Убить королеву

Куры кудахчут и суетятся у моих ног. Если я отталкиваю одну носком сапога, ее место сразу занимают две других. Они меня совсем не боятся — возможно, так проще будет их убить? Они поднимают страшный шум, но вокруг только поля, фермы и скот, нас никто не может услышать. К тому же ферма принадлежит другу Тома, так что он все равно не возражал бы, даже если бы не ушел в церковь. Предполагается, что там должна быть и я, как и Том Первый, но Кейтсби хотел, чтобы я как можно скорее получила наставления в искусстве войны.

— Принимайте стойку, — велит Том Первый. — Это основа, которая позволит вам маневрировать и наступать. Передняя стойка лучше всех. Левую ногу вперед, вес равномерно распределен между обеими ногами, колено передней ноги слегка согнуто. Подбородок вниз, чтобы прикрыть горло. Вооруженную руку отведите назад, невооруженную, которой будете парировать удары, вперед. — Пауза. — Нет, не так.

— Не как?

Я изворачиваюсь, как могу, но у меня нет зеркала, чтобы проверить, как я выгляжу. Так что я стараюсь изо всех сил.

— Я делаю все, что вы говорите.

— Вы похожи на ящерицу. Немного поднимите подбородок. Так. Выпрямите слегка ноги, опуститесь на стопу. Запомните это положение. В этой стойке можно двигаться, покажите, как вы двигаетесь.

Я скольжу вперед и назад, чувствуя себя очень глупо. Не понимаю, как это поможет мне убить курицу или королеву. Но Том Первый доволен.

— Хорошо. Теперь выберите себе противника.

— Выбрать противника? — Я оглядываю загон. Тут есть рыжие, белые, рябые и черные курицы. Мне кажется, что в вопросе таится подвох, что выбирать я должна всех сразу. — Почему бы вам не стать моим противником?

Том Первый отмахивается. Пальцы его унизаны золотыми перстнями.

— Прежде, чем ходить, необходимо научиться ползать. Выбирайте противника, пока я сам его не выбрал.

— И как вы это сделаете? Впрочем, неважно. Вот эта. — Я указываю кинжалом на рябую курицу, ободранную и довольно старую. Мне кажется, ей и без того осталось недолго, так что я лишь окажу бедняге услугу.

— Вам нужно сократить расстояние между собой и оружием… или в данном случае между собой и врагом. Это называется сближением. Делайте шаг вперед, как раньше.

Я неуклюже шагаю к курице. Она выклевывает что-то из земли, не обращая на меня внимания.

— Хорошо. Направьте оружие вперед, так чтобы клинок был нацелен на угрозу. Все, что окажется впереди клинка, включая ваши пальцы, станет целью вражеского оружия. Это принцип номер два. Двигаясь, не забывайте о принципах три и четыре. Клинок должен двигаться. Все является целью.

Он прав. Все действительно становится целью. Куры, в том числе и мой маленький рябой враг, встревожены моим приближением и ящерообразной стойкой. Они начинают суетиться. Они, разумеется, никуда не бегут, просто быстрее скребут землю, кудахчут, подпрыгивают.

— Два одинаковых движения составляют узор. — Я с трудом слышу Тома Первого сквозь шум. — Клинок должен двигаться. В стороны, кругами, по спирали. Только чаще меняйте узоры. Очень хорошо, Катерина.

Я придвигаюсь ближе к курице, глядя только на нее. Воображаю черно-белые перья черно-белым платьем, красный гребешок облаком рыжих ведьминых волос, а черные глазки-бусинки — другими черными глазками. Очень удачно, что я актер и хорошо умею притворяться.

— Чего вы ждете? Убейте ее!

Я вздыхаю, поднимаю кинжал, вспоминаю Венну и ее решительное лицо. Бросаюсь к «королеве», взмахивая острым клинком.

И промахиваюсь.

С тем же успехом я могла бы выпустить в загон лису. Куры дергаются, хлопают крыльями, кричат и бегут прочь от меня. Мне остается только бежать за ними, пока Том Первый выкрикивает глупый совет:

— Воспользуйтесь обеими руками, чтобы ударить в вооруженную руку противника.

