Прямой наследник

* * *

Венчали нас в Успенском соборе. Даже тот, что я помнил, не сильно велик был, а уж нынешний, возведенный еще сто лет назад при Иване Калите, вообще для таких мероприятий мал — половина гостей на улице переминалась, слушая происходящее в церкви.

Внутри же душно, накурено ладаном, свечи еще горят, а процедура долгая.

— Обручается раб божий Василий рабе божьей Марье...

Ектенья, молитвы, пение хора, потом еще раз, и еще... как девчонка не сомлела — удивительно. Тренированная, видать.

Но все когда-нибудь кончается, вышли и мы на морозную паперть, под щедро бросаемое на нас и под ноги зерно.

Все, из протокольных мероприятий только свадебный пир остался, там легче, там сидеть буду. Для пиров имеется широченная рубленная повалуша[3], прямо у склона к берегу Москвы-реки, там уже накрыты столы. И снова — в смысле золотой посуды никакого тебе «Иван Васильевича меняет профессию», не говоря уж про послепетровские времена. На все столы единственное серебряное блюдо, на нем подали запеченного лебедя. Гостей, у кого серебряные кубки, по пальцам пересчитать можно, да и то, могли с собой притащить, повеличаться перед прочими. А так подносы все больше деревянные, а миски да тарелки глиняные, разве что ордынские, поливные, в глазури...

— Не боись, Машка, нам бы до ночи досидеть, а там отоспимся, — шепнул я жене-малолетке, от всего пребывающей в полной прострации.

Она только глазами хлопнула. Блин, ну чистая педофилия же...

За столами пили и гуляли, хлебали меды и фряжские вина, потихоньку расслабляясь от официальщины, уже и голоса возвышать стали.

А, вон кузены сидят, сыновья моего супротивника дядьки Юрия — тезка мой Василий Юрич да брат его Дмитрий Юрич, Шемякой кличут. Одеты, как водится, в лучшее, надо же Москву поразить. Пояс на Ваське золотой, все глазеют — ни у кого такого нет. Есть парочка похожих, но попроще, попроще, сильно уступают, большинство-то вообще кушаками подпоясано. А Васька специально кафтан распахивает, чтобы виднее было, гордится напоказ. Вызывающе роскошная вещь.

— Сдается мне, то пояс Дмитрия Ивановича... — раздался слева скрипучий голос Захария Кошкина.

— Как так? — немедля влез с вопросом Добрынский.

— А его Вельяминов у князь-Дмитрия скрал на свадьбе. Подменил, а этот по женитьбе Всеволожу в приданое отдал.

Тут уж встрепенулась маман — отъезда к Юрию она Всеволжу не простила, хотя чего вскидываться? Когда там Донской женился, я точно не помню, но до Куликовой битвы, зуб даю. Значит, не менее пятидесяти пяти лет тому назад. И Захарий, который тогда еще не родился, помнит про пояс и знает, как он выглядел? Да ладно! Ну жжет перец! Не иначе, решил подляну Всеволожу устроить...

Юрьевичи тем временем решили поздравить нас, так сказать, лично. Тезка мой вскочил и с кубком в руке двинулся к нам, за нем пошел Дмитрий.

Э, куда???

Маман сорвалась им навстречу. Блин, с ее-то вздорным характером сейчас сто пудов скандал устроит. Я поискал глазами бояр из тех, кто мог бы вернуть маман на место, но все произошло слишком быстро.

Твою мать! И мою тоже!

Никто даже крякнуть не успел — маман откинула полы кафтана Василия и сорвала пояс!!!

— То князя Дмитрия Ивановича пояс! — возгласила на всю повалушу.

Что же ты творишь, маман, только-только замирились!

Василий от такого опешил, а потом выхватил кинжал, Димка аж на брате повис — тот без малого маман не ударил.

Все повскакивали, кинулись разнимать, ор, крик — бывший с Юрьевичами громадный мужик уволок кузенов в сени, раскидывая всех, кто попался ему на пути.

Ять, сейчас еще зарубят и тогда Юрий вообще Москву сожжет... Я вскочил и, не обращая внимания на заголосивший свадебный чин, кинулся следом, но догнал кузенов только снаружи. — они стояли, загородившись щитами своей свиты и ощетинившись клинками, а вокруг прибывало и прибывало московских оружных... Вот только такой драки на свадьбе и не хватало!

— Троих гридней насмерть в сенях, — шепнул сзади Волк.

— Стоять!!! — заорал я своим. — Пусть уходят!

И они ушли.

Но, чую, будет теперь драка без свадьбы, да такая, что чертям тошно. Мать мою, все планы коту под хвост...