Фактор беспокойства

* * *

«Рашен арт» по нынешним Нью-Йоркским меркам считается очень большим рестораном. У него два зала общей площадью почти в пятьсот квадратных метров. В «главном зале» оформленном в стиле «русского терема» с концертной сценой для выступления артистов и довольно большим танцполом, помимо столиков в зале вдоль стен расположились двадцать два вместительных «алькова» в виде полуоткрытых лож для публики.

В «час пик» это заведение с лёгкостью может вместить в себя до четырёхсот посетителей. Основное отличие этого ресторана от других подобных ему мест, это наличие обширной и тщательно подобранной музыкальной программы, начинающейся в шесть часов вечера и длящейся до трёх часов ночи. Чем-то он мне напоминает парижский «Жернис», даже взгрустнул немного. Вообще-то, посещать ресторан по началу не собирался, устал, да и на фуршете успел плотно перекусить. Так что хотелось просто немного отдохнуть после концерта, но Шуберт настоял. Всё-таки это моя премьера и мой праздник, пришлось уступить настойчивым уговорам своего антрепренёра и, положа руку на сердце, об этом не пожалел.

Джейкоб пообещал «незабываемый вечер» на котором будет петь «сама Ольга Вадина», на сегодняшний день одна из наиболее популярных и востребованных исполнительниц русского и цыганского романса в среде русскоязычной публики Нью-Йорка. Мы прибыли как раз к окончанию выступления шумного «цыганского отделения» в котором актриса и должна была исполнять свои романсы, но Ольга с цыганами не выступала. По предварительной договорённости с Джейкобом Шубертом она специально поджидала нашего прибытия и была несколько «нервирована» нашим опозданием, о чём и не преминула при встрече возмущённо сообщить Джейкобу, вызвав у того виноватую и смущённую улыбку. Но «из принципа» выступать не отказалась, смилостивилась и привередничать не стала.

Через десять минут мы уже наслаждались восхитительным вокалом и, я был просто в восторге от мастерства певицы. Глубокое грудное контральто, по тембру чем-то напоминающее пение Марлен Дитрих, но чуть менее хриплое и без той «жёсткости» в голосе что присущ немецкой актрисе. Скорее даже, очень низкое «бархатное звучание» что придаёт русским и цыганским романсам в её исполнении особую прелесть и колорит. Да, Яков Шуберт оказался прав, ради того чтоб услышать эту певицу стоило ехать «на край света». О самой актрисе, как ни напрягаю свою память так ничего припомнить и не смог. Да и в том же Советском Союзе мало что об актёрах и певицах помню или знаю. Дальше Одессы никуда не выезжал, вот все мои знакомства с «творческой интеллигенцией» и ограничивались только «местным» кругом общения. Блин! Да я в Париже кроме «Жернис», Консерватории и Театра Елисейских полей тоже нигде не был. Даже в кино ни разу не сходил. Нее-е! Надо этот «недостаток» срочно исправлять, а то приеду домой, а мне и рассказать-то нечего будет. Мама меня точно застыдит!

Закончив первую часть своего выступления и уступив место на сцене конферансье, актриса спускается с артистического подиума и направляется в наш «кабинет». Почтительно раскланивается с четой Тосканини и Горовиц, по-дружески здоровается и даже слегка обнимается с семейной парой Рахманиновых, Шуберту шутливо грозит пальчиком: — Яша, а с тобой я позже поговорю!

Но вот Довгалевский меня удивляет. Зная его неприязнь к эмигрантам, а Ольга явно принадлежит к их кругу, он тем не менее просто рассыпается в комплиментах певице и даже галантно целует ей ручку! Вот же, блин, перец старый, увидел молодую… кхм… «кобылку», и сразу «стойку сделал». Впрочем, а кто бы тут устоял перед такой красоткой? Вероятно в древней Греции скульпторы именно с таких натурщиц и ваяли статуи богинь и нимф. Широкие бёдра, узкая талия, крупная высокая грудь, «афинский профиль» и смуглая кожа в сочетании со светло-русыми роскошными локонами золотистого оттенка кого хочешь сведут с ума.