— У моего противника нет руки!

— Попробуйте сначала перерезать сухожилия на запястье.

— И запястья тоже!

— Ваша задача — вывести руку из строя и пробить артерию! — кричит он. — Это как вырвать зубы у змеи.

Это последняя капля. Я окружена злобными птицами. Том распространяется про змей. В воздухе летают перья, воняет пометом, куры кудахчут, и все это совсем не похоже на то, что я себе представляла. Я кидаюсь на «королеву», теряю равновесие и падаю в грязь. Полное фиаско, но я быстро учусь и поэтому вспоминаю пятый принцип: не спеши умирать. Поднимаюсь на четвереньки и ползу за ней. Кажется, это действует — может, потому, что она меня не видит, или на четвереньках я кажусь не такой опасной, или просто куры глупые. Она останавливается, и я хватаю ее за тощую шею.

«Королева» бьется у меня в руках, раскрыв черные глазки, все во мне вопиет, требуя убить ее, убить, убить, и я швыряю ее на землю. Это оглушает «врага». Остальные куры убегают, как будто чувствуя, что произойдет. Я поднимаю кинжал. Восходящее солнце вспыхивает на тяжелом стальном клинке, подмигивает мне, когда я опускаю его — решительно и быстро, как Венна. И… дело сделано. В руке у меня остается невесомый уродливый обрубок головы. Обезглавленное тело носится вокруг меня, постепенно замедляясь. И, как мне и запомнилось, крови совсем мало. Несколько струек, толчками вылетающих из шеи, да капли из головы. Но я смотрю только в глаза. Они опустели. Открытые, черные, слепые, мертвые… как глаза отца, обессмыслившиеся еще до того, как он упал на пол.

— Продолжайте. — Голос звучит ближе, чем раньше.

Обернувшись, я вижу Тома Первого рядом с собой. Его красивые кожаные сапоги заляпаны грязью.

— Сохраняйте спокойствие и бегите. Не забывайте, Катерина, что ваше дело — не только прикончить врага. И не только выжить. Вы должны преуспеть.

Я смотрю на куриную голову в руке. Кровь стекает по предплечью. Я опустошена, удивлена и в то же время поражена новизной.

— Сколько вам лет? — спрашиваю я Тома.

— Двадцать девять, — моргает он. — Но…

— Вы когда-нибудь убивали?

Он смотрит на горизонт, где поднимается солнце, заливая поля рыжим.

Я думаю, что это способ не отвечать мне, что я задала вопрос, который считается слишком личным, что он слишком хорошо воспитан, чтобы дать мне понять, как я груба.

— Мой дядя был священником. Католическим, — отвечает он наконец. — Его повесили, распотрошили и четвертовали, когда мне было всего четырнадцать. Такое не забывается. С тех пор я натворил дел, пытаясь отомстить за него. Я бы натворил и больше, если бы мог. Но я думаю, что наше главное дело еще впереди.

Это ответ — и уход от ответа, но меня он устраивает.

— Продолжайте практиковаться, — говорит мне Том Первый. — Сегодня вы узнали, как стоять в стойке, как держать кинжал, отступать и наступать. Теперь мы перейдем к основам боя. Просто в качестве предосторожности, — уточняет он. — Если стражник или актер окажется к вам слишком близко, вы должны уметь остановить его.

Том Первый протягивает мне руку. Я выбрасываю куриную голову и беру его за руку. Встаю, косясь на труп. Я вся покрыта потом и грязью, а может быть, и чем похуже. Лицо и руки саднит от царапин.

Желание Кейтсби отправить меня сюда казалось мне странным, но теперь я его понимаю. Я сама решила убить курицу, и сделала это своими руками. Не рукой Божьей, не рукой королевы, которую многие считают богом. Господь сказал: да не пощадит его глаз твой; душу за душу, глаз за глаз. Королева решила, что может отнять жизнь моего отца. И если я буду помнить об этом, то легко отниму ее собственную жизнь.

