Ангелы

— Ты сколько раз, Саша, эту картину наблюдал?

— «Чапаева» имеешь в виду? Раз десять.

— И я раз пять, — сказал Удалов. — Потом перестал.

Очень меня травмировало то, что Чапаев в реке утонул.

Я все ждал, может, разок не утонет. А он тонет.

Кир Булычев. Когда Чапаев не утонул

Он приходил в себя постепенно, несколько раз открывал глаза, но смотрел невидяще, не понимая, на что смотрит. Сознание окончательно вернулось, когда его кольнула безотчетная тревога — произошло что-то ужасное, с ним случилась какая-то беда. Но какая? Он снова открыл глаза, осторожно вдохнул поглубже. Под пальцами была мягкая трава, над головой — темное ночное небо. Быть может, его убили и он теперь в раю? Да, определенно, его убили. Но для рая здесь довольно прохладно и темно. Впрочем, кто сказал, что в раю никогда не наступает ночь? Возможно, сейчас перед ним появятся ангелы и… Он не успел подумать о том, что произойдет дальше, потому что небо над ним вдруг заслонили очертания двух человеческих фигур.

Если их что и роднило с ангелами, так это то, что трудно было сказать, какого пола эти существа. Оба коротко острижены (хотя у одного волосы успели немного отрасти) и невысокого роста. Лиц он разглядеть не мог. Впрочем, должно быть, это дети. Тот, что слева, все-таки женщина, точнее — девица. А второй может быть и мальчишкой. В любом случае не очень-то он похож на ангела.

Где-то сбоку вдруг залаяла собака, и этот простой и понятный звук вернул ему ощущение реальности происходящего. Он приподнялся на локте и, предчувствуя боль, прижал руку к груди в том месте, куда он был ранен. Но боли не было, как не было и самой раны.

— Нет-нет, не вставайте!

Фигурка слева от него предостерегающе выставила вперед руки. Да, это определенно была девица, хоть и одетая в штаны.

— Что произошло? Где я?

— У друзей.

Он сел и огляделся, пытаясь нашарить на земле возле себя оружие.

— Да полежите хоть минутку спокойно, граф, имейте терпение! — сердито одернул его второй голос.

Он даже засмеялся, так это было неуместно и забавно.

— Ты осмеливаешься приказывать графу, глупый мальчишка?

— Сами вы… мальчишка!

— Ах, простите, мадемуазель!

Он и сам уже понял, что перед ним две девочки, одетые почему-то по-мужски — в штаны и рубахи с закатанными рукавами. Все втроем они находились на пологом склоне небольшого холма. Слева от них простиралось поле, застеленное густым туманом, справа темнела плотная стена деревьев.

— Да не ерзайте же! — снова рассердилась та, что с короткими волосами, по-видимому, младшая и потому особенно похожая на мальчика.

— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросила первая, отводя со лба локон.

— Где я? И как я сюда попал?

Девочки переглянулись.

— Вы помните, что произошло? Рана… она вас не беспокоит?

Он снова машинально приложил руку к груди — раны не было. О чем они толкуют? Впрочем, не сам ли он только что (очевидно, в бреду) предположил, что умер?

И тут он все вспомнил. Пронзительную боль, которую можно научиться терпеть, но к которой невозможно привыкнуть, и острое сожаление в тот момент, когда он понял — это и есть смерть, и горестный возглас, сорвавшийся с уст его убийцы...

— Вы бы полежали еще минутку, — ласково сказала старшая из девочек с совершенно материнской заботой.

Младшая, насупившись, смотрела куда-то вбок.

— Что это? — спросил он, обводя взглядом поля и деревья вокруг, не в силах указать на них рукой. — Сон? Или бред?

— Сон. Разумеется, сон.

— Значит, я по крайней мере жив. Покойники не видят снов.

— Это верно.

— Но где же я нахожусь?

— Во сне, сказано вам!

— Но и во сне должна же быть какая-то… география.

— Представьте, что это волшебный лес.

— Волшебный?

— Да.

— А вы кто такие?

— Лесные феи. Добрые духи.

— Я сначала подумал было, что ангелы.

Младшая хихикнула, но осеклась под строгим взглядом старшей.

— Пусть ангелы. Или что-то вроде древних языческих богов. Неважно. Считайте, как вам удобнее, граф.

— И вы заманили меня в свой волшебный лес. Прекрасно. Но зачем?

— Спасти вас.

— От чего?

— От смерти.

— Но ведь я и так жив, если вижу сон.

— Ну… да. Но когда проснетесь, очень может статься, что вы уже не будете таким живым. Мы хотим этому помешать. Исправить досадную оплошность.

— А это в ваших силах?

— Конечно! Будете живы и здоровы, проживете еще много лет, как вы того и заслуживаете.

Старшая снова поправила на лбу локон, а младшая вдруг спросила:

— А не хотите жениться?

— Хм.

— Подумайте. Вы еще не очень старый.

— Вот как?

— Ну да. Сколько вам, шестьдесят? Пустяки. Еще и наследники могут быть.

— Не дай бог.

— Не хотите жениться — не женитесь. Хотите еще приключений? Мало вам?

— Я хочу жить. И больше не хочу в тюрьму.

— О, ну об этом не беспокойтесь.

— Вы так легко можете это устроить?

— Не очень легко, но ваш случай не самый сложный. Бывало и много труднее.

— Так я не первый, кого вы таким образом… спасаете?

Они расхохотались так звонко, что с дерева над головой сорвалась какая-то птица.

— Нет, граф, далеко не первый!

— И с другими было труднее?

— Да как сказать. У всех по-разному, — старшая пожала плечами. — Бывают совсем плевые случаи — если, например, человек сорвался с обрыва в водопад, но никто не видел, как он разбился. Или, допустим, если кого укусила змея и он упал замертво. Это вообще чепуха, делать нечего, особенно если тело потом не нашли. Вас вот проткнули шпагой — неприятно, но не страшно. Даже расстрелянного можно спасти…

— Только оно того не стоило, — буркнула младшая. — Столько с ним провозились… Мало того, что расстрелянный, так еще инвалид. А как спасли — тут же начал скандалить. «Я, — говорит, вообще не в-верю в ангелов. В-вас не существует. П-подите, — говорит, — п-прочь!» Тьфу! А мы его еще по доброте душевной женить хотели!

— И что же, вы так любого можете спасти? И… женить?

— Не любого, — вздохнула старшая. — Но мы стараемся.

— И делаете невозможное?

— Да. Когда надо. Знаете, что значит слово надо? С этим словом можно многое сделать. Кажется, так говорил ваш друг? Вот мы и делаем. Хотя бывает очень трудно. Если человеку, допустим, отрубили голову. Или он ехал на машине и взорвался.

— На чем ехал?

— Неважно. Если взорвался, то трудно. Хуже всего, когда его хоронят с почестями… Что с этим делать, мы еще не придумали.

— Постойте-ка. Если человек умер и его похоронили, то как же вы можете его спасти? Ведь все уже произошло, обратно не вернешь.

— Ну почему же? Иногда можно вернуть. Это когда… ну, если…

— Что же?

— Если человек не совсем… настоящий, — сказала младшая.

— Как?

Старшая бросила на подругу грозный взгляд.

— То есть… я хотела сказать, стоящий... Если стоящий человек, не совсем негодный. Если какой-нибудь негодяй, плохой человек… как это… редиска… то есть каналья! То ради него и стараться незачем. А если человек стоящий, то такого не грех спасти. Понимаете?

— Нет.

— Оставим это, — вмешалась старшая. — Все о каких-то глупостях болтаем. Скажите лучше, граф, как быть с человеком, который вас убил?

— А что с ним?

— Он тоже умрет.

— Но ведь все когда-нибудь умрут.

— Возможно.

— Возможно?!

— Ну, умрут, умрут, раз вы так настаиваете. Когда-нибудь. Но не обязательно же… вот так сразу.

— Сразу? В той уличной стычке? Вряд ли кто-то из ее участников представлял для него опасность. Разве что я… — он горько усмехнулся.

— Ну-ну, граф, не грустите. Мы же говорим вам, все образуется. Хотите еще повидать своего старого друга? То-то он обрадуется, когда узнает, что вы живы и на его совести нет хотя бы этого груза! А?

— Вы поистине ангельски добры.

Они польщенно улыбнулись.

— А если все-таки… — начала младшая.

— Я старый солдат…

Они снова переглянулись и прыснули. Послал же бог таких смешливых ангелов!

— …и уже мало пригоден к семейной жизни. Впрочем, поступайте как знаете. Полагаюсь на волю — вашу и всемогущего провидения.

— Хорошо. Закройте глаза.

В ушах у него зашумело, но даже сквозь шум он различал удаляющиеся голоса.

— А если он не захочет жениться? — волновался первый.

— Захочет. Все хотят, — беспечно отозвался второй.

— А если…

Потом стало темно и совсем ничего не слышно.

Сознание вернулось вместе с болью. Что это, он ранен? Ну да, конечно же… Его проткнули шпагой, он упал на землю. Потом, по-видимому, был в бреду, а сейчас приходит в себя. Что ж, если ему больно, то он, по крайней мере, жив. Какое-то смутное воспоминание заставило его встрепенуться и оглядеться, для чего пришлось приподняться на локте. Не рассчитав движения, он едва не свалился с кровати, на которой, оказывается, лежал, но чьи-то руки подхватили его и бережно вернули в прежнее положение. Резкая боль на несколько мгновений затмила свет перед глазами, вытесняя из головы все мысли, и он замер, ожидая, когда она немного успокоится и можно будет выяснить, что, собственно, происходит.