Ночной ветер[сборник]

* * *

Через два дня от Глеба пришло второе письмо. Оно тоже было адресовано Павлику. Хорошо, что он пришёл на почту снова один. Когда он возвращался с письмом, его остановил старшина Нанба.

— В нашем городе по улице запрещено разгуливать без рубашки, — сказал Нанба. — Нехорошо, молодой человек. Мы ведь не первобытные люди. Надо иметь скромность и уважение к населению.

Павлик отошёл от Нанбы и стал читать письмо отца.

«Дорогой Павлик, — писал Глеб, — пишу это письмо из города. Сижу дома и пишу письмо. Никогда ещё мне не приходилось быть дома одному. Слишком тихо. Даже холодильник не стрекочет — выключен. И телефон ни разу за целый день не позвонил. Вот так, брат.

В город я попал из-за нужды. Матюшин не привёз труб для буровой. Странный он человек, этот Матюшин. Я ему долго доказывал, что он срывает мне работу буровой. А он мне отвечает:

— Зарплату ты получил вовремя?

— Вовремя, вовремя, — говорю, — и даже премию получил.

— И не волнуйся. На производстве тебя уважают. А это твоя буровая, прости меня, идёт сверх нормы. И что ты всё стараешься, стараешься? Ноги свои не жалеешь, руки свои не жалеешь. А ведь они у тебя на всю жизнь одни. Дикий ты человек.

— Сейчас я пойду к начальнику экспедиции, — сказал я. — И всё ему выложу про трубы.

— Что ты, понимаешь, Головин, что ты, понимаешь, панику сеешь. Паникёр ты, понимаешь. Человек, то есть я, только приехал, устал с дороги. А ты ему вцепился в бороду: подавай трубы.

В общем, пришлось мне самому ехать в город за трубами. И, знаешь, получилось это на редкость удачно. Купил новый дизель-мотор для буровой. Сильный дизель — у нас таких в экспедиции нет. Теперь работа на буровой пойдёт быстрее. А ещё я уговорил начальника управления провести сейсмическую разведку нашей местности. Пиши. Отец».

Мать ждала Павлика дома. Он заранее спрятал конверт с письмом в карман рубашки, потому что не знал, что ей говорить.

Рита посмотрела в сторону сына и спросила:

— Получил?

— Да, — ответил Павлик. — Ничего особенного. Всё хорошо. Только он скучает и ждёт нас.

— Он пишет об этом? — спросила Рита.

— Не то что пишет, — ответил Павлик, — скорее, намекает.

Вечером Рита долго не могла заснуть. Тогда она окликнула Павлика — хуже всего, когда не спится, а ты один. Но Павлик не ответил.

Рита зажгла свет и увидела в кармане рубашки письмо. Она оглянулась — не проснулся ли Павлик. Нет, Павлик не проснулся. Он лежал на боку, подсунув под щёку ладонь, совсем как Глеб.

Рита развернула письмо и стала читать. Она надеялась, что в письме есть хоть строчка, хоть полстрочки, где Глеб писал о ней. Она отлично знала Глеба и умела даже читать то, о чём он не писал, а только думал. Но сейчас, в этом письме, ни в словах, ни за словами, о ней не было ни строчки. Видно, Глеб очень обиделся на Риту, раз ничего ей не писал. Видно, он считал, что она неправа. Может быть, он подумал, что она, как многие другие, перестала ему верить.

Рита вышла за палисадник и села на скамейку. Было темно. Где-то лаяли собаки, где-то разговаривали. Вышел хозяин и сел рядом с Ритой. Это был совсем старый грузин, маленький, худой, с морщинистым, загорелым, иссушенным лицом. Говорил он с сильным грузинским акцентом.

— Гамарджоба, — сказал старик.

— Что такое гамарджоба? — спросила Рита.

— Редкое слово. По-русски: здравствуй. Но это не совсем точно. Я говорю: гамарджоба! Значит, желаю тебе успеха, победы.

— Хорошее слово, — сказала Рита.

— Раньше, очень давно, — сказал старик, — я подолгу сидел на этой скамейке один. Гулял один, уходил далеко в горы один. И совсем не скучал. А теперь не могу. Думаете, от старости? Стал ты старый, Ираклий, и поэтому тебе тяжело одному. — Старик замолчал.

Рита тоже молчала.

— Теперь мир какой-то беспокойный, — снова сказал старик. — И от этого у людей друг к другу больше нежности появилось.

Старик посмотрел на Риту и понял: она его не слушает. Но он не обиделся, нет. Он встал и сказал:

— Посидите одну минуту. Сейчас я вас угощу вином.

— Что вы, — ответила Рита. — Я не пью. И вам излишне беспокоиться.

— А, — сказал старик, — какое беспокойство. Когда грузин угощает, он делает это от чистого сердца. Хорошему человеку ничего не жалко.

— А откуда вы знаете, что я хорошая? — спросила Рита.

— Если у человека глаза то грустные, то весёлые, но никогда не бывают пустые, то этот человек хороший. Старый Ираклий редко ошибается.

Он ушёл, а Рита подумала: «Вот видишь, Глеб, оказывается, я совсем не такая плохая. Это сказал сам старый Ираклий. Как жалко, что его слов не слыхал Павлик, — он бы обязательно написал тебе об этом в письме».

Пришёл старик и принёс Рите рог вина.

— Дочка, — сказал он, — ты когда-нибудь пила вино из рога?

— Нет, — ответила Рита.

— Пей, только голову закинь повыше, чтобы не пролить. Целый год в глиняном кувшине в земле стояло. Называется «Изабелла». Виноградное вино. Пей смело.

Рита взяла рог и глотнула вина.

— Подержи его во рту и сделай языком: цэ, цэ, цэ. А? Миндалём пахнет.

— Цэ, цэ, цэ, — сказала Рита. — Вкусное вино.

Старик взял у неё рог и допил вино.

— Теперь все твои мысли узнаю. — Он рассмеялся.