Художник, что рисует…

* * *

Суд, состоявшийся буквально через считанные дни, после завершения расследования, вынес мне приговор, осудив на шесть лет лишения свободы. И мне еще повезло, что судья, принял во внимание мою молодость и то, что у Андрея Маркова, не было не то, что судимостей, а даже простых приводов в милицию. К тому же он отказался засчитывать украденные у имама четки, сославшись на то, что рисунок настоящего художники, а ему предъявили фотографии моих работ, не является доказательством кражи изделия.

Еще в то время, когда я находился в камере, каким-то образом в нее попала одна из центральных газет. Скорее всего, с кем-то из соседей. И там я к своему удивлению, обнаружил фотографию своего несостоявшегося тестя. По словам бабули, три года назад его сняли с занимаемой должности и отправили куда-то в Сибирь, поднимать какой-то убыточный колхоз. Как она тогда выразилась — колхоз: «Сорок лет без урожая». То что партийных руководителей не увольняют, и чаще всего не сажают, я помнил еще из прошлой жизни. Здесь оказалось тоже самое, да еще и наверное похлеще того. Вот не мгновения не верю, что можно убыточный колхоз вывести в лидеры, за три года. Если он до сих пор был убыточным, как за три года он мог выбиться в лидеры? А иначе, как объяснить тот факт, что отправленного, фактически в ссылку, снятого с должности второго секретаря горкома партии, из города районного подчинения, пусть и находящегося в столичном округе, вдруг назначают первым секретарем Краевого комитета партии? Ясно и понятно, что никакой ссылки не было. Скорее просто перевели подальше, чтобы не мозолил глаза, кому не надо, но каким-нибудь, заместителем первого секретаря. А когда спустя три года тот ушел на повышение, или на заслуженный отдых, назначили на его место. И где спрашивается в таком случае справедливость?

Я в принципе не оправдываю проступок Семена, парня, в теле которого нахожусь. И будь на месте того же Шаповалова тоже бы постарался как-то обезопасить свою дочь от проходимца. Но не столь же радикальным методом, в конце концов. Ведь, ее же выдали скоренько замуж, зачем было в таком случае подстраивать грабеж и сажать пацана в тюрьму? А ведь в уставе партии ясно сказано о том, что член партии обязан: «Общественное, ставить выше личного», но похоже устав — уставом, а в жизни все иначе. Впрочем то, дело прошлое и уже ничего не изменишь, но и вера в таких руководителей сошла напрочь.

Тоже самое, могу сказать и в отношении коллегии одаренных. В принципе и там я бы мог активировать свои «огненные» навыки и шар показал бы наличие у меня силы. Но с другой стороны, я ведь попытался показать не заурядные способности, что имеются у многих, а как раз редкий дар. Как когда-то сказал моей бабуле барон Кох, а она отписала это в письме: «Дар, проявившийся у Семена, настолько редок, что ставит его на один уровень с сильнейшими одаренными не только нашей страны, но и всего мира».

И вот я показал действие этого дара, и что получил взамен? Обвинение в том, что я отнимаю у важного чиновника драгоценное время, а мои фокусы нужно показывать в цирке. Что это? Полная некомпетентность в определении дара? Тогда почему он занимает это место? Или действительно мой дар настолько смешон, что я подобен цирковому клоуну? Как-то очень расходятся слова одного и другого. А скорее всего я просто никому не нужен, не со своим даром, ни с талантом художника, ни с чем.

А если здесь не нуждаются в моих способностях, может лучше плюнуть на все это и поискать уголок, где можно ни о чем подобном не думать, а просто жить в свое удовольствие. Очень сомневаюсь, что на планете вообще есть подобные места, но с другой стороны здесь в СССР, точноничего похожего, мне не найти. Почему-то все, с кем до сих пор я имел дело, стараются что-то получить в первую очередь, именно от меня, предлагая взамен фактически то, что я могу получить и самостоятельно. Взять тот же техникум. Я вполне мог поступить туда и на общих основаниях, знаний для этого вполне хватало. Так нет же в то время, как все остальные отдыхали, я вкалывал, и вдобавок получал упреки за то, что ничего не делаю.

