Гарри Поттер и мир волшебников

Гарри Поттер, одиннадцатилетний мальчик, из-за особых способностей отправленный учиться в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс, в ночь за неделю до Рождества не мог уснуть. Покрутившись в кровати час или около того, он, расстроенный тем, что товарищи по комнате сладко спят в то время, когда его одолевают невеселые мысли, решил написать письмо и поделиться своими печалями с самым близким ему человеком — тетей, сестрой матери. Он жил у нее с младенчества, ведь его родители погибли от руки злого волшебника, когда ему было чуть больше года. Гарри, прихватив сумку с писчими принадлежностями, тихо выскользнул из спальни, посчитав, что удобнее будет расположиться в зале для самоподготовки. К тому же ему не хотелось повторения случившегося в первую неделю учебы, когда он пролил чернила на постель, а декан их факультета профессор Макгонагалл его строго отругала и пригрозила в следующий раз отправить на отработку провинности в прачечную.

Гарри зажег свечу, приготовил чернильницу и перо, разложил перед собой на столе чуть измятый пергамент и задумался, с чего бы начать. Дело осложнялось тем, что тетя не ответила ему ни на одно письмо, хотя за прошедшие три месяца он отправил ей их уже с дюжину. И это не только огорчало, но и вызывало опасения — вдруг маги заколдовали его родственников и заставили забыть о нем. Что-то скрипнуло за дверью, и Гарри вздрогнул — его порой до икоты пугал странный мир волшебников, в котором ему приходилось теперь жить. Здесь не было ни электроосвещения, ни телевизора, ни машин, ни привычных ему развлечений. Вздохнув, он взял в руки перо, которое еще плохо слушалось его, привыкшего в младшей школе писать ручкой или на крайний случай карандашом, и вывел первые строчки.

«Здравствуйте, дорогая тетя Петуния! Поздравляю вас с наступающим Рождеством и желаю всех благ вам, моя заступница, дяде Вернону и Дадли. Пишу вам уже в который раз и все еще надеюсь, что вы внемлете моей просьбе и заберете меня отсюда. Страшно мне здесь, в этом ужасном средневековом мире. К привидениям и говорящим портретам я уже привык немного, но как-то ночью увидел, что тут еще живут жуткие создания, похожие на серых уродцев, вроде инопланетян из книги Дадли, которые свободно передвигаются по замку, когда все спят. Нет у меня ни мамы, ни папы, но вы никогда не давали меня в обиду, приютили у себя и любили как сына, так к кому же мне обращаться за помощью, как не к вам, моя любимая тетушка».

Гарри посмотрел на окно, за которым в ярком свете почти полной луны виднелись смутные силуэты башен Хогвартса, а на стекле отражался дрожащий огонек его свечи, и очень живо представил свою тетю Петунию, читающую его письмо домочадцам, и на его сердце стало теплее. Она занималась домашним хозяйством и воспитывала своего сына Дадли и его — Гарри, пока дядя Вернон зарабатывал деньги, продавая дрели. Тетя любила носить яркие платья, наводить чистоту в доме, готовить всякие вкусности и возиться с цветами в саду. Гарри так и видел, как семья садится за стол обедать, а она показывает всем полученное от него письмо, а потом начинает вслух читать его мужу и сыну. Дядя Вернон молча кивает ей, показывая, что внимательно слушает, а Дадли вертится на стуле, не в силах дождаться, когда можно будет начать задавать вопросы. Кузен был очень любопытным по натуре, и хоть ему не хотелось расставаться с Гарри, надежда узнать что-то новое о волшебстве смирила его с мыслью, что им придется учиться в разных школах. Дадли был тем еще хулиганом, умевшим притворяться паинькой, а потом за спиной у родителей проворачивать какие-нибудь эксперименты, ответственность за которые порой приходилось разделять с ним и Гарри. Но с Дадли невозможно было надолго поссориться: стоило тому скорчить умильную мультяшную рожицу — и Гарри таял, прощая кузену все его проделки, даже если обоим перепадало ремня. Теперь, наверное, ему приходится дружить с Пирсом Полкиссом — соседским мальчишкой, их ровесником, которого они иногда вовлекали в свои приключения. И это Пирса дядя Вернон берет вместе с Дадли на субботнюю прогулку в парке, а тетя Петуния угощает его душистым чаем и собственноручно приготовленными сладкими пирожными, украшенными цветным кремом. Гарри сглотнул, словно наяву учуял запах чудесной выпечки, от которого у него потекли слюнки. Он так ярко представил себе все это, что едва не расплакался от огорчения, сообразив, насколько соскучился по дому, по уютным семейным вечерам, по перепалкам с братом, по тихому ворчанию дяди и ласковому взгляду тети. Поморгав, чтобы избавиться от непрошеной влаги, выступившей на глазах, он снова вздохнул, окунул кончик пера в чернильницу и продолжил писать:

