Неправильный фэйри

Время, как прежде, нас не ждет,

Ночь тянет за собой на дно воспоминаний.

Чердак в Норе завален хламом, только в самом-самом темном углу осталось немного места. Там под скатом крыши приютились лежанка, маленький сундук и швейная машинка; там свисает с балки красивый кованый фонарь, а стену, примыкающую к крыше, украшают самодельный календарь и маггловский плакат со страшной рожей — лысая башка, огромные жуткие глаза под густыми бровями и длинные острые зубы, совсем как у крысы.(1) Плакат повешен так, что гость, пройдя по лабиринту из старых вещей, сперва видит эту рожу, а уже потом, оглядевшись — хозяина, стучащего на машинке.

Гула всегда забавляет реакция людей — неужели они ожидали увидеть рожу с картинки? Да полно, видно же, что там человек в гриме, а никакой не упырь — у упырей зубов больше и бровей нет. Но нехорошо смеяться над гостями, и он встает, оправив черный кафтан, и протягивает руку, темно-коричневую и хрупкую, как высохший лист:

— Меня зовут Гул.(2) Рад тебя видеть, будь как дома.

Взрослые обычно удивляются, но не переспрашивают. А вот дети — те редко удерживаются от вопросов, и вопросы всегда разные.

Подружка Чарли с желто-зелеными косичками, когда впервые приехала в Нору и полезла на чердак знакомиться, страшно удивилась — какой же он упырь, если даже не похож?

Темнокожий приятель Фреда и Джорджа, ткнув в плакат, поинтересовался, что за фильм. Неудивительно: фильм этому Ли в дедушки годится — откуда бы пацан его знал?

Подруги Джинни из окрестностей Оттери не удержались от вопроса, как Гул шьет и вообще что-то делает с такими-то руками — настолько их впечатлили его острые ногти в два дюйма длиной.

Друг Рона, приехавший этим летом в гости, спросил, зачем Гулу бусины. Наверняка Рон ему рассказал, что Гул любит получать бусины в подарок, что у него уже полна шкатулка самых разных — красных, золотых, голубых и белых, круглых и граненых, крупных и мелких, — ну как не спросить, зачем ему столько!

Приятно, когда спрашивают, интересуются. И Гул с удовольствием рассказывает детям, что шьет себе костюм на Хэллоуин, а бусины нужны для украшения — чтобы расшить высокий воротник и, может быть, еще что-нибудь. А когда Хэллоуин пройдет, Гул распорет костюм до последнего шва и будет перешивать к следующему Хэллоуину. Что ногти ему нисколько не мешают, да и просто красиво выглядят, и что Гулом он сам назвался, потому что ему так захотелось. Что фильм этот — про вампира — первый фильм, который Гул посмотрел в маггловском кинотеатре. И что это очень длинная история...

Длинные истории детям неинтересны. Им бы на метлах полетать, в речке поплавать, в деревню сбегать, а не сидеть на захламленном чердаке, и Гул их не удерживает. Но сам, оставшись один, любит покопаться в архивах своей памяти. Особенно под вечер или в такие дни, как сегодня: из-за набухших черных туч кажется, что весь день стоят сумерки. И с самого утра льет, как из ведра, за порог носа не высунуть.

Впрочем, может, это и к лучшему: через три дня дети отправятся в Хогвартс, а укладывать вещи никто даже не начинал, кроме Перси, конечно — вот и занятие на дождливый день. Но Гулу в Хогвартс не ехать, и он, приглядывая вполглаза за порядком, с удовольствием перебирает в памяти события, точно кадры кинопленки, и каждым подолгу любуется, смакуя детали реквизита, декорации, вспоминая реплики. И почти не помня, что не так давно — всего-то меньше века назад — и слов таких не знал.

В кинотеатр он попал случайно — повздорил с одним брауни. Слово за слово, и случайное проклятье занесло Гула в маггловский квартал Лондона, прямо в кинозал во время сеанса.

