя на самом деле должен был сделать всё сам, это я должен был вернуться домой и помочь друзьям и родным. Каюсь, я навязал тебе чужую игру, Леора, и сделал это сознательно.

«Неужели это и есть манипуляция?»

Я прекрасно помню свои ощущения: мне лишь хотелось сделать приятное учителю и стать действительно хорошей чернильщицей. Ни разу я не почувствовала принуждения или обмана с его стороны. Мне казалось, что меня наконец оценили по достоинству, приняли в тайное общество. Было приятно знать, что мне доверяли чужие тайны, и очень интересно узнавать секреты своего рождения.

– Я позволил тебе рисковать, отправил навстречу опасности, потому что был трусом… Да и до сих пор им остаюсь. А ты, девочка моя, отлично справилась. Отважнее тебя нет никого на всём свете.

Твёрдые прутья решётки больно давят на лоб, но я сижу неподвижно.

«Так можно уснуть, – проносится в голове. – Так можно умереть».