Прямой наследник

— Государей и великих князей Василия и Дмитрия... — прочитал наконец надпись кузен. — Годно.

— Только вот не знаю, какой рисунок делать. Сложный пока не получается, такие кракозябры выходят, что спаси господь. А из простых только крест.

— Георгия Победоносца?

— Пробуем, пока не выходит. Скорее всего, начнем пока мелкие чеканить, там без сложного рисунка обойдемся, а как подучимся, так уже с Георгием сделаем.

— Копейка, значит.

— Ага, а потом и рубль, посолиднее и с хорошим рисунком.

— Чеканить на Москве? — положил монету на стол Дима.

— Не, надо бы куда подальше, в Вологду, что ли.

На Пушечном дворе показал повозки для легких орудий, которые разработал Кассиодор. Хорошие повозки, со спицованными колесами, легкие, все как я хотел. Причем с поворотными деталями и хвостовиком вертикальной наводки сильно помог тот же Збынек. Я-то думал, что коли он оружейник, так и работает только с оружием, так нет, тут эпоха специализации еще не наступила. Вон, Леонардо почему всем сразу занимался? Знаний накоплено мало, мозг человека может охватить десяток-другой смежных областей на уровне хорошего мастера, а уж мозг гения... Опять же, опытных и обученных людей немного, хошь не хошь, приходится браться за все сразу. Вот и Збынек, чертов универсал, лез всюду, пока не нарвался со своим гонором на меня. Дескать, он человек знающий и нехрен ему указывать. Ну я в раздражении ему и ляпнул, что если он меня разозлит, то легко может вместе со всеми своими знаниями на ближайшей осине повиснуть.

Чех разобиделся, но сотоварищи его вразумили — а чего ты, собственно, кобенишься? Князь уважает, договоры блюдет, слушайся и будешь при славе и достатке. Он неделю-другую подулся, внутри себя ситуацию прокрутил и решил что да, нехрен выеживаться. И сразу все стало заметно спокойнее, а с Кассиодором они вообще в чрезвычайно удачный тандем слились.

— Ух ты, фитильный замок! — восхитился Дима, когда я ему насунул очередное творение механиков. — Да с полкой!

— И крышкой, чтобы дождем не мочило.

Шемяка нажал на спуск, стрелядла щелкнула, пружина толкнула держатель фитиля к полке, от удара откинулась крышка...

— Странный симбиоз. Вроде аркебуза, а полка мушкетная.

— Ну, что вспомнил. Вроде рабочий вариант.

— А фитиль не тухнет? — еще раз приложился к ружьищу соправитель.

— Не-а, поначалу мы его в спирте вымачивали.

— Однако! Красиво жить не запретишь.

— Вот-вот. А потом сообразили в золе вываривать. Так что тлеет медленно, но, сам понимаешь, как ветер или дождь, начинаются проблемы.

— А мушкет выделать не пробовали?

— Тяжеленный и дорогущий выходит.

— Ствол, небось, полосами вдоль свариваете? — ехидно спросил Шемяка.

— Ну да, а как еще?

— Винтом. На оправку навивать, так раза в полтора прочнее на разрыв.

— Точно?

— Точно, на всех попаданческих сайтах прописано.

Я почесал в затылке, а Дима с затаенной тоской поведал, что на этих сайтах знающие люди расписали все возможные изобретения и технологии. Эх, грехи наши тяжкие — где мы и где Интернет? Но про навивку я Кассиодору и Збынеку передал, пусть пробуют.

Дима оставил привезенные с собой изразцы и прихваченного мастера по их выделке, да убыл геройствовать дальше. И почти сразу приехал Никула, без малого три года проведший в Царьграде. Что характерно, приехал раньше, чем отправленное им письмо о том, что он скоро будет, вот так тут почта работает. Или не работает — ямская гоньба только в землях Монгольской империи есть, бывших и настоящих, а в прочих местах пока только с оказией.