В том зале не было ни одного фэйри, ни одного волшебника, но на белом полотнище под светом лампы разворачивалась самая настоящая волшебная история... Гул отсидел три сеанса подряд, скрытый отводящими чарами, и в дом, где жил тогда, вернулся глубокой ночью, захватив с собой плакат со стены кинотеатра.

С тех пор он не раз отлучался в кино, смотрел фильм за фильмом к неудовольствию тогдашних хозяев — они к магглам относились с презрением, как к грязи под ногами, и не понимали, что хранитель дома в этой грязи нашел. А Гул не понимал, как можно презирать людей, которые сумели создать заменитель магии, пусть и только на экране.

Хозяева все чаще его ругали, а он в ответ сквашивал молоко и разбивал дорогие чашки. А потом хозяева купили домовую эльфийку — молодую, робкую и послушную, — и Гул покинул их с легким сердцем и с плакатом под мышкой. Честно сказать, узнав, что фильм — тот самый, первый — уничтожили и больше никогда не покажут, он горевал куда сильнее, чем оставшись без крыши над головой. Неправильный он был фэйри.

Убежище он нашел в своем любимом кинотеатре: там был замечательно уютный чердак, и Гул отлично на этом чердаке устроился. Искать новую семью волшебников не торопился: чего он не видел в огромных мрачных замках и хижинах, выстроенных на костях? Да и так ли нужны ему именно волшебники? Он же не домовик, в конце концов, а вольный хобгоблин: кому хочет — тем и помогает. Гул выбрал помогать вечно усталой билетерше, в одиночку растившей сына, и двум молоденьким уборщицам, что приехали покорять столичную сцену — а вынуждены были мести полы, потому что иной работы не нашлось. Гулу нравились эти милые женщины, и потому он своей магией убирал мусор, чтобы Бет и Нэнси не очень уставали и раньше возвращались домой, и толкал под руку тех, кто пытался обмануть миссис Пигс, не заплатив за билет. Сам Гул, впрочем, смотрел кино вволю — у него попросту не было этих смешных бумажных денег, да и потом, он все-таки работал на пользу театру...

Обычно он скрывался под чарами, но в тот раз просто забыл их обновить, таким интересным оказался очередной фильм — и Нэнси увидела его, сидящего в зале, во всем его безобразии. Увидела лысую голову с огромными ушами, желтые глаза, мясистый нос и торчащие клыки, но вместо того, чтобы испугаться, улыбнулась:

— Отличный костюм, мистер! Но поторопитесь, сейчас начнется новый сеанс...

То был Самайн, а точнее, Хэллоуин — праздник, когда магглы переодеваются в фэйри и волшебников, когда кино с экранов выходит на улицы городов, пусть и всего на одну ночь, когда каждый может ненадолго стать актером и сыграть небольшую роль. Гул не мог не оценить красоту этой идеи — и на следующий год пошел гулять вместе с ряжеными, которые приняли его за своего. А потом был еще один год, и еще... Гул чувствовал себя самым настоящим актером — он играл человека в костюме хобгоблина! — и полюбил этот волшебный человеческий праздник всем сердцем.

Он почти не замечал течения лет, а между тем мир людей медленно, но неумолимо менялся. Бет вышла замуж и уехала в деревню, Нэнси нашла себе новую работу, миссис Пигс ушла на пенсию — и с ними ушло что-то еще. Может, доброта — они все были славными женщинами... На смену им пришли другие люди, но Гул уже не так сильно хотел им помочь, не интересовался их жизнью. Он просто жил на своем чердаке, смотрел кино, скрываясь под чарами, выходил гулять в ночь Хэллоуина.

И даже самому себе не признавался, что ему невыносимо скучно жить, никому не помогая.

Небо расплакалось дождём,

Разбитое грозой, оно уже не с нами.

А потом был Хэллоуин тысяча девятьсот семидесятого года по человеческому счету. Дождь лил, как из ведра, а небо то и дело раскалывали молнии, и лишь несколько бедолаг заскочили в кинотеатр — да и те не кино хотели посмотреть, а надеялись переждать непогоду. И не было никакого кино на улицах — все попрятались по домам, — и смысла покидать теплый чердак тоже как будто не было, но Гул все равно пошел гулять. Просто из уважения к своей собственной традиции, из упрямства и совсем немного — от скуки.

