Трое мужчин в жизни Грейнджер

В ту ночь он называл её по имени и рычал, а она в основном выстанывала одно-единственное слово из пяти букв. Его имя.

* * *

Утром в постели Малфоя не было никого, кроме неё самой. Услышав шум воды из душевой, примыкающей к спальне, Гермиона поборола в себе желание присоединиться и стала наспех собирать свои вещи с пола. Трезвость мышления, головная боль и обрывки воспоминаний о минувшей ночи безжалостно нахлынули на неё.

С абсолютно несчастным видом она трансгрессировала к себе домой.

* * *

Если то, что случилось в новогоднюю ночь, можно было назвать пьяной ошибкой или случайностью, то эпизод в подсобке произошёл явно в трезвом состоянии и случайностью не был. А потом был случай в пустом зале для заседаний. И в лифте. И в женском туалете Министерства.

В конце концов Гермиона перестала анализировать то, что происходит, и винить в этом себя. Она договорилась с собой, считая секс с Малфоем (а отныне они звали друг друга исключительно по фамилии) простой физиологической потребностью. Она старалась не думать о том, что происходит между ними, и долгое время ей это удавалось. Это не было отношениями. Просто секс. Очень хороший, качественный, страстный секс. Порой в её умную головку закрадывались опасения насчёт того, что Малфой её использует и когда-нибудь она об этом сильно пожалеет, но Гермиона успокаивала себя тем, что и она в равной степени использует его.

Они никогда не обсуждали своё поведение на людях, но по умолчанию вели себя как обычно, ничем не выдавая свою близость. Да и близость ли?

Когда Гермиона ушла в отпуск, они стали встречаться в её квартире, а иногда она и вовсе аппарировала к нему домой. Казалось, всех всё устраивало. Изредка Гермиона получала свою порцию обнимашек и нежных поцелуев, если нуждалась в этом. Малфой получал разрядку несколько раз в неделю и многие другие плотские бонусы, которые дают отношения с девушкой. При всём при этом отношений как таковых у них не было: не было ссор, скандалов, требований и обязанностей. Можно было потрахаться и разойтись по домам, а можно было остаться поужинать и снова потрахаться. Никто никому ничего не должен. Каждый наслаждался телом другого, а порой они могли даже обсуждать дела на работе или новости.

Никто и не собирался менять устоявшееся за два месяца положение вещей. До одного происшествия с камином.

Поздним субботним утром они лениво валялись в постели Гермионы и выбирали кухню, блюда которой могли бы заказать поесть. Малфой остался на ночь с пятницы, но уснули они лишь около четырёх утра. Он лежал на животе, а обнажённая Гермиона на нём сверху, иногда приподнимаясь и потираясь своей грудью о его спину. Полуденное солнышко лучами играло с платиновыми волосами, завораживая её и заставляя рассматривать светлые пряди под разным углом.

— Может, индийскую?

— На завтрак?

— Ну, уже практически обед.

— Слишком пряно.

— Тогда, может…

Её прервал вызов по каминной сети из гостиной. Камин открыт лишь для близких друзей и родных, потому наспех натягивая белую футболку оверсайз, Гермиона поспешила ответить.

Джинни Поттер смотрела на неё с прищуром:

— Ты чего такая растрёпанная? Привет.

— Здравствуй, Джин. Так суббота ведь, выходной день.

— Ты сейчас с кем-то? Чем занята?

— Нет, никого кроме меня и Глотика. Собиралась заказать себе еду.

— Хм… Я звоню, чтобы узнать, какие у тебя планы на завтра, у Гарри в отделе новенький. Такой красавчик.

— Джинни, я же объясняла, что устала от всех этих свиданий вслепую.

— Но…

— Никаких «но», у нас абсолютно нет общих тем для…

— Гермиона, но я уже договорилась на завтра, мы заказали билеты на матч, выручи меня. Или я чего-то не знаю и у тебя кто-то появился?

— Эм… нет, что ты… ладно, во сколько этот чёртов квиддич?

— Я знала, что на тебя можно положиться, а там, глядишь, регулярно станем устраивать подобные вылазки парами! Дети так утомляют…

— Джинни!

— Молчу-молчу! До завтра. Будь готова к семи.

Гермиона ещё немного постояла у камина. Босые ноги немного замёрзли. Осознав, на что согласилась, опасаясь быть застуканной в постели с Малфоем, она вздохнула и вернулась в спальню.

— Слушай, как насчёт китайской?

Гермиона уже собиралась залезть обратно в кровать и отогревать ступни о тёплого ото сна мужчину в своей постели, как заметила, что Малфой сидит и надевает носки.

— Ты куда?

— Значит, только ты и Глотик? Ничего не делаешь?

— В каком смыс…

— Конечно же, никого у тебя нет?

— Я не понимаю — к чему ты клонишь?

— К тому, Грейнджер, что я не собираюсь быть «никем» и просто дожидаться своей очереди.

— Это ещё что значит? Т… ты ревнуешь, Малфой?

— Ещё чего.