Официально покинуть страну, я смогу не раньше как минимум девяностого года, и то при условии, что появится некий Горбачёв, и разрешит свободный выезд из страны. Сейчас, кстати подобными возможностями обладают только парийные бонзы, их любимые детки и дипломаты. А почему спрашивается им можно, а мне нельзя? Чем они лучше меня? Что же касается Горбачёва и его прихлебателей, еще совсем недавно специально искал эту, и некоторые другие фамилии, но так и не нашел ничего подобного. Не Горбачева, не Яковлева, не Ельцина ни даже не Андропова в списках небожителей я не нашел. С другой стороны, как говорится «Свято место, пусто не бывает». Наверняка найдется кто-то другой. Но ждать двадцать лет⁈ Опять же, если мой дар действительно что-то стоит, как сказал тогда барон Кох моей бабуле, а не может произойти так, что мне просто закроют выезд из страны. Запросто, тем более, если выяснится, что мой дар действительно редок. Может я, и не буду ни в чем нуждаться, но так или иначе это будет пусть и золотая, но клетка, что меня совсем не устраивает.

Поэтому я твердо решил покинуть страну. Тем более другого выхода у меня по сути и нет. Либо отдать шесть лет оставаясь в зоне отбывая наказание, за несовершённое преступление, либо уйти из нее с помощью своих способностей. Опять же, уходить придется из страны, хотя бы потому, что в данный момент у меня нет никаких документов. А это означает либо, искать компетентного одаренного, который подтвердит наличие моего дара. Со всеми последствиями, о которых я уже говорил. Либо до первого мента, и тогда срок увеличится вдвое. Что бы там не говорили «Джентльмены удачи», а за побег чаще накидывают именно пятерку, а не год.

И единственное что меня удерживает, так это незнание языка. Все же оказаться в чужой стране, не зная даже как объясниться в самом элементарном, просто несерьезно. А входить туда, через «Политическое убежище» мне как-то не хочется. Хотя это пожалуй самый простой путь, но обвинять во всеуслышание свою страну во всех грехах, что наверняка потребуют за предоставление «убежища»- это не ко мне. Как бы я не ненавидил всех этих партийных и прочих деятелей стоящих у кормила власти, а клеветать на собственную страну, точно не буду. Даже если в некоторых случаях это окажется правдой. Пусть сор остается в избе.

Поэтому сучайно подвернувшийся в изоляторе мужик, бывший преподаватель английского языка, оказался как нельзя кстати. Немного удручало в самом начале то, что мы могли быть распределены в разные тюрьмы, но когда и с эти был решен вопрос ко всеобщему удовольствию, то тут уже сам бог велел воспользоваться этим счастливым совпадением.

Самое страшное в тюрьме это скука. Именно поэтому в основном и придумываются разные извращённые обычаи, приколы, и тому подобные занятия. Только, чтобы хоть как-то занять свободное время, которого вдруг оказывается чересчур много. Ладно я. Стоило только на вопрос вертухая о дополнительных талантах вновь прибывших, назваться художником, и сказать, что последние три года я занимался изготовлением наглядной агитации, как моя судьба, была тут же решена. Разумеется, вначале последовала проверка моей благонадежности, но уже через месяц, я мог совершенно свободно не только передвигаться по лагерю, но порой и оставаться в собственной мастерской на ночь, правда, предупредив об этом дежурного кума. Но тем не менее это была хоть и ограниченная стенами колонии, но все же свобода. Благодаря этому, отношение ко мне было совсем другим. Причем не только у администрации. Несколько изготовленных по просьбам зэка штампов для местного кольщика, вывели на меня на один уровень с блатными, которые в этой зоне стояли у руля. Блатным я разумеется не стал, так как все же работаю, и тем более на администрацию, но тем не менее не стукачом, а занимаюсь своим делом. Поэтому никаких претензий ко мне не имелось.

