Удалить эту запись?

* * *

Мам периодически жжет и пепелит.

Сегодня вваливается ко мне без стука с какой-то синей папкой наперевес и говорит:

— Дедушка Котя тебя очень любил.

Я сижу, долблю инглиш, мозга нет. Решила: может, сегодня годовщина, его день рождения? Тот, который по документам. А мам вытаскивает из папки файлик, из файлика сберовскую книжку — голубенькую, такую мятую, будто ее Марсик хотел сожрать, но передумал. И говорит, что дед знал, что не доживет до моего выпускного.

Вообще-то дедушка умер, не дожив до того, как я в школу пошла.

Хорошо, что я про это сказать не успела.

Мам раскрывает книжку и показывает мне запись, что на ней деньги лежат. Какая-то совершенно ущербная сумма в рублях.

Я и про это, слава богу, затупила сказать.

Потому что мам мне объяснила: дед положил заранее деньги на книжку, специально от него подарок на будущее. Я увидела записку.

«Верочке от прадедушки на платье и на туфли».

Я не сразу врубилась, что дед Котя мне прадед. Он же всю жизнь «дед Котя». Я не знала, каким был почерк моего деда. А у него буква «д» похожа на «б», почему-то петлей вверх. Я такое видела на открытках про День Победы, так в старину писали, я знаю. Но чтобы реальные люди так писали, не видела никогда. А вот мой дед был таким. А почерк у него был мелкий, как дрожащей рукой.

Мам рассказала:

— Дедушка очень боялся, что мы останемся одни. Что мы будем голодать. Я его второго числа забрала из больницы, он мне говорит: «Эля, пятого пенсия, я должен дожить до пенсии». Пятого пенсия пришла, а шестого он умер.

Я не знала, что сказать. Поняла, что сегодня не шестое ни разу. Значит, не день смерти. Может, именины? Я взяла папку и стала разглядывать, чтобы было видно, что я занята делом.

В папке лежали фотки и рисунки, я дедушке на Новый год и на двадцать третье февраля дарила, всякие детсадовские аппликации. Мне было неловко их смотреть. Знаю же, что мура и налеплено вкривь и вкось. Но вроде как ребенок старался, просто так не выкинешь. И потом остается на память. Может, когда я вырасту, я над этими косорылыми разукрасками тоже буду плакать от умиления, а сейчас меня с них воротит.

Я правда люблю дедушку, до сих пор. Но я не могу об этом вслух говорить. Да еще в тот момент, когда выясняется, что он мне деньги оставил. Пусть и просроченные. Я просто сказала, что потом посмотрю когда-нибудь эту папку.

Мам губами дернула, будто муху проглотила. И говорит:

— Сейчас на эти деньги только трусы купишь. На распродаже.

И сама вдруг от хохота сгибается пополам. Как мы в школе, когда опять какая-нибудь фигня происходит и остается только ржать.

А я ей тогда говорю про синее платье из «Вавилона». Что если бы были деньги… И молчу.

Мам говорит, что пошли на их сайте посмотрим. Это типа была осенняя коллекция, может, она сейчас со скидкой продается.

У меня от радости рот разъехался до ушей, как у Буратино. Я же знаю, что у нас денег нет.

А мам такая говорит, что это же было дедушкино завещание! И что она на пупке извернется, а его выполнит. И что осенью все равно не имело смысла покупать, я типа расту во все стороны одновременно, у меня бы подол сейчас уже сидел на бедрах.

Ну, я не знаю.

По-моему, мам соскучилась по тем временам, когда мы шмотки вместе покупали. И здорово, что она вспомнила про дедушку. Только я не знаю: понравилось бы ему это платье?