Глава 16
Тоби
Блэкфрайарс-хаус, Лондон
15 декабря 1601 года

Каждый год Кэри устраивает прием, приглашения на который получают все аристократы и театральные труппы Лондона. На этом приеме актеры могут найти покровителя на ближайший сезон. Большинство актеров, если они не достигли уровня Бёрбеджа или других «Слуг лорда-камергера», не имеют возможности заработать себе на жизнь, если кто-то — обычно аристократ — их не поддерживает. Для покровителей же это вопрос репутации и одновременно состязание: они стараются заполучить лучшего актера из лучшей труппы. Это поднимает их статус так же, как и статус самого актера.

От моей квартиры до дома Кэри можно дойти минут за пятнадцать. Обогнуть собор Святого Павла, Сент-Эндрюс-Холл и идти вдоль Темзы до самого Блэкфрайарс-хауса. Раньше я никогда не бывал в его доме, но ведь и предполагается, что я там не был. Высокое кирпичное здание прячется в ряду других, как и все жилые дома в этом районе, но все равно кажется довольно элегантным благодаря рядам деревьев, сводчатым окнам и посыпанным галькой дорожкам. У Кэри есть даже свой пирс. Его гости могут прибыть на лодке или барже и пройти через особый садик. Остальные, не нажившие собственной лодки или пенни, чтобы нанять чужую, входят с улицы.

Фонари со свечами внутри освещают дорожку, которая ведет к открытой двери. Музыка и смех наполняют холодный, чистый вечерний воздух. Густо пахнет жарящимся мясом и сладко — табаком. Я показываю страже свое приглашение, написанное зелеными буквами на пергаменте — таком толстом, что им можно бриться, — и они расступаются, пропуская меня.

Одежды собравшихся сияют не хуже сверкающего холла. Везде перья, драгоценные камни, золотые цепи и помада. И это только мужчины. Женщины щеголяют алыми губами и выбеленными лицами под пышными, как меренги, зачесанными наверх волосами, а платья их больше всего напоминают рождественские марципаны: пухлые, покрытые глазурью и изобилующие засахаренными фруктами. А я выбрал наименее потертые штаны (темно-синие, шерстяные, решительно не роскошные), самую чистую рубашку (все же не слишком-то чистую) и позаимствовал у Кэри расшитое сюрко. Я оглядываю дом, считая комнаты, примыкающие к холлу (их восемь). Все они забиты мебелью, везде горит огонь, торчат музыканты и слуги. Тут я слышу знакомый голос.

— Тоби! — Кэри оказывается рядом. В черном, жемчугах и мехах он великолепен. Я склоняю голову в знак приветствия, а он бьет меня по плечу в ответ. — Ты пришел! Я тебя ждал!

— Я полагал, что у меня нет выбора.

— Люди совершают все поступки лишь по собственному выбору.

— Вы сегодня необычайно мистически настроены.

— Как Дельфийский оракул! Ерунда, дорогой мой. Это все сак. Доводилось пробовать? Сладкое вино с бренди. Наутро у меня будет чудовищно болеть голова, а значит, я могу еще часов двенадцать об этом не беспокоиться. А вот и хозяйка дома. Веди себя прилично, Тобиас, не пускай в ход все обаяние разом!

Жена Кэри идет к нам, но это дается ей не так-то легко. Каждые несколько шагов она останавливается и обменивается с гостями приветствиями и добрыми пожеланиями. Она красива. Ей за тридцать, как и Кэри. Как и у него, волосы у нее немыслимо кудрявы и обрамляют лицо каштановым облаком. На ней платье шириной во весь коридор, расшитое золотом и жемчугом и топорщащееся жесткими белыми оборками.

— Это Тобиас Эллис, — представляет меня Кэри. — Тоби. Один из новичков в театре Шекспира. Хотел быть писателем, но потом взялся за ум. Такое лицо должно блистать на сцене, а не прятаться за страницами. — Он благодарно улыбается. — Тоби, это моя жена.