И все это очень долго, ибо путешествия не просто медленные, а очень медленные. Если на лошадках в кибитке какой — так это, почитай, скоростной поезд. А так и на волах, и на веслах, когда-нибудь да приедут.

Поначалу я прямо рвал и метал, ну как же — подумал, написал, дзыньк, пришел ответ в мессенджере. Или по электронной почте. Да ладно уж, неча привередничать, хотя бы и по факсу. А тут кинул весточку как в море бутылку и сиди, жди, жди, жди...

Но потом привык и даже начал находить в этом приятное. Не дребезжит постоянно смартфон, не насовываются секретари с просящими глазами, можно спокойно делать одно выбранное дело, не опасаясь, что вот сейчас тебя раздергают на тысячу маленьких меджвежат.

Так вышло, что письмо Никулы застряло по дороге и он явился как снег на голову. Сразу же устроил благодарственный молебен за успешное завершение вояжа, после выпарился в бане, а с утра первым делом кинулся смотреть Спас-Андрониковскую школу, за что потом получил изрядный втык от митрополита, ибо обязан был предстать и доложиться.

— Сто и восем десят отроков? — неверяще переспрашивал Никула в третий раз, наблюдая за веселой возней, ставившей на уши весь городок при монастыре.

Да, пришлось пристраивать к монастырской ограде несколько изб — и для занятий, и для проживания отроков, и для всех служб.

— Так монастыри присылают на обучение, — объяснил я. — По благословению владыки.

— А обучателей где столько взяли?

— Самые первые, кого набрали, письмо да счет уже добре разумеют. Половину оставили в схолии, следующих учить, половину разобрали дьяки.

— А геометрия и риторика?

— Греки твои помогают, да с кир Герасимом пара человек приехала.

— Когда отроки в Пандидактерионе обучение закончат, с ними еще несколько человек приедет.

Радостный и от возвращения домой, и от того, что сделали такое огромное дело, Никула стоически вынес разнос от митрополита и принял наложенную по такому случаю епитимью. Привез он и новых книг, разбором коих занялся вместе с Феофаном, все время отвлекаясь на высокоученые беседы — образованных людей мало, найти понимающего человека трудно, поговорить почти не с кем. Ну да ничего, пусть их, главное чтобы они не перессорились из-за какой схоластической фигни, типа сколько ангелов может уместиться на острие иглы. Поэтому я в их общение понемножку вклинивался с отвлекающими вопросами об устройстве жизни в Царьграде и вообще в империи.

Никула подтвердил все мои опасения насчет Византии.

— Город весь в руинах лежит, никто старые здания не чинит и не разбирает, в казне денег нет даже на содержание Влахерны, — с горечью рассказывал хартофилакс. — Живут в одном крыле, остальные время рушит. Несколько раз свинец с кровли снимали и продавали.

— А что, из Мореи доходов нет?

— Деспоты сами по себе, императора признают, а налоги задерживают или не платят вовсе.

Ну понятно, все как у нас — есть великий хан, но коли он слаб, выход мы попридержим.

— А турки?

— Турки со всех сторон и сильнее год от года. Пятнадцать лет назад салтан уже Царьград осаждал, но без кораблей и пушек не преуспел. Ныне же у него и корабли и пушки в немалом числе есть.

— А люди? Греки на захваченных землях не бунтуют?

— Если бы! — аж скривился Никула. — Напротив, в магометанство переходят.

— Точно знаешь? — с широко распахнутыми глазами вопросил Феофан.

— Вот этими очами видел, — показал на себе Никула, — когда в Эфес и Смирну ездил.

— Никула, а зачем тебе туда понадобилось? — оторопел уже я.

Ну действительно, посылаешь человека с важнейшим делом, а он вместо того лезет буквально в пасть ко льву.

— Виссарион из Трапезунда и Марк Манганский, мужи большого знания, волей императора в митрополитов Никеи и Эфеса поставлены. С ними и я, грешный, поехал, чтоб в митрополиях вивлиофики уцелевшие разобрать. И множество книг оттуда привез.