Взять того же Палыча, который учил меня языку. Он хоть и был на свободе преподавателем в Театральном институте, а здесь стал простым зарубщиком, снимая кору с напиленных чурбаков, перед отправкой их на станок, для снятия шпона. И только моя протекция, позволила ему отказаться от подобной монотонной работы, и большую часть своего времени заниматься перепечаткой текстов для наглядной агитации, благо, что он неплохо владел печатной машинкой. И хотя он порой жаловался мне на головную боль из-за ее стрекота, все равно соглашался, что такая работа гораздо легче, чем в любую погоду махать тупым топором снимая кору с пересохших чурбаков.

А учитывая, что для лечения любых заболеваний здесь применялись только такие лекарственные средства как: мазь Вишневского и йод — для любой раны или ссадины, и аспирин — в случае простуды, а о больничных листах не следовало даже заикаться, то и смена работы с уличной на кабинетную воспринималась, как божья благодать.

И хотя я довольно часто ругался с ним, за качество обучения, и за заносы куда-то в сторону, но уже сейчас, вполне сносно мог объясниться на практически любые бытовые темы. Во всяком случае в беседе на английском мы вполне мпонимали друг друна. И в принципе мне этого вполне должно было хватить на первое время, но как это всегда бывает, ему хотелось большего. В какой-то степени и мне тоже, потому пользуясь моментом, так сказать усугублял свои знания, пока мой учитель еще отбывал срок.

Правда однажды, я все же заговорил с ним на эту тему, спросив, что он будет делать после освобождения. Ведь наверняка с его судимостью преподавание не только в институте, но и в обычной школе ему не светит. А другой профессии, я что-то у него не заметил.

— Ну почему же? — Ответил он. — Еще учась в институте, я работал шофером. Права у меня есть, так что вполне смогу куда-то приткнуться, пусть не сразу, но надеюсь, родня меня поддержит первое время.

Услышав этот ответ, я не стал развивать тему, хотя вначале хотел предложить ему свою помощь. В том смысле, что мог бы переправить его туда, куда бы он пожелал. Но раз уж человек решил что-то для себя, пусть так и будет.

Год, пролетел, как один день. Палыча, я проводил домой неделю назад, сам же задержался ненадолго, чтобы закончить начатый стенд. Просто, в него было вложено много моего труда, и не хотелось оставлять его незавершенным. Но наконец, был готов и он. Осталось немного. Примерно год назад, один из вертухаев принес мне небольшую открытку с видом моста «Золотые ворота» в Сан-Франциско. Его просьбой была сделать на основе этой открытки рисунок, для доклада дочери в школу. Нужно было убрать мост, а на горе, поставить фигуру, которая должна будет изображать Мари́ю Консепсьóн Аргуэ́льо, возлюбленную Николая Резанова, ждущую своего суженого на краю утеса. Разумеется задание было выполнено, а открытка была благополучно забыта у меня, чем я и собирался воспользоваться именно сегодня.

Дело в том, что для открытия перехода, мне нужно точно знать и представлять, то место, куда я должен попасть. У меня имелось еще две похожих открытки, хозяева которых в свое время утверждали, что одна из них является фотографией какой-то знаменитой скалы, на побережье у Лос-Анжелеса, вторая показывала якобы подвесной мост соединяющий Бруклин с островом Статен-Айленд, по моему называя его Веранзаном, или как-то похоже. В обеих случаях имелись большие сомнения. Скала, якобы расположенная у Лос-Анжелеса, очень напоминала мне, когда-то виденную скалу в Крыму, и я боялся просто попасть не туда, куда нужно. То же самое касалось и моста Верранзано. Дело в том, что точно такой же имеется и в Япониии, а на открытке я вдруг заметил вывеску, на которой явно были начертаны какие-то иероглифы. Разумеется, в крайнем случае подошла бы и Япония. Наверняка мой английский с Узбекским акцентом помог бы мне и там, но не хотелось создавать себе лишние трудности по переезду из одной страны в другую. Тем более, что я перехожу на свой страх и риск учитывая лишь начальные знания языка, и не имея никаких документов. Поэтому появление у меня фотографии с мостом Золотые ворота, давали мне возможность гарантированно перейти в Сан-Франциско, что меня более чем устраивало.