Бродил он долго, не особенно скрываясь, и вдруг увидел единственного ряженого — высокого рыжеволосого парня с измученным лицом и коробкой пирожных в руке, сиявшего магией, как софит. Парень явно пытался одеться под маггла, но немного недоработал костюм: он шел без пальто и зонта под проливным дождем, а его заношенный бордовый пиджак и не думал намокать хотя бы для вида. Он прошел совсем рядом, и Гул вдруг почувствовал его эмоции, надежды и намерения, пробивающиеся сквозь сплошную тяжелую стену усталости. Человек радовался, что наконец-то идет домой, переживал, что, заработавшись, пропустил день рождения любимой — она ведь, наверное, места себе не находит! — надеялся порадовать ее пирожными... и Гул невольно залюбовался им, точно героем романтического фильма, и понял: вот он, неправильный волшебник для неправильного фэйри. Человек, которому стоит помочь — и которому Гул станет помогать с большой радостью. А театр... да ну его совсем.

Так он познакомился с Артуром Уизли и его домом, не возведенным на костях и вовсе не мрачным. Пока жена Артура, хорошенькая рыжая девушка с огромным животом, то плакала на плече мужа, то отчитывала его за то, что пропал на работе на целых два дня — "ты представляешь, как я волновалась?!" — Гул по шаткой лестнице прошлепал на чердак, заваленный мертвым, давно уже ничейным хламом.

В самом темном углу оставалось немного места, и там Гул приклеил на стену под скатом крыши свой старый плакат — единственную вещь, которую стоило забрать с чердака кинотеатра.

С тех пор прошло много лет. Гул подружился с Артуром и Молли, видел, как появляются на свет их дети, сияющие, точно звезды. Своей магией оберегал малышей от всякой нечисти, которой только дай прицепиться к волшебнику посильнее, и приглядывал за ними с чердака. Вместе с Биллом узнавал, кто такие Фредди Меркьюри, Джеймс Хэтфилд и Джон Бон Джови. Помогал Чарли выхаживать зверье, которое мальчик приносил со всей округи. Подклеивал страницы в зачитанных до дыр книжках Перси и следил, чтобы Фред и Джордж нечаянно не покалечились. И посмеивался, когда Молли пугала им, Гулом, младших: "Если не ляжете вовремя спать, с чердака спустится страшный Упырь, заберет вас и съест!" Когда и мамины страшилки не помогали, Гул принимался выть и стучать железками по крыше, играя новую роль — Упыря, который поедает маленьких детей. Получалось очень натурально.

Но дети выросли и прекрасно знают, что он безопасен. И даже если бы не знали, вряд ли боялись бы как раньше: малышка Джинни всегда была не робкого десятка, а Рон, кажется, в последние пару лет вообще забыл, что такое страх. Третьего дня ему на плечо спустился с потолка паук, так Рон его смахнул, даже не дернувшись!

Древний, как мир твоей души,

Хранитель тишины звенит семью ключами.

В последние пару лет Рон вообще очень изменился. Гул не может видеть его мысли — а жаль, хотелось бы взглянуть, — но Рон меняется и снаружи. Молли говорила, что ловит порой его недобрый цепкий взгляд, и как странно и жутко выглядит такой взгляд у маленького мальчика; Гул чаще замечает за Роном тихую отрешенность, будто он смотрит кино у себя в голове.

И еще холод. Где бы Рон ни был, чем бы ни занимался — даже сейчас, когда, покидав вещи в сундуки, они с Гарри играют в шахматы в тепле и безопасности, — он будто окружен могильным холодом руин, искрящейся стужей заснеженных гор, тягучей стынью тумана над озером, пробирающим до костей холодком чащобы. Гарри вряд ли это чувствует, ведь ему не с чем сравнивать — другого Рона он никогда не знал, — а вот Артур и Молли в свое время чуть с ума не сошли, сперва от страха за других детей, затем от беспокойства за самого Рона.