«А вчера я получил выволочку от школьного завхоза — страшного и злого мистера Филча. Он за шиворот выволок меня на школьный двор и, тряся как грушу, отчитал за то, что я наследил на полу, когда зашел в вестибюль после урока травологии. А как было не наследить? Чистящим чарам нас еще не обучали, у порога нет ничего — ни тряпки, ни скребка, чтобы привести обувь в порядок и избавиться от грязи, а на уроке профессор Спраут заставила нас таскать драконий навоз в новую теплицу. Знали бы вы, дорогая тетушка, какой он вонючий! Просто дышать нечем! Аж голова кружится. А нам его ведрами переносить приходится, а потом разбрасывать ровным слоем на грядках. Еще и к подошвам ботинок так сильно пристает — не отмыть простой водой, нужно специальное чистящее средство, чтобы от запаха избавиться. Правда, растет все с таким удобрением очень быстро, точно по волшебству.

А еще на прошлой неделе профессор зельеварения задал нам сварить зелье от прыщей, и я начал толочь змеиные зубы в ступке, как сказано в рецепте. Но учитель раскритиковал меня, заявив, что я неправильно все делаю: и зубы не так давлю, и пестик не так держу, и вообще — у меня руки выросли не из того места, и с такими успехами я сварю скорее отраву, чем лекарство. Он вообще на меня все время кричит, называет липовым героем и сравнивает с отцом — говорит, что я такой же безответственный разгильдяй, как и он. Но это неправда — я сильно стараюсь, тетя, поверьте мне, и по всем предметам у меня очень хорошие оценки. Да и героем я никого не просил меня называть — сами волшебники это придумали, и сами же меня теперь этим попрекают. Слизеринцы (я о них тебе уже писал — это ученики другого факультета) насмехаются надо мной, ставят подножки, пачкают мою одежду, дразнятся и обзывают по-всякому, а еще бросают в меня заклинания, каким их научили дома родители-волшебники. То синие гнойные фурункулы мне наколдуют, то уши ослиные, то пятак поросячий. Недавно мне голову в рыбью превратили, так я едва не задохнулся, а все вокруг смеялись, даже мой друг Рон. Да какой он тогда друг — одно название... Плохо мне здесь, тетя. Очень плохо. Еще и писем от тебя нет. Боюсь, не стерли ли тебе память волшебники — они это умеют, я в книжке читал, а на втором курсе нас этому заклинанию учить будут».

Гарри на минутку остановился. Рука устала от усердия, ведь и вечером пришлось много потрудиться над двумя эссе, а пером выводить буквы на пергаменте (да еще и без клякс) — это вам не ручкой по бумаге писать. Собравшись с мыслями, он продолжил:

«А еда здесь невкусная, не такая, какую вы готовите. Сытная, конечно, но однообразная и частенько недосоленная или подгоревшая. На овсянку уже смотреть не могу — серая, водянистая и склизкая как сопли, простите, тетя, за такое гадкое сравнение. Пить только тыквенный сок дают, от которого у меня живот пучит, да чай иногда. Ни какао, ни тем более горячего шоколада в меню нет. Я ходил к школьной целительнице — надеялся, что, учитывая мою плохую переносимость тыквенного сока, мне его заменят на какой-нибудь другой, но ничего не вышло. Мадам Помфри — это врач — дала мне целую бутылку какого-то зелья и приказала пить по две капли перед каждым приемом пищи, обещала, что это поможет мне. Не знаю, как должно действовать это лекарство, но оно такое противное, что я готов его и жутким тыквенным соком запивать, лишь бы во рту не горчило. Решил, что лучше обойдусь и без сока, и без лекарства — попью воды из-под крана в туалете, но издеваться над собой не стану. А у преподавателей таких проблем нет, им и вино за обедом полагается, и стол у них заставлен такими блюдами, каких нам и на праздничном пиру не подавали. Я уже молчу про десерты. У студентов только пирожки всякие да пудинг по праздникам, а учителя каждый день вкусности едят, заставляя нас только облизываться, наблюдая за ними. Заявляют, что сладкое детям вредно. Так зачем же они нас постоянно дразнят? Мы же тоже не железные. Правда, другим студентам родители присылают гостинцы — конфеты и печенье.

