Дао Дзэ Дун

Он начал предвидеть, что ему вот-вот сделают такое предложение, от которого он не сможет отказаться. Так и случилось, едва он о том подумал.

— Саша! — услышал он самый родной, каким только мог быть родным, оклик.

Остро кольнуло в сердце и как будто проткнуло его. И сердце как будто лопнуло, но не убило инфарктом, а, напротив, он ощутил, как в нем открылось еще более широкое живое пространство.

Он повернулся к лесу задом, а к дому и лугу за ним передом — и увидел Лизу. Он была свежее, моложе и любимей, чем в первый день их встречи. На ней светились желтенькая футболка, белые короткие шортики и белое полотенце через плечо. Она была по-северному — соблазнительно мягко — загоревшей.

Она неторопливо шла по высокой траве к дому и к нему, Страхову, улыбалась просто — все было так, как если бы они расстались накануне в постели, ночью, заснув бок о бок, а утром она просто проснулась раньше него и сбегала искупаться куда-то, на еще не образовавшиеся в сознании Страхова озерцо или речку. Непросохшие ее волосы струйками свисали до плеч.

Страхов знал точно, что когда она подойдет к нему вплотную, он заплачет, и это будет самое лучшее из всего, что может произойти с ним в этой новой реальности, пробуждая в нем хоть какое-то доверие к ней.

Он давно продвигался к этой реальности, он ее старательно создавал, не зная точного результата. Возможно, эта реальность должна была стать последним из самого лучшего, что он мог вообразить и, значит, создать по своей воле…

Сил идти к Лизе навстречу не было, их просто не должно было быть. Потому что в этот миг он ощутил особый страх, и он знал, что страх превратится в ужас, если он сделает хоть один шаг сам. А так… она подойдет — и больше никакого страха никогда не будет.

— Здравствуй, Саша! — сказала она, когда подошла, когда почти вошла в него, обняла и прижала к себе, прижалась щекой к щеке, словно оттягивая миг поцелуя. — Наконец-то! Мы тебя уже все заждались…

— Ты так чудесно пахнешь речной водой… — прошептал он, пытаясь проглотить ком, заткнувший горло. — Как ракушка в детстве… Вот тут особенно. Ракушка-макушка…

Она чуть отстранилась, внимательно посмотрела ему в глаза — и стала немного расплываться в его глазах.

— Я очень по тебе соскучилась, — сказала она, и, словно отгоняя всякие пустые чары, добавила: — Ты такой смешной. Не бойся, мы все тут живы.

— Я тоже очень соскучился, — сказал Страхов. — А я вот там, где был до сих пор, не знаю…

И заплакал.

Лиза снова прижала его к себе и зашептала в ухо:

— Все, все прошло… Я все знаю… Ничего страшного… Это все там, в той неправильной и фальшивой, и жестокой жизни. Анна — хороший человек. Там трудно. Все как-то друг друга там поддерживают, хоть и криво… Все… Все… Забудь. Здесь все давно прощено. Сейчас я просто разбужу тебя поцелуем — и все.

Первый раз, как почудилось Страхову, это был поцелуй на твердой и бескрайней земле, а не над пропастью высотой минимум в восемьдесят стеклянных и острых, как бритвы, этажей.

Он смял Лизу, подхватил ее…

Она легко, как сильная русалка, вывернулась из его рук.

— Подожди, Саша! Подожди! Тебе нельзя так сразу, — звонко и громко заговорила она. — Тебе еще нужно адаптироваться. До завтрака — нам вредно. Трудно будет настроить созерцание, а ты сейчас нужен всем вот такой, какой есть.

— Какой? — спросил Страхов.

— Свежий, — засмеялась Лиза. — Они говорят: «интактный». Тебе понравится.

Что-то насторожило Лизу во взгляде Страхова, когда она