Когда тело говорит НЕТ: цена скрытого стресса

16. Игра поколений

Учитывая представленную в предыдущих главах информацию, может показаться, что именно родители виноваты в развитии заболеваний у своих детей во взрослом возрасте. Такой вывод совершенно не соответствует тому, что я хотел донести до читателя, и абсолютно противоречит научным данным. Методы воспитания не отражают степень любви матери или отца; важную роль играют другие, более приземленные факторы. Родительская любовь не знает границ, и на это есть вполне конкретная причина: самоотверженное взращивание потомства встроено в систему привязанности мозга млекопитающих.

Если родитель проявляет недостаточно любви, то только потому, что он сам сильно страдает. Работая в восточной части центрального района Ванкувера, я лечу многих наркозависимых мужчин и женщин. Какими бы бессердечными они ни были — со своим криминальным прошлым, постоянным поиском наркотиков, ВИЧ и изнуряющим маргинальным образом жизни, — самую сильную боль они испытывают из-за детей, которых они бросили или которых у них забрали.

Каждый из них, без исключения, подвергался насилию или был брошен родителями в детстве.

В тех случаях, когда родителю не удается передать свое безоговорочное принятие ребенка, это происходит в результате того, что ребенок получает родительскую любовь, преломленную личностью родителя, а не в той форме, в какой последний хочет ее донести. Если родитель испытывает стресс, затаил тревогу или переживает из-за неудовлетворенных эмоциональных потребностей, то ребенок с большой долей вероятности столкнется с психологической отстраненностью, независимо от намерений родителя.

Так или иначе, многие наши представления и рефлексы относительно воспитания детей связаны с тем, что мы сами пережили в детстве. То, что способы воспитания отражают условия раннего детства родителей, доказывают как наблюдения за животными, так и сложные психологические исследования людей.

Психологи предпочитают выбирать из приматов для проведения исследований макак-резус из-за их небольшого размера и простоты ухода за ними. В стае таких обезьян примерно 20 процентов — это «тестируемые животные», которые с большей вероятностью, чем другие, демонстрируют депрессивное поведение при разлуке с матерью, а также более мощную и длительную активацию ГГНС, что повышает возбуждение симпатической нервной системы и усиливает подавление иммунной активности. С точки зрения человека, мы можем назвать этих исследуемых животных гиперчувствительными. Так же как их человеческие собратья, они обычно оказываются на дне социальной иерархии. Их дети напоминают своих родителей по поведению, реактивности и социальному положению.

Исследования показали, что «заданную программу будущего у исследуемого животного можно прервать путем изменения окружающей среды». Позитивные изменения передаются будущим поколениям: «Когда такие животные взращивались особенно заботливыми матерями, они не проявляли признаков обычного расстройства поведения. Вместо этого они демонстрировали признаки преждевременного поведенческого развития и поднимались на вершину иерархии, как и взрослые особи. Самки придерживались материнской модели поведения, характерной для их особенно заботливых матерей»1.

Строго говоря, данные наблюдения не имеют отношения к выученному поведению. По большей части сходство родителей и детей в том, что касается методов воспитания, не является результатом когнитивного обучения ни у животных, ни у людей. Передача метода воспитания от одного поколения к другому во многом зависит от физиологического развития, от того, как лимбическая система мозга была запрограммирована в детстве и какие связи сформировались внутри PNI-суперсистемы. Как было сказано в предыдущей главе, эмоциональный мозг ребенка развивается под влиянием эмоционального мозга родителя. Ребенок не усваивает методы воспитания своих матери и отца с помощью подражания или делает это лишь частично. Наибольшее влияние на метод воспитания, которого ребенок будет придерживаться во взрослом возрасте, оказывает развитие его системы привязанности и эмоций в контексте взаимоотношений с родителями. То же самое относится и к развитию системы реагирования ребенка на стресс.

Чтобы наглядно продемонстрировать данный принцип, достаточно привести в качестве примера один убедительный эксперимент, проведенный на животных. Транквилизаторы, такие как валиум и ативан, относятся к классу психоактивных веществ под названием бензодиазепины. Как и все лекарственные средства, влияющие на психические функции, они работают, потому что определенные области мозга оснащены рецепторами для подобных транквилизирующих веществ, которые естественным образом вырабатываются в самом мозге. Амигдала, область мозга миндалевидной формы, расположенная в височной доле головного мозга, играет главную роль в формировании таких эмоций, как страх и тревога. Она снабжена врожденными бензодиазепи-новыми рецепторами, которые при активации уменьшают реакцию страха. Как выяснилось, в отличие от взрослых крыс, о которых заботились в детстве в меньшей степени, у крыс, которых матери вылизывали и вычесывали чаще, амигдала содержала гораздо больше бензодиазепиновых рецепторов. Проявляемая в младенчестве материнская забота влияет на физиологическую регуляцию тревоги в мозге взрослого. Данные различия нельзя объяснить генетическими факторами2.

Несмотря на то что психологическое развитие человека гораздо сложнее, чем у животных, передача моделей воспитания и преодоления стресса от одного поколения к другому происходит согласно общему принципу. Это похоже на формирование реакции на стресс у ребенка. Группа канадских ученых пишет: «Материнская забота в младенчестве помогает „программировать“ поведенческие реакции потомства на стресс путем внесения изменений в процесс развития нервной системы, которая регулирует страх»3. Другими словами, тревожные матери склонны выращивать тревожное потомство на протяжении многих поколений.

Исследователи разработали способы оценки, измеряющие качество отношений детей и родителей. Оценка производилась в рамках трех поколений: между взрослыми женщинами и их матерями, а также между теми же взрослыми женщинами и их дочерьми. Показатели привязанности между матерями и дочерьми оставались неизменными во всех поколениях4.

У повзрослевших детей, родители которых пережили холокост и страдали от посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), были обнаружены нарушения в выработке кортизола и ГГНС. Чем тяжелее была форма ПТСР у родителей, тем сильнее было нарушение механизмов выработки кортизола у их детей5.

Мэри Эйнсворт, которая сначала была ассистенткой Джона Боулби, а затем стала профессором психологии развития в Университете Вирджинии в Шарлотсвилле, разработала метод оценки характера и качества привязанностей. В течение первого года жизни ребенка исследователи наблюдали за взаимоотношениями матери и ребенка в домашних условиях и записывали свои наблюдения. Каждая мать с ребенком приезжала в лабораторию для участия в небольшом эксперименте под названием «Странная ситуация». «В разное время в течение двадцати минут младенец попеременно оставался с матерью, с матерью и незнакомцем, только с незнакомцем; кроме того, в течение трех минут он оставался один. Идея (которая по-прежнему актуальна) заключалась в том, что разлучение годовалого ребенка со значимым взрослым в незнакомой обстановке должно активировать систему привязанности младенца. Затем требовалось изучить реакции ребенка в момент разлучения и воссоединения. Наиболее важные оценки были получены в момент воссоединения»6.

Оказалось, что реакция ребенка на мать, которая вернулась, определялась тем, как мать взаимодействовала с ним на протяжении первого года жизни. Те младенцы, которые дома ощущали чуткую заботу со стороны матерей, во время разлуки проявляли признаки того, что тоскуют по своему родителю. Они приветствовали вернувшихся матерей прикосновениями. Дети быстро успокаивались и вскоре возвращались к спонтанной игре. Этот тип привязанности назвали надежным. Также наблюдался ряд небезопасных паттернов привязанности, которые называли по-разному — неконтактная, амбивалентная или дезориентированная. Младенцы, которых избегали, не выражали беспокойства при разлуке с матерью. В момент воссоединения они сторонились матерей или не обращали на них внимания. Такое поведение означает не подлинную уверенность в себе, а псевдонезависимость, которую мы наблюдали, например, у пациентов с ревматическими заболеваниями: убежденность в том, что они должны полагаться исключительно на себя, так как любая попытка заручиться помощью со стороны родителя обречена на провал. Однако по возвращении родителя организм младенцев, которых избегали, испытывал физиологический стресс, о чем говорило изменение сердечного ритма. Младенцы, которые попали в категорию небезопасного типа привязанности, не ощущали в семье чуткой заботы со стороны родителей. Они воспринимали скрытые признаки психологического отсутствия матери или противоречивые сигналы о близкой связи, которая сменялась отстраненностью.

Уже в возрасте одного года младенцы демонстрировали в отношениях реакции, которые будут характеризовать их личность и поведение в будущем. Эксперимент «Странная ситуация» повторяли сотни раз, во многих странах. Наблюдения, полученные в первый год жизни малыша, оказались точными индикаторами поведения в подростковом возрасте, в том числе таких особенностей поведения, как эмоциональная зрелость, отношения со сверстниками и школьная успеваемость. Дети, которые в младенчестве чувствовали надежную привязанность, по всем этим показателям стабильно получают более высокие результаты, чем дети с небезопасным типом привязанности.

Вместе с тем, как объясняет Дэниел Сигел в своей книге «Развивающийся разум», главным открытием относительно передачи модели воспитания одного поколения другому стало то, что поведение ребенка в «Странной ситуации» можно было с точностью определить еще до его рождения.

Профессор Мэри Мейн из Калифорнийского университета в Беркли, ученица доктора Эйнсворт, разработала точные методы оценки типов привязанности у повзрослевших детей с их родителями. В ее методике в первую очередь обращается внимание не на то, что человек сказал в ответ на заданные вопросы, а на то, как он это сказал. Речевые обороты и ключевые слова, которые люди «случайно» используют, гораздо больше говорят об их детстве, чем то, какое значение они сознательно вкладывают в сказанное. Предполагаемое значение слов отражает только осознаваемые убеждения говорящего, из которых часто вытесняются болезненные воспоминания. Настоящая история раскрывается в характере повествования — беглом или прерывистом, детализированном или отличающемся недостатком слов, последовательном или противоречивом, с оговорками по Фрейду, явными обмолвками и ошибочными умозаключениями.