Почему же вы мне ни разу не ответили? Что случилось? Заберите меня отсюда, тетя, молю вас! Хоть на Рождество заберите, чтобы я отдохнул от этого ужасного волшебства, которое здесь на каждом шагу. Если пожелаете, буду ежедневно посуду мыть и в комнатах прибираться вместо вас, сделаю все, что попросите. А лучше насовсем заберите. Обещаю, что справлюсь со своими способностями (будь они неладны!) и не доставлю вам неприятностей. А когда вырасту, устроюсь на работу, буду баловать вас подарками и в обиду никому не дам. Заберите меня, а то нет у меня больше никакого терпения, чтобы оставаться здесь. Сумасшедший дом это, а не школа: ступеньки проваливаются и хватают за ноги, лестницы поворачивают, куда им заблагорассудится, в соседнем лесу по ночам воют оборотни, по школе бегают горные тролли и нападают на детей, а на уроках учителя издеваются над живыми существами, превращая жуков в пуговицы, и нас заставляют. Хочу домой, не откажите мне в такой милости, дорогая тетя, — Гарри вытер рукавом выступившие на глазах слезы — так жалко ему себя стало. — Замок, конечно, красивый, но по коридорам гуляют ледяные сквозняки, а руки зябнут так, что и волшебную палочку трудно удержать — отопления как такового ведь здесь нет, а на согревающие чары магии много уходит, не всем это под силу. Только возле камина в гостиной факультета и можно погреться, но старшекурсники гоняют нас — младших, так что, спасибо, тетя, что настояла взять с собой тот свитер, который мне не нравился — зато он толстый, и я только три раза простыл с начала холодов. Мечтаю поскорее оказаться в тепле, а еще было бы здорово вместе с Дадли украсить дом к Рождеству».

Гарри вспомнил, как весело они в прошлом году провели зимние праздники, вспомнил красивую елку, горку подарков и вкусную индейку, и то, как они с Дадли устроили домашний концерт — читали стихи, пели песни и разыгрывали разные смешные сценки. Тоска по дому тут же возросла троекратно, и Гарри, не желая мучить себя еще сильнее, решил, что пора заканчивать письмо — оно и так получилось длинным, почти на весь лист пергамента. Он надеялся, что тетя не обидится за пару-тройку поставленных клякс, ведь сейчас поблизости не было никого постарше, чтобы попросить убрать чернильные пятна колдовством, а сам Гарри еще не умел справляться с подобными проблемами.

«Пока что это все, о чем я хотел вам сообщить, любимая тетя. Очень надеюсь, вы пришлете мне письмо, в котором напишете, что готовы принять меня на праздники, потому что без него меня отсюда не отпустят — так почему-то заявила декан, особо выделив меня среди других студентов. Не позвольте мне остаться в этом ужасном месте тогда, когда все разъедутся на каникулы. Умоляю, тетя! Я так соскучился по всем вам. После столкновения с троллем, о чем я писал вам в прошлый раз, мне все еще снятся кошмары. Соседям по комнате не нравится, когда я кричу по ночам, поэтому они швыряют в меня ботинки, чтобы разбудить. Вчера из-за этого под глазом налился синяк. Но лучше так, чем остаться в спальне одному и ждать, когда придут страшные уродцы, о которых я упоминал, и придушат меня. Тетя, миленькая, родненькая, не допусти этого, пришли письмо, чтобы меня больше не держали здесь. Твой любящий племянник Гарри Поттер».