Гермина смягчилась. Её отчего-то позабавила реакция Малфоя. Взобравшись по кровати, она села сзади него и обняла ногами за талию:

— Мы же никогда не обсуждали вопрос моногамии, — она потёрлась щекой о его плечо и поцеловала шею. — Мы вообще ничего не обсуждали.

Драко фыркнул:

— А что тут обсуждать? Я не собираюсь тебя делить с кем-либо, тем более что авроры в большинстве своём тупые качки.

— Эй, Гарри — тоже аврор! Так значит, не собираешься меня делить?

— Это естественно, Грейнджер.

— А я тебя?

— А ты видела, чтобы я ходил с кем-то на свидания?

— Так мы с тобой… пара?

— Ну, претендовать на пост министра ты сможешь только года через три, а значит, с замужеством спешить смысла пока нет.

— Дурак!

— Да, мы пара.

Он повернулся и повалил её на кровать:

— Пусть будет тайская.

* * *

На квиддич с Поттерами и красавчиком-аврором она так и не пошла. Постепенно все, кроме Рона, смирились с тем, что у Гермионы отношения с Малфоем. Даже сама Гермиона.

Она открыла в Малфое желание позволять ей чувствовать себя слабой. Даже быть слабой время от времени. Приходить уставшей с работы и получать мягкие тапочки, чтобы не мёрзли ноги, тёплый ужин и вкусное вино. Неожиданно для себя она открыла в себе то, что ей иногда приятно быть слабой рядом с ним. Делить проблемы и переживания. Получать утешение, когда эмоции переполняли и перерастали в слёзы.

«Что за слёзы, мышка моя? Тихо, слышишь? Тихо. Иди ко мне. Вот так. Сейчас ты успокоишься, а завтра снова станешь сильной львицей и всем им покажешь».

«Мышкой» она была, только когда расклеивалась или плакала. Она «мышка», а он — «котик». Слащаво до одури, но эти обращения были их маленькой сопливой тайной. В остальное время они по-прежнему были Малфой и Грейнджер. Особенно на людях. И только в постели у них, уставших и находящихся почти на пике наслаждения, вырывались имена. Почему-то это добавляло ценности и весомости всему, что происходило их ночами.

Через полгода отношений среди их прозвищ завёлся паразит. Банальное вездесущее «зай» наконец сменило фамилии. Причём «заей» были как Драко, так и Гермиона. Джинни даже посмеивалась, говоря, что сегодня к ним на ужин придут заи.

Месяц за месяцем Драко привыкал к столь сложной и много думающей девушке. К её тараканам, привычке засиживаться до утра с книгой. Она требовала от себя и других невозможного — и ведь делала, тем самым восхищая его.

Гермиона смирялась с тяжёлым характером Малфоя. Он не боялся откровенно и порой грубо указывать на то, что, по его мнению, неверно. Никогда не лебезил, не прогибался ни перед кем. Но оттого и его нежность была в разы ценнее. Он был честен в ней, пусть и часто сдержан. Со временем он смирился и привык к Живоглоту и даже стал баловать его вкусняшками втайне от своей заи.

На седьмой месяц он настоял на том, чтобы Гермиона переехала к нему, так как слишком привык спать с ней рядом и просыпаться в обнимку. Оказалось, что Малфой готовит отличные завтраки, а Гермиона научилась делать ему капучино с соевым молоком.

Он никогда не подбадривал и не захваливал её, но вёл себя так, будто она заведомо лучшая женщина в мире и это даже не обсуждается. Как будто это само собой разумеющееся, ведь он — Малфой, а Малфои выбирают всё только самое лучшее.

Гермиона же единственная, кто смел критиковать его, и единственная, к кому он прислушивался. Она делала его лучше, а он её — увереннее.

Они ни разу не признавались друг другу в любви, но это им и не было нужно.

Эволюция их прозвищ достигла своего апогея и завершилась совершенно неожиданно.

Уставший Малфой вернулся поздно и погнал засидевшуюся в библиотеке Гермиону спать. Он быстро уснул, а она ещё дочитывала оставшийся десяток страниц последний главы любимой книги.

Постоянно контролирующий себя Малфой явно был на пределе своих возможностей из-за тяжёлых переговоров. Только во сне он расслаблялся и частично переставал себя контролировать. Гермиона обожала, когда он обнимал её во сне и сильно-сильно прижимал к себе.

В этот раз она едва успела отложить «Историю магии» на прикроватный столик: Драко почти резко, насколько это было возможно для практически спящего человека, накрыл её тело своим. Не открывая глаз, он страстно, болезненно-нежно гладил свою девушку и шептал ей на ушко, изредка играя с ним языком:

— Моя сладкая кошечка… как же я соскучился…

Частые поцелуи и такие горячие прикосновения вынуждали Гермиону прогибаться под его руками, тереться носом о мягкие скулы и шептать в ответ, называя его родным и любимым. После настолько чувственной прелюдии у Гермионы было первое в её жизни занятие любовью с любимым мужчиной.

Она не знала, расскажет ли Драко о том, как он вёл себя этой ночью, не знала, помнил ли он всё или хотя бы частично, что именно вытворял с ней. Но отныне она точно знала, что единственной фамилией, на которую теперь согласна будет поменять свою привычную «Грейнджер», может стать только «Малфой». Если он попросит.