— А как же вас турки пропустили?

— По просьбе императора Мурад-салтан фирман на проезд выдал.

— А ты видел, как у турок войско устроено? — подался я вперед.

— Знал я, что спросишь, княже, — улыбнулся хартофилакс. — Потому я туда сходно Господу нашему Иисусу Христу на осляти поехал и сведущих людей по дороге испытывал, и сам смотрел.

— Молодец, порадовал.

— У турок войско от тимара кормится, яко же древней византийской пронии...

И вывалил на меня Никула уйму информации. Оказывается, у турок уже все есть — и янычары, и поместное войско. Воины-сипахи получают тимар, который при ромеях назывался пронией и право собирать с него налоги.

— И по зову салтана должны конно, людно и оружно являться.

— Людно?

— Коли собрал три тысячи акче налога, должен всадника выставить.

Может, и нам пора на поместья переходить? А то вон бояре стонут, что воевать дорого, коней не прокормишь, доспех стоит как чугунный мост. Ведь была же такая система на Руси и работала. Значит, можно внедрить.

Я еще покрутил эту мыслишку в голове и чем дальше, тем больше она мне нравилась — ослабление крупных вотчинников, в первую очередь удельных князей. Ну да, они немедля сбросят с себя обузу содержания личных дружин, но я-то им уже другую игрушку подсунул — инвестиции в торговлю и промышленность. А для общего контроля создавать великокняжеских янычар, как правнук стрельцов создал. И зуб даю, Иван Васильевич срисовывал их именно с турок.

Поместья для начала раздать вдоль Оки, по Берегу, на самом опасном направлении. Пехоту в городовые полки, артиллерию же исключительно в великокняжеских руках держать. Вот и система выстроится, дешево и сердито. А на сэкономленные деньги понемногу выкупать титулы и владения у охудавших князей, увеличивать собственный домен.

Со всеми этими разговорами, планами и событиями замотался, забегался, даже Липку не успел в углу прижать, к вечеру решил, что надо бы от греха уместись спать куда подальше, залечь в тишине да посмаковать, сколько дивных книжек мне сегодня обломилось.

И вот шел я поверхом, соображая, с чего начать чтение — с Иоанна Грамматика или с комментариев к «Илиаде» и «Одиссее», как был пойман за рукав Машкой. С загадочным блеском в глазах она весьма целеустремленно, как муравей гусеницу, потащила меня в спальную палату и я уже приготовился слушать остросюжетную хозяйственню повесть «Княжеский двор в лицах», но обломался.

Или нет, не обломался.

Маша разделась, довольно быстро скинула повойник, распустила волосы, а потом, вопреки своему обыкновению, не стала укладывать их на ночь. Вместо этого она одним махом скинула льняную рубашку и голышом юркнула под одеяло.

Под мое.

— Э, э! Я же сказал — до шестнадцати лет!

— А я родилась на память пророка Илии в год от сотворения мира 6929-й! — торжествующе припечатала жена.

Память пророка Илии... так у нее сегодня день рождения!!!

Как ни помнили мужики в мое время всяких дат вроде именин, дня свадьбы или там первого свидания, так и сейчас не помнят. Или это я один такой с избирательным склерозом? За что и постигла меня немедленная кара.

Сладкая до невозможности.

Упали пахнущие ромашкой волосы мне на лицо и приблизились глаза голубые и стали двое одна плоть.

Машка только ойкнула и губу закусила, но второй заход начала сама, хоть и морщила носик. А я только сдерживался и старался помягче и понежнее.

Утром, когда в раскрытые оконца спальной палаты еле-еле забрезжил рассвет, мы проснулись и Машка, прислушавшись к тому, что происходит у нее в теле, довольно кивнула, а потом навалилась на меня крепенькой грудью и серьезно так начала: