Тайна предтеч

Глава 9. Призрак

Он сам себя называл монстр, потому что никакого другого имени не знал, даже если оно у него когда-нибудь было. Обиды при этом не чувствовал ни на мир, ни на себя. Монстр и монстр. Почему бы и нет?

Тем более, о мире он помнил не много. Вот есть он, монстр, потому что не похож на остальных и остальные не похожи на него. И есть пища — все, кто вкусно пахнет и шевелится. То есть все живые существа вокруг.

Бывает пища отвратительная. Она едва ползает, мягкая и не способна сопротивляться. Бывает повкуснее — та, что умеет скрываться во мраке, быстро бегает и усыпана длинными острыми шипами. А есть самая вкусная. Она всегда приходит сверху, шуршит одеждой, шепчется, позвякивает и поскрипывает, а еще иногда кричит, если злится или ей больно. А еще она называется человеком — откуда-то в голове монстра было это слово, и он никак не мог его забыть.

Монстр без труда различал, какая добыча шумит — повкуснее или самая вкусная. И если слышал человека — обязательно бежал на верхние уровни, полакомиться. Монстр всегда уносил только одного, потому что знал — если сьесть сразу всех — новые не придут. А еще потому, что унести одного монстр всегда успевал раньше, чем заканчивалась невидимость, и он становится уязвимым. Но и один человек — большая удача. Вкусная пища на много дней вперед.

Монстр любил убивать, но делал это редко, только когда хотел есть. Потому что больше всего на свете он любил покой. Нажраться до отвала, забиться в узкую, едва плечами развернуться, тихую и спокойную шахту на самом нижнем уровне. Он утыкался лицом в дыру в полу и смотрел, не отрываясь, на голубое сияние.

Внизу в маленькой комнате, отделенной от лежбища монстра крупноячеистой решеткой вентиляции, мерцало морозным светом сердце подземелья. Голубоватые волны расходились кругами, на мгновенье разгоняя мрак, пропадали, и тогда можно было заметить, как внутри сердца пылает алый лучистый шар.

Монстр любил смотреть на сердце. Так сильно, что боялся однажды умереть с голоду, не сумев оторваться от пульсирующего морозного света. Сердце грело, успокаивало, давало силы, а еще позволяло на время вернуться в прошлое. Во много лет назад опустевшем сознании просыпались картинки, яркие и волнующие.

Когда-то он ненавидел это подземелье. Ненавидел его пробирающий до костей холод и живущих в нем ящериц, плоть от его плоти пульсирующего сердца, его сыновья. Монстр вспоминал времена, когда был совсем другим существом.

— Егоров! Егоров! Где Егоров?! Его-о-о-оров!!!Ко-о-остя-я-я!!!

Голос доносился издалека. Товарищи на рубеже обороны обнаружили пропажу товарища, но не могли броситься на поиски — ящерицы наступали волна за волной. Да и если бы бросились искать — не нашли бы. Старший лейтенант давно несуществующей армии Константин Егоров успел уйти достаточно далеко, чтобы сама мысль о возвращении показалась глупой.

О том, что у армии ящериц, или как их называли люди, "слипиков, есть центр управления, матка или другие особь, организующая атаки на людей, говорили все и давно. Были и попытки добраться до центра, нанести смертельный удар. Диверсионные отряды или погибали полностью, или вынуждены были вернуться после больших потерь. Чтобы добраться до сердца врага, нужен был смертник-одиночка, умный, сильный и полностью отчаявшийся.

Ящерицы до сих пор не проникли в некоторые вентиляционные каналы, пронизывающие подземелья насквозь. И по ним, рискуя переломать ноги или задохнуться, можно было проникнуть на несколько уровней ниже, вплоть до седьмого. Некоторые изгибы и перепады каналов, правда, не предполагали возможность вернуться назад, но о возможность выжить Константин Егоров рассчитывал меньше всего.

Какая разница, когда умирать? Уж лучше бы быстрее, прямо сейчас, чем дышать вонью слипиков, мечтать о глотке свежего воздуха и годами просыпаться, не зная, удасться ли дожить до вечера. Уж лучше так. Хотя бы попытаться совершить что-то значительное.

Сколько времени ползал Константин Егоров по свободным от слипиков вентияционным каналам, он не помнил. Ощущение времени исчезло. Он несколько раз заблудился, едва не сорвался в глубокий провал, вывихнул лодыжку и пару раз забывался тревожным чутким сном. Надежду обнаружить центр управления слипиков он не терял ни на минуту, потому что все дороги, как говорится, вели в Рим. И когда внизу под вентиляционной решеткой увидел морозно-голубое мерцание, моментально понял — он на месте.

Осторожно выкрутив болты, Егоров распаковал примотанный к животу заряд, способный превратить в крошево не только голубой цилиндрик, но и стены вокруг него. Компактная упаковка и небольшой вес не обманывали специалиста — взрывчатка была из новых, невероятной мощи. Еговоров на миг представил, как рванет заряд, и как его тело за секунду превращается в гостку органических молекул, как испаряются и превращаются в ничто его сознание, чувства и воспоминания.

Страшно не было. Но на секунду голова освободилась от лишних мыслей и переживаний, очистилась, и на освободившееся место ворвалася вопрос, прежде наглухо заблокированный радостью неожиданной находки сердца врага.

Голубоватый цилинд был явно не продуктом деятельности людей и уж точно не природного происхождения. А значит, его кто-то сюда притащил, установил и настроил. И никто кроме гррахов это сделать не мог. Сами ли они проникали в заселенное людьми подземелье, или доставили цилиндр каким-то иным образом, но они знали о его существовании, а значит и о существовании слипиков.

Разрушение цилиндра, внезапно понял Еговоров, приведет только к одному результату. Гррахи узнают, что люди добрались до центра логовища и уничтожили его. Гррахи узнают, придут и многолетняя война за тоннели будет проиграна в один момент, полным уничтожением оставшихся людей, как военных, так и гражданских.

Мысль эта вошла в голову Константина Егорова и больше не уходила. Руки его сами отодвинули заряд в сторонку и переломили ставший ненужным взрыватель. Остатки отчаяшегося сознания искали хоть какой-то выход, и не находили. Можно было вернуться назад, к своим, рассказать все и принять общее решение, но за время плутаний по вентиляции он напрочь запутался в хитросплетениях каналов, несколько раз спускался по почти вертикальным спускам.

Назад дороги не было. Да и зачем уходить? Константин лег лицо на решетку и стал смотреть в загадочное влекущее мерцание.

Постепенно сердце подземелья вытеснило вытеснило все, что что он знал и помнил прежде. Бывший человек, постепенно превращавшийся в монстра, не мог думать больше ни о чем. Он лежал в вентиляционной шахте и смотрел на мерцание, потому что ему некуда было идти и негде лежать, потому что вокруг был мрак и смотреть было больше не на что.

Мерцание входило в его сознание и тело, постепенно меняя его. Кожа твердела, становилась блестящей и стала выделять странно пахнущий секрет. Кости истончились, но стали намного крепче, чем раньше. Мышцы почти исчезли, но сила не ушла, лишь стала иной. Массу заменила скорость. Мышление — реакции и инстинкты.

Монстр не помнил, когда, испытывая невероятный голод, убил и сьел первого слипика. Кажется, он тогда еще был Константином Еговровым. Или нет.

Подземелье стало его домом. Мрак прекратил быть проблемой, потому что глаза стали видеть по другому, но всермя, пока не охотился, монстр проводил у Сердца, сутками всматриваясь в его мерцание. Отвлечь его мог только голод и громкие звуки, потому что слипики привыкли жить тихо, едва заметно шетеся и поскребываясь в темноте. Такие звуки могли порождать только люди. Большие, теплые и вкусные.