Время Паука

Письмена на стене

Как раз в тот период я основательно укрепил свои позиции за границей. Это было как нельзя кстати, потому что дома ячея моей сети стала чересчур мелкой. Население Норвегии немногочисленно, зато в ней много писателей. Вскоре я зачастил в Германию, Италию, Францию, Испанию и Англию.

Сначала требовалось устроиться на работу в какое-нибудь издательство, я уже давно понял, что без этого мне не обойтись. Многие редакторы прекрасно понимали, что я могу быть им полезен, даря их авторам некоторые идеи, мой рейтинг у этих писателей был очень высок. Все чаще меня просили выступить консультантом по той или другой книге, теперь уже совершенно открыто. Это была приятная перемена, полезно иметь документы, свидетельствующие, что ты зарабатываешь какие-то деньги. Не без труда, но мне удалось убедить налоговую инспекцию, что хотя бы с части заработанных мною денег действительно уплачены налоги.

Я устроился редактором переводной литературы в одно из крупных издательств. На это место претендовало много народу, но я получил работу, как только заикнулся, что она меня интересует, мне даже не пришлось посылать им свое резюме. Я пользовался хорошей репутацией, а как же иначе, ведь меня все знали. Я был серый кардинал в литературе.

Никого не удивило, что такой человек, как я, захотел работать в издательстве. Удивительно было другое: как это не пришло мне в голову раньше и как этому не помешало отсутствие у меня, получившего высокий балл на экзамене артиум[27], какого-либо формального образования? Я был самоучка и не стыдился, что не имею университетского диплома, я просто перешагнул эту стадию. Есть люди, которые самостоятельно узнают больше, чем могли бы им дать учителя.

Издательству, открывшему мне свои двери, очень повезло. Я пришел, чтобы делать там важную работу, в этом не было никакого сомнения, но только я знал, что под прикрытием работы в издательстве смогу обзавестись полезными связями за границей, знакомствами, которым предстоит сыграть важную роль в расширении "Помощи писателям".

Я проработал в издательстве четыре года и уже в первый год познакомился со многими ведущими сотрудниками больших иностранных издательств, которые имели наиболее широкие представления о литературной жизни в Скандинавии. В мою задачу входило отбирать новые иностранные книги, достойные перевода на норвежский. Это было легко. Агенты знали, с кем следует поддерживать связь, они гонялись за мной по большим залам книжной ярмарки во Франкфурте. Это меня развлекало. Они лезли ко мне с поцелуями и совали свои визитные карточки. И понимали, что отвергнутые мною книги имеют мало шансов на издание в Скандинавских странах, я был своего рода пробным шаром. Прежде чем продвигать какую-нибудь книгу на японский или американский рынок, немецкие или итальянские издательства обращались ко мне, чтобы узнать мое мнение об этой книге, и я тут же объяснял им, какие произведения, на мой взгляд, могут рассчитывать на успех в той или иной стране. Я мог назвать фамилию того, с кем им следует связаться, а иногда не отказывался и лично замолвить за них словечко. Кроме того, я умел добиваться выгодных условий при заключении контрактов. Благодаря этому ко мне постоянно обращались за советом даже в тех случаях, когда вопрос формально находился вне моей компетенции. Будучи редактором иностранной литературы, я также выполнял функции рекламного агента и содействовал распространению скандинавской литературы за рубежом. Я никогда не рекомендовал того, в чем не был уверен. Если я сообщал немецкому издателю, что какой-нибудь датский или шведский роман ожидает успех на немецком книжном рынке, издатель знал, что я отвечаю за свои слова. Отвечать за свои слова очень важно, если имеешь дело с людьми. Доверие завоевывается не вдруг, а утрачивается очень легко.

Когда однажды я постучал в двери директорского кабинета и отказался от должности редактора иностранной литературы, поднялся страшный переполох. Но я хотел двигаться дальше. С начала восьмидесятых годов я был кем-то вроде разведчика для большинства крупных издательств в мире. В мою задачу входило отслеживать перспективные новинки скандинавской и немецкоязычной литературы и как можно скорее предупреждать издательства, с которыми я был связан, о всех книгах, представляющих для них интерес. Это в корне изменило мой статус, вскоре я уже был представителем престижных издательств из многих стран, которые теперь часто посещал.

Во время своих путешествий я продолжал сочинять сюжеты романов и придумывать новые идеи. Когда я был моложе, мне лучше всего думалось во время походов в горы или в поезде, идущем по Хардангервидде. Не хуже получалось у меня и в самолете на высоте сорока тысяч футов, когда я летел в Нью-Йорк, Сан-Паулу, Сидней или Токио. Чтобы родить идею романа, требовалось всего несколько минут, о чем-то ведь я все равно должен был думать, так уж устроен человеческий мозг. Я не мог просто смотреть в проход и гадать, когда стюардесса принесет новую чашку кофе. Моя профессия предполагала длительные перелеты, и мне оставалось только радоваться, что я не предприниматель или, что было бы еще хуже, не сочинитель романов. Записная книжка занимает меньше места, чем рукопись романа или компьютер, она хотя бы не так бросается в глаза. В своих трудах по эстетике Гегель подчеркивал, что чем древнее и богаче тот или иной вид искусства, тем меньше он требует физической массы.

Теперь уже никто не удивлялся моему появлению на книжных ярмарках и литературных фестивалях, в какой бы части света они ни проходили, мне платили за то, чтобы я держал руку на пульсе книжного рынка. Я предпочитал узнавать о стоящих романах еще до того, как их выпускали в свет. Никто не подозревал, что в некоторых случаях я знал о романе задолго до его написания и даже еще до того, как сам автор понимал, что напишет эту книгу. Для разведчика это выгодная позиция, я был мастер находить и размещать стоящие издания. Говорили, будто я обладаю шестым чувством.

"Помощи писателям" пошло на пользу то, что она перестала зависеть только от скандинавских авторов. Я перевел некоторые из моих лучших сюжетов на английский, немецкий, французский и итальянский. Мне пришлось изрядно потрудиться, но это было преодолимое препятствие. Я всегда любил читать книги на языке оригинала, считая это едва ли не своим долгом. Поэтому уже с начала семидесятых годов моим хобби стало изучение новых языков. Список авторов, которые могли стать клиентами "Помощи писателям", постоянно пополнялся. Потому что американские или бразильские литераторы считали относительно безопасным делом покупать сюжет у норвежца. Я обладал уже солидным состоянием.

Часть моих будней проходила в тесном контакте с агентами, издательствами и писателями, вскоре я стал персоной, с которой многие стремились показаться в общественном месте. Им было не стыдно обедать со мной на книжных ярмарках во Франкфурте, Лондоне, Болонье или Париже, они считали для себя честью, если их видели рядом со мной. Вокруг меня постоянно роились люди, профессия не запрещала уступать личным симпатиям, и я провел много приятных вечеров с женщинами-издательницами. Единственными конкурентами в моей нише были другие разведчики. Нельзя же один и тот же бестселлер выпустить одновременно в издательствах "Сель" и "Галлимар".

Когда этой весной я приехал на международную книжную ярмарку детской и юношеской литературы в Болонью, у меня сразу же появилось чувство, что это посещение может оказаться последним. Уже в первое утро я почувствовал что-то неладное. Я всегда очень быстро улавливал чужие настроения и враждебность по отношению к себе.

Сразу после открытия ярмарки я разговорился с одним французским редактором — недавно книга, написанная по моему сюжету, вышла в его издательстве и имела огромный успех. Автор, с которым я встретился в пабе на литературном фестивале в Эдинбурге несколько лет тому назад, точно следовал моему замыслу, и язык романа был очень изысканным. Я получил солидный аванс, и еще мне полагалось пять процентов от всех роялти с его изданий во Франции и переводов в других странах. Книга получила много призов и уже была переведена на семь или восемь языков. Диктофонная кассета, не оставлявшая вопросов относительно характера наших отношений, надежно хранилась в банковском сейфе вместе с копиями денежных переводов. Кроме того, у меня дома, в Осло, имелось еще одно подтверждение — запись с магнитофона, подключенного к моему телефонному аппарату. Я всегда щедро раздавал писателям номер своего телефона, магнитофон работал бесшумно, и, чтобы избежать недоразумений, в конце разговора я обязательно подводил итог нашим договоренностям.

Очень скоро я убедился, что французский редактор осведомлен об условиях моей сделки с автором премированного романа. Может быть, тот сам намекнул ему о них? Но для чего? Неужели он совершенно лишен чувства стыда?

Прямо ничего не было сказано, но по тому, как тот редактор со мной разговаривал, я понял: он предполагает, что я не единожды оказывал писателям такие услуги. У него даже хватило наглости спросить, что мне известно о других подобных случаях. Когда я взял свой пластмассовый стаканчик и небрежной походкой направился к немецкому стенду, давая ему понять, что мне неприятно это вынюхивание, он схватил меня за руку и воскликнул:

— Будь осторожнее, Петтер!

Тон был дружеский. Но сомневаюсь, что он питал ко мне теплые чувства. Я истолковал его слова как угрозу. Может быть, он боялся, что слухи дойдут до самого писателя и пострадает репутация его издательства.

Я остановился и перекинулся парой слов с главным редактором одного из крупнейших немецких издательств, который сообщил мне, что в этом году они привезли особенно много хороших книг. Он угостил меня бокалом игристого спуманте, этот человек даже не подозревал, что работа над двумя романами, о которых мы говорили, началась в Осло много-много лет тому назад. Это не имело никакого значения.

Всю первую половину дня я бродил по ярмарке. Я был на работе, и мне всегда нравились эти залы, находиться в них было приятно. Павильоны и залы крупнейших ярмарок Европы стали моими королевскими дворцами, но особенно я любил эту свою весеннюю резиденцию в Болонье. Здесь у меня появлялся аппетит. И здесь было много женщин.

Я любил бродить по залам, переходя от экспозиции к экспозиции, и здороваться с коллегами со всех сторон света. В Болонью приезжало не так много писателей, но я видел на стендах свои книги. За эти годы при моей помощи был создан не один десяток книг для детей и юношества, но, кроме меня, об этом никто не подозревал. Я любил разговаривать с редакторами о новинках последнего года, которые появились благодаря моей помощи. Я высказывал свое мнение, не сомневаясь, что от меня этого ждут, и, не задумываясь, мог зарубить любой из моих романов, если мне казалось, что он плохо написан. Мог сказать, что писатель загубил собственный замысел, что его можно было воплотить гораздо лучше. Мог поделиться тем, как я понимаю смысл романа. Это бывало забавно. Многие редакторы получали пищу для размышлений, потому что не все они могли так толково и точно изложить интригу произведения, как я. Это доставляло мне удовольствие. Я не всегда успевал перед ярмаркой прочитать все новинки от корки до корки, но в общих чертах мог все-таки пересказать содержание любой книги, к созданию которой приложил руку на ранней стадии. Моя осведомленность производила на издателей сильное впечатление. Иначе и быть не могло.