— Миша, уступи даме место? — и пока я немного «затормозив» от лицезрения в своей вблизи такой неземной красоты медленно начинаю подниматься, со стула шустро вскакивает Михаил Ауэр.

— Сочту за честь, Ольга Владимировна! Присаживайтесь пожалуйста. — и расторопно отодвинув стул помогает Вадиной присесть рядом со мной.

— Я, пожалуй, пойду в соседний кабинет к друзьям!

Ауэр раскланивается со всеми присутствующими и уходит в соседнюю ложу, где расположился «голливудский десант» актёров и режиссёров. А «примкнувший к ним» Фёдор Иванович, плотно «обложил флажками» Джека Уорнера и «проедает ему плешь» на предмет своего участия в съёмках какого-нибудь «синема». Там же находится и мой театральный агент Маркус Майер, но «с прицелом» на инвестирование своих средств в производство кинокартин братьев Уорнеров. Всё-таки идея «заработать на Голливуде», стала его навязчивой «идеей Фикс». По-моему, это уже не лечится… что ж, флаг ему в руки.

— А ты Миша присядь. Именно с тобой я хотела бы переговорить. Не удивляйся, что вот так напрямую к тебе обращаюсь, но я навела справки и решила, что ты мне подходишь и сможешь помочь!

Нихренасе заявочки! А Вы, собственно говоря, кто будете, дамочка? Я немного в шоке от того, что кто-то совершенно мне не знакомый, для себя уже «решил», что я «ему подойду». В конце концов это не Одесса и я уже не тот «мальчик» что сломя голову мчался по первому зову. Но, пожалуй, сначала выслушаю певицу, а потом уж подумаю… помогать или посылать.

— Михаил, многие меня считают «экстравагантной особой» и думают, что могла бы вести обеспеченную жизнь и без своих выступлений, но без этого я просто не смогу жить! Я не мыслю себя вне сцены, и вся моя предыдущая жизнь так или иначе всегда была с ней связана. В Советском Союзе у меня была не только «своя» публика, но и знакомства в среде музыкантов и композиторов. Со многими я была очень дружна или приятельствовала. В Нью-Йорке всё иначе. Друзей почти нет, а новые приятели в основном появляются только в надежде на дальнейшее знакомство с моим мужем. Это утомляет и угнетает. Но хуже всего то, что мой репертуар состоит в основном из старых песен. Новых хороших романсов появляется очень мало. На Родине меня выручали друзья, но кто мне поможет здесь? Я слышала, что в Советском Союзе ты очень популярный композитор и для своего оркестра написал много хороших песен. Выручи? Напиши для меня несколько романсов? Мой муж очень богат, мы их у тебя купим. Ну пожалуйста!

Вот жешь блин! Такого я точно никак не ожидал. Певица смотрит на меня почти умоляюще, а я не знаю, что ей ответить. Да — Голос! Да — Соотечественница. Но… Во-первых, эмигрантка из СССР, а во-вторых я связан обязательством с «Поющей Одессой». ВУОАП появится только в тридцать восьмом году, но постановление ВЦИК и СНК СССР «Об основах авторского права» вышло ещё в двадцать восьмом году. И среди многих «вкусных плюшек» для авторов в виде установления твёрдого тарифа на гонорары, авторских отчислений за исполнение или публикации произведений, там затесался «ма-аленький такой» нюанс, почти что «крошечный». Всё что создаётся в Советском Союзе и советскими авторами за рубежами Родины принадлежит только Советскому Союзу. Не могу я просто так «взять и подарить» свою песню кому-либо, тем более за рубежом. И тем паче эмигранту, вернее, эмигрантке. Однако дилемма!

— Ольга Владимировна! Я понимаю Ваше затруднение и поверьте, искренне ему сочувствую. Но. Я связан обязательством со своим оркестром, все песни что я пишу принадлежат им. Кроме того, Вы же сами сказали, что выступали в Советском Союзе, значит должны знать, какие обязательства накладываются на авторов текстов и музыки советскими законами. Я не против того чтоб написать для Вас несколько хороших романсов, но для этого нужно разрешение от моих кураторов. Сможете их уговорить? — и незаметно киваю в сторону Довгалевского.

А Валериан Савельевич безуспешно пытается «погреть уши» прислушиваясь к нашему разговору, но мы с Ольгой как-то непроизвольно перешли уже почти на шёпот, да и на сцене «громко музыка играет». Так что «греть уши» в таком балагане бесполезно, тем более что и за столом не менее шумные разговоры, а на нас с Ольгой кроме Довгалевского никто и внимания не обращает. Подумаешь, склонили головы и сидят шепчутся? Что в этом такого при таком-то шуме?

— Довгалевского? Да мой муж сможет «уговорить» хоть Трояновского! — хм… очень интересно, а кто у нас муж?

— Тогда будем считать вопрос решёным! — и мы отчего-то оба облегчённо вздыхаем.

— Миша, а ты раньше сам-то петь не пробовал? — видимо Ольга Владимировна для поддержания разговора решает поинтересоваться моим прошлым.

— Хм, отчего же? И пробовал, и пел. Я ж в Консерватории вокалу у Юлии Александровны Рейдер учился, да и в своём ансамбле «Поющая Одесса» иногда тоже солировал.

— Так ты из Одессы? Ой! А я была в Одессе в начале лета двадцать шестого года. Там такая грустная история с нами приключилась! Представляешь? Мы прибыли теплоходом из Ялты на гастроли и у нас во время выгрузки украли два чемодана с реквизитом. Хватились уже в гостинице и никто даже не понял, как это произошло. Это была просто катастрофа! В одном из чемоданов находились мои сценические платья и я была просто в истерике. Я же не могу позволить себе выйти на сцену в повседневной одежде? Мои выступления были под угрозой отмены!

— Хорошо что добрые люди подсказали к кому обратиться за помощью. Меня выручила местная модистка, всего за сутки сшив мне два сценических платья и блузку с юбкой. Ох, и дорого же она тогда с нас взяла! Но платья этого стоили. Миша, веришь? Я их берегла как самую драгоценную свою вещь! Одно из них принесло мне удачу. Будущий муж увидев меня на концерте в этом шикарном наряде, влюбился без памяти и вскоре сделал мне предложение, а я дала ему своё согласие. Дай бог здоровья той доброй еврейской женщине, что так удачно мне повстречалась в жизни!

Услышав про двадцать шестой год немного напрягся, но поняв, что эта история произошла ещё до моего появления расслабился и даже пару раз хихикнул услышав, как у приезжих олухов местная босота попятила чемоданы. Одесса она такая, ротозеев любит и завсегда им рада. А затем начав улыбаться под конец рассказа не удержался и расхохотался уже в полный голос, невольно привлекая к себе внимание всего нашего «кабинета». У меня даже и тени сомнения не возникло, о какой «доброй женщине» идёт речь.

— Миша! И что смешного я тебе рассказала? Знаешь как обидно мне тогда было? Ты даже не представляешь!

— Зато представляю где ты шила платья. Это же было на Молдаванке? — Ольга немного задумывается и отрицательно мотая головой отвечает:

— Нет, по-моему эта улица называлась по-другому.

— Ну, улица-то называлась Болгарской, но в Одессе это район Молдаванки. А ты «шилась» на втором этаже в двухкомнатной квартире куда поднималась по шикарной чугунной лестнице с литыми балясинами перил. И женщину эту звали Эсфирь Самуиловна. Так?

— Да! Миша? Так ты с ней знаком?

— Оля, ты не поверишь, но это моя Мама!

— Этого не может быть! Я целый день провела у неё в квартире, пока она снимала с меня мерки и кроила ткани на мои платья. Мы разговорились, и она поведала мне что её муж и сын погибли во время гражданской войны. Твоя шутка совсем не смешная и совершенно неуместная, так нельзя!