Creator

Из достоверных источников стало доподлинно известно, что в ходе изучения артефактов, которое наше славное Министерство до сих пор изымает партиями у почтенных волшебных семейств, пострадала сотрудница, имя которой вам всем так хорошо знакомо — Гермиона Грейнджер…»

Джордж порывисто вздыхает и открывает глаза. Радиоприемник молчит, но в голове все равно играет музыка, ржавыми хриплыми мотивами день и ночь наполняющая разум, чтобы окончательно не свихнуться в этих треклятых стенах. Убийственные строчки кажутся вырезанными на полу, стенах, потолке, сетчатке его глаз. Никуда не деться, да и сил на это нет.

«…В данный момент мисс Грейнджер находится в закрытом отделении Святого Мунго. Врачи не дают никаких комментариев, однако факт налицо: она практически зависла между жизнью и смертью, не реагируя на внешние раздражители, но сохраняя, по неподтвержденным данным, рассудок и сознание…».

Интересно, ей снится что-нибудь? Или она просто застряла в черном вязком нечто, в панике ожидая, когда закончится этот кошмар? Джордж не знает, что может чувствовать Гермиона, и оттого ему еще сильнее хочется поскорее довести свой проект до конца. Осталось совсем немного. И ее карие глаза вновь будут улыбаться.

Ему одному.

* * *

В помещении без окон и звуков извне понятие времени исчезает. Оно растягивается, удлиняя ночи и дни, смешивая их в непрестанной карусели работы, которой, кажется, конца и края не видно.

Тонкие губы плотно сжаты, под уставшими глазами залегли темные тени. Пальцы, сплошь в мелких ожогах и ссадинах, которые Джорджу просто лень каждый раз залечивать, быстро пробегаются по изогнутым плавным граням, слегка бархатистым на ощупь. Он медленно ходит вокруг стола, то наклоняясь, чтобы проверить крепление, то оценивающим взглядом окидывая целиком всю фигуру, неподвижно лежащую перед ним.

Фигура женская, изящная, с той лишь разницей, что соткана не из плоти и крови, а из сотен крошечных механизмов, крепко связанных магией. Джордж замирает на миг, а затем бережно проводит палочкой по гладким металлическим пластинам, представляющим собой пока безликое лицо. Расширившиеся черные зрачки с волнением наблюдают, как тонкий слой искусственной кожи неохотно растягивается по всему лицу, оплетает шею, застывает в районе ключиц. Склонив голову, Джордж вглядывается в едва заметные бледные веснушки на тонкой переносице. Ему нравится то, что он видит.

Сдернув плотную ткань с соседнего стола, он окидывает жадным взглядом тусклое «яйцо», которое тогда заметил Гарри. Глупец, который так ничего и не понял. Джордж задумчиво чешет подбородок, словно боясь сделать последние шаги перед финишем. Почти год он убил на эту задумку, и теперь, стоя на самой последней ступени, ему вдруг начинает казаться, что ничего не выйдет. Что воспоминания, которые он выкачал из Гермионы этой ночью, не приживутся в искусственном мозге. Или что наполненное сознанием механическое тело не сможет функционировать на должном уровне. Слишком много контрольных точек, на которых что-то может пойти не так. Беда в том, что почти все они существуют в опасной близости друг от друга, влияя на результат в такой мере, что нереально предугадать все возможные варианты развития событий.

Джордж тянется к карману мантии, где лежит заветный пузырек, содержащий личность Гермионы Грейнджер — все ее воспоминания, начиная от запаха материнского молока и вкуса околоплодных вод и заканчивая последним рабочим вечером в этом чертовом Отделе тайн, когда все пошло не так. Вряд ли она сможет когда-нибудь прийти в себя, все надежды на исцеление рухнули еще в начале. Так разве стоит упускать шанс все исправить? Гермиона будет жить, она снова начнет улыбаться, и от лукавого прищура ее карих глаз Джорджу станет хорошо. Он наконец перестанет чувствовать могильный холод, что преследует его уже столько лет после смерти брата.

От стука волшебной палочки овальная сфера начинает пульсировать и неясно моргать бледно-желтыми огоньками. Поверхность ее становится полупрозрачной и слегка вибрирует, внутри начинает сжиматься и разжиматься ветвистый яркий шарик. С напряженным лицом Джордж откупоривает драгоценный сосуд и осторожно наклоняет над столом. Тонкие молочно-белые змейки дыма мягко падают вниз, облизывая размягчившуюся грань мозга, и мгновенно проваливаются внутрь. Новая партия воспоминаний также бесшумно исчезает внутри жадной сферы. С каждым новым тягучим облаком она начинает пульсировать все ярче, чаще, словно оживая на глазах. Когда последняя струйка дыма заперта, Джордж глубоко вздыхает, только теперь замечая, что почти не дышал все это время.

Он левитирует сферу к столу, не доверяя собственным рукам, которые дрожат то ли от возбуждения, то ли от недосыпов. Не хватает еще разбить все в самый ответственный момент.

Запнувшись на середине дороги, Джордж морщится и опускает взгляд вниз: мятые грязные штаны, тусклые мыски ботинок. Он просто не может предстать перед Гермионой в таком виде, а потому наспех очищает и разглаживает одежду, приводит в порядок волосы и даже умудряется вспомнить подходящее заклинание, чтобы избавиться от жесткой щетины на впалых щеках. Накинув на плечи форменный пиджак Министерства с воротником-стойкой, Джордж удовлетворенно смотрит на дряблое отражение в дверце стального шкафа и кивает сам себе. Вот теперь он готов.

Столько раз он проговаривал эти действия, беззвучно шевеля губами и пытаясь заснуть на жестком диванчике своей мастерской, и вот теперь наступил тот самый момент. Сжав тонкие губы, Джордж отправляет сферу в голову, с щелканьем закрывает створки и кивает самому себе. Под дрожащими пассами палочки из черепа начинают расти длинные густые волосы, чуть вьющиеся на концах.

Тишина кажется осязаемой. Джордж практически не дышит, глядя на свое творение. Несколько часов назад он уже видел спящую Гермиону, но та была несовершенной, поломанной. Эта гораздо лучше. Осталось вдохнуть немного магии, чтобы все заработало. И веры в то, что все получится.

Негромкий щелчок и последовавшее за ним гудение разряжают тишину. Джордж пристально вглядывается в хрупкое тело, которое по-прежнему неподвижно лежит перед ним. Но вот дергаются пальцы на правой руке. Что-то тихо начинает скрипеть. Искусственные веки вздрагивают, и Гермиона открывает глаза.

Почти с минуту она молча смотрит в потолок, а затем тихо произносит:

— Гарри?

У Джорджа внутри все обрывается. Он подходит к столу и ловит на себе ее растерянный взгляд.

— Джордж? — шепчет она. — Что происходит?

Ее голос почти такой же, какой у той Гермионы. Он не знает, как все объяснить, потому что не доходил до этого момента в своих фантазиях, однако успевает придержать качнувшееся тело, когда Гермиона пытается сесть на столе. Даже в приглушенном свете четырех светящихся шариков Джордж видит, как ее глаза расширяются, едва взгляд падает на собственные руки. Медленно, словно не веря происходящему, Гермиона сжимает пальцы в кулак, а затем разгибает по одному, касается кончиком указательного пальца остальных, проводит по твердым коленям, касается выпуклостей на грудной клетке. И настороженно смотрит на Джорджа.

— Ты снова жива, — только и произносит он.

Голова начинает кружиться от того, что все получилось. Как бы Джордж ни пытался убедить себя в успехе, он никогда не верил на сто процентов. А теперь она сидит перед ним, хрупкая, беззащитная, с огромными глазами, отчего-то полными… слез?

— Что ты сделал? — она все еще говорит шепотом, словно боится сорваться в крик. — Я ведь не умирала, Джордж. Я просто спала. Зачем?..

Гермиона спрыгивает со стола и слегка пошатывается, пытаясь привыкнуть к новым ногам и непривычному центру тяжести. Сжимает руками виски, словно пытается что-то вспомнить, хотя Джордж уверен, что не потеряно ни одно воспоминание. Он с восторгом смотрит на нее, беззвучно ликуя, готовый сорваться в безумный танец — настолько его переполняют эмоции.

— Конечно ты умирала, — сообщает он, спеша объясниться. — Но всем было плевать, проснешься ты или нет. Всем, кроме меня.

Она качает головой, и по ее щекам вновь бегут слезы. Джордж мысленно отмечает, что не стоило включать в модель слезные железы, но теперь уже поздно. Хотя в будущем, возможно, он сможет усовершенствовать ее.

— Я ничего не чувствую, — ее голос, такой знакомый, звучит глухо, словно из металлической коробки. — Мне страшно.

Он обнимает ее, гладя по волосам и сжимая тонкую жесткую ладонь — такую же маленькую, какой помнил ее еще со школьных времен, когда помогал перепрыгнуть через исчезающие ступени на взбесившейся лестнице. Чувствуя, как Гермиона постепенно перестает вздрагивать от рыданий, Джордж вяло оглядывает мастерскую. Несмотря на дикую радость, он вымотан до предела. До организма только-только начинает доходить, что можно, наконец, расслабиться, и теперь безудержно клонит в сон.

Гермиона вдруг напрягается и резко отшатывается, оглядываясь назад. Слух у нее в разы лучше, чем у Джорджа — это он понимает сразу, едва видит на пороге Гарри. В руках у того белеет свежий номер «Пророка», в котором наверняка уже сообщалось о проникновении в закрытый отдел больницы Святого Мунго и нападении на Гермиону Грейнджер. Журналистам теперь хватит пищи до конца месяца.

Если Гарри и готовил какую-то речь, то теперь, при виде Гермионы, он лишь тяжело дышит, судорожно цепляясь за ближайшую стену. Джордж не успевает ничего понять, а Гермиона уже бежит от него, неловко перебирая ногами и протягивая вперед тонкие руки.

— Гарри!

Джордж холодеет, потому что все это неправильно. Так не должно быть, не может. Почему Гермиона обнимает не его, а Гарри? Гарри, который ничего не сделал для нее, даже не навещал в больнице. Джордж не понимает этого и еще крепче сжимает волшебную палочку.

— Джордж, какого хрена? — крепко прижимая к себе Гермиону, Гарри мрачно смотрит на него. — Что ты натворил?

— Я спас ее, — с недоумением отзывается тот, не понимая, почему и он задает этот глупый вопрос.

— Ты убил Миону! — кричит Гарри. — Лишил последней надежды на исцеление! Она теперь хуже овоща!

Он качает головой и переводит взгляд на Гермиону, которая, спрятавшись в его объятиях, испуганно смотрит на него снизу вверх.

— Если бы я догадался пораньше, — бормочет Гарри. — Черт, ну почему все так вышло?

Он с грустью гладит ее каштановые волосы, которые мгновенно выпрямляются, стоит только отвести руку. Лишь в темных глазах теплится огонек жизни.

Джордж не выдерживает. Обида душит с такой силой, что он готов разнести в щепки не только свою мастерскую, но и все Министерство. Гермиона принадлежит только ему, и точка.

— Обливиэйт, — бесстрастно произносит он, целясь палочкой в голову Гарри.

Он еще не успевает договорить, как Гермиона с нечеловеческой быстротой перемещается вбок, заслоняя собой Гарри. Луч белого света ударяет в нее, и Джордж заходится в немом крике, когда механическое тело падает на пол, словно кукла, которой обрезали ниточки.

Он отбрасывает в сторону Гарри, склонившегося над безжизненной Гермионой, и с диким страхом смотрит в лицо, застывшее тусклой маской. Сердце неистово бьется, сотрясая все тело, а руки дрожат так сильно, что деревянная палочка с тихим стуком падает и катится по каменному полу.