Девочка, которая проглотила облако размером с Эйфелеву башню

Лео понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и вспомнить, что он делает здесь, в дымящемся корпусе своей «сессны», уткнувшейся носом в горную осыпь.

Перед ним пронеслись последние перед крушением образы: Провиденс, выброшенная из грозового облака и камнем падающая на землю. Он огляделся, но молодой женщины нигде не было видно. Вероятно, она упала поодаль, в нескольких километрах от него. Боясь, что самолет взорвется, он поспешил выбраться из-под обломков. Его одежда превратилась в лохмотья, запачканные кровью, но руки-ноги были как будто целы. Прямо чудо какое-то. Потерпев крушение в тысячах километров от родного дома, посреди марокканской пустыни, и увидев искореженные пропеллеры своего самолета, он решил, что с минуты на минуту перед ним появится маленький белокурый мальчик в костюме принца, который наверняка попросит его нарисовать барашка.

Однако появился маленький черноволосый марокканец в изодранной пастушеской одежде и сандалиях. Эдакий арабский вариант Маленького принца.

— Меня зовут Катада, я из племени бошей номер 436, — сказал мальчик, изумленно глядя на чернокожего мужчину, возникшего из ниоткуда. — Уж не пришел ли ты из долины Драа, как все потомки рабов, живущих на юге Марокко?

— Н-не совсем. Меня зовут Лео. И я работаю авиадиспетчером в Париже.

Катада недоуменно посмотрел на незнакомца:

— Я не понимаю, что это значит, но, поверь, быть потомком рабов вовсе не позорно. Нет короля, который не был бы рабом среди своих предков, и нет раба, который не был бы королем среди своих.

— Прекрасное изречение, малыш, но должен тебе сказать, что мой прадед был сборщиком налогов в Пуэнт-а-Питр, а дедушка торговал кровяной колбасой. Если они и были в рабстве, то лишь у своих супруг, у парочки весьма замечательных женщин, моих предков по женской линии!

Мальчик удивленно завертел головой, как пингвин, оказавшийся на Антилах.

— Я сейчас охочусь, — сказал он наконец, желая вернуться к более знакомой теме. — Я оторвался от взрослых, чтобы выследить суффли.

С этими словами он воинственно взмахнул своей длинной охотничьей палкой.

— Кого-кого? Суфле?

— Ну да. Я его видел где-то там. Боюсь, что улетит.

И верно, суфле — дело рискованное. Чем выше оно вздымается, тем больше у него шансов взлететь на воздух.

— А ты что тут делаешь? — спросил мальчик.

— Я?.. Скажи, ты не видел здесь женщину?

— Женщину?

— Ну да, женщину — они похожи на нас, только без усов, — пояснил француз, который никогда не сталкивался с полицейской дамой в Орли. — Я ищу белую женщину с темными, очень короткими волосами… и в бикини.

— Не трудись мне ее описывать. В этих местах женщин нет. А что такое бикини?

— Женский купальник.

— А что такое купальник?

— Ну, как тебе объяснить… Ладно, скажу для краткости: она почти голая. Это слово, «голая», тебе понятно?

— Голая женщина? Ну, если такая и есть где-нибудь в нашей округе, то она наверняка попадется в лапы к Ак-симу! — воскликнул мальчик, расхохотавшись. — Он их чует за сто километров. Прямо как коз!

У него были красивые зубы и очаровательная ямочка на щеке.

— Прекрасно, прекрасно… Ну, и где же можно найти этого Максима, который чует коз и женщин за много километров в округе?

— Аксима? Да вон там, он стережет нашу стоянку. До того ленив, что не желает охотиться. Папа говорит, что он «паразит». Как вошь. Ты его найдешь за теми деревьями.

Мальчик указал Лео на рощицу сухих деревьев вдали и, не желая больше терять время на разговоры с незнакомцем, попрощался и исчез за песчаными дюнами в поисках своего «суфле».

Вот так Лео и попал на стоянку «бошей» и спас Провиденс, найдя новое применение глиняному горшку, обнаруженному в одном из шатров.

Второй раз в жизни молодая почтальонша поцеловала красавца-диспетчера. Но на сей раз прямо в губы. Она так пристально смотрела на него, словно ее глаза были объективом фотоаппарата и хотели запечатлеть этот миг для вечности. А сердце почтальонши в эту минуту колотилось с такой скоростью, что побило все олимпийские рекорды. «О, мой герой!» — прошептала она, и пусть даже это звучало чуточку слащаво, пусть напоминало диалог из дешевых любовных мелодрам — но это было не в кино, это было в реальной жизни. Такое уникальное мгновение следовало запомнить и поместить в альбом уникальных мгновений. Затем, растаяв от этого объятия, она позволила ему поцеловать себя, что он и сделал с бесконечной нежностью, овеяв ее двумя своими запахами — доброты и марсельского мыла. И вдобавок этим чертовым запахом чеснока, который преследовал ее, где бы она ни была.

Пузырек с противооблачным эликсиром разбился вдребезги, и жидкость мгновенно впиталась в обезвоженную почву пустыни. Может быть, это волшебное средство и не помогло бы Заире. А может, наоборот, исцелило бы ее. Теперь этого никто уже не узнает. При падении несколько осколков стекла глубоко вонзились в кожу Провиденс на уровне ее шрама от аппендицита.

Шансы Заиры на спасение таяли с каждой минутой.

Так же как и дневной свет, который благоразумно таял с наступлением вечера. Через час взойдет луна, и Провиденс уже не сможет выполнить свое обещание.

Молодая женщина, сидевшая в пыли на вершине горы, в самом сердце Марокко, чувствовала себя обессиленной. А ведь еще нынче утром она вышла на улицу с мусорным мешком в руке и, покинув свой красивый квартал парижского предместья, отправилась на метро в аэропорт. Странно все-таки устроена жизнь! Оглядевшись, она увидела вокруг себя только песок да скалы. Значит, нужно снова пускаться в путь. Никогда еще она не была так близка к цели и так далека от нее. Отсюда она могла уловить дыхание Заиры внизу, в долине. И пока она раздумывала, не скатиться ли ей с горы, уподобившись обыкновенному мешку с овощами, ветер донес до нее неясный гул голосов. Мужских голосов, говоривших по-арабски. Какие-то люди приближались к ним, разговаривая и пересмеиваясь. Провиденс вздрогнула и посмотрела на Лео, который сидел в нескольких метрах от нее и мастерил копье из ветки, подражая Робинзону Крузо. Встревоженный шумом, он притаился за кустом, как дикий зверь.

Если это соплеменники Аксима, они погибли. После своих падений — одно вместе с самолетом, другое из облака — ни Лео, ни Провиденс не могли долго оказывать сопротивление и, конечно, рисковали стать легкой добычей старого араба с его верблюжьим дыханием и жаждой мести. Уж француза-то он наверняка убьет за то, что тот ему помешал. Причем убивать будет, ясное дело, не глиняным горшком.

Вскоре они завидели караван — десять мужчин верхом на верблюдах в джеллабах и тюрбанах (мужчины, а не верблюды). Скудная растительность не позволяла французам скрыться от их зорких глаз, тем более что всадники явно принадлежали к племени, которое еще тысячи лет назад освоило искусство охоты.

Однако, увидев перед собой хорошенькую француженку в бикини и кочевника из долины Драа в европейском костюме, присевшего за кустом с копьем в руке, они сочли себя жертвами миража, столь частого в этой пустыне. Эти проклятые галлюцинации частенько вводили их в заблуждение, заставляя путать божий дар с желаемым, а яичницу с действительным. Ну, или в других сочетаниях.

Предводитель поднял руку и что-то отрывисто выкрикнул. Караван остановился. Провиденс обвела взглядом всю вереницу, отыскивая старого поганца Аксима. Но его там не оказалось. Лео, со своей стороны, не нашел среди них мальчика Катаду. Следовательно, можно было надеяться, что это совсем другое племя. Даже если в округе их было раз-два и обчелся (на самом деле в округе их насчитывалось пятьсот сорок шесть…).

Вот так успокоенные Провиденс и Лео познакомились с благородным племенем бошей номер 508.

Услышав от французов об их злоключениях с номером 436, кочевники порешили немедленно свести счеты с этими дикарями, которые нападают на туристов и вредят имиджу их народа. Ничего удивительного, что после таких выходок марокканцев изображают в американских фильмах грубыми безмозглыми насильниками.

— Я хорошо знаю этого мерзавца, этого сукина сына Аксима! — гневно вскричал глава клана Лахсон.

Провиденс очень понравилось имя доблестного вождя, так похожее на фамилию одного автора шведских детективов.

— С каким удовольствием я навсегда заткну ему пасть!

Однако почтальонша уговорила его воздержаться от этого. И не потому, что она питала жалость или что-то подобное к своему похитителю (не знаю, можно ли в данном случае говорить о синдроме Стакалама, то есть о марокканской версии стокгольмского синдрома), — просто ее поджимало время. Ей нужно было как можно скорее оказаться рядом с Заирой.

Лахсон объявил, что, разумеется, не бросит их в этих пустынных горах: он и его люди проводят гостей до самых городских ворот. Ему хотелось реабилитировать в глазах обоих французов свой народ — прекрасный, благородный, сильный и гордый. Разве можно было отпустить этих иностранцев, не развеяв сперва мерзкое впечатление, произведенное на них бошами?! Он хлопнул в ладоши, и по этому знаку на Провиденс накинули расшитую золотыми нитями джеллабу, чтобы защитить ее от поднявшегося холодного ветра. У вождя были широкие плечи и черные горящие глаза, бронзовая кожа и холеные руки. Не будь он обитателем пустыни, ему очень подошла бы работа лыжного тренера.

— Надеюсь, вы не станете обобщать, — сказал вождь клана. — Не все боши такие паршивые псы, как этот Аксим.

— О, конечно, мерзавцы водятся повсюду, — успокоила его Провиденс. — Даже у нас на почте есть такие.

— И у нас в диспетчерской Орли тоже. Все люди как люди, а шеф — настоящая сволочь!

Лахсон не понимал, что такое почта или диспетчерская Орли, но, главное, он понял, что они хотели сказать. Теперь, благодаря их встрече с ним, честь его народа была спасена.

— Итак, в путь! — скомандовал он, еще раз хлопнув в ладоши.

И в тот же миг солнце скатилось к горизонту, как будто только и ждало приказа вождя.

Вот так Лео и Провиденс оказались сидящими на горбатой спине дромадера (каждый на своем) и потрусили через пустыню в сторону больницы. Это был их первый опыт езды на верблюдах, но они справились с этим не так уж плохо.

— Просто невероятно! Я поражен до глубины души! — воскликнул диспетчер, восседавший на своем корабле пустыни, который шагал враскачку через пески мимо чадящего остова его самолетика. — Как ты смогла полететь и добраться сюда! Потрясающая история! Ты должна подробно рассказать мне, как ты научилась… научилась это делать..

— Ты не поверишь, если я скажу, что все это произошло благодаря одному китайскому пирату, одному сенегальцу, любителю вокзальных сэндвичей, и двум, нет, трем монахам из Версаля.

— Да, я вижу, тебе есть что рассказать, притом подробно! Но как бы там ни было, а ты добилась своего, Провиденс. И можешь по праву гордиться собой. Лично я уже горжусь тобой. Мало того, ты еще показала мне жизнь совсем в ином свете. Не знаю, как ты теперь будешь смотреть на все это. И как буду смотреть я. — Лео представил себе, какой нагоняй ждет его по возвращении от шефа. — Но если тебе понадобится защита от наших ученых, которые, наверное, уже готовы на все, лишь бы зацапать тебя, посадить в свои лаборатории и обследовать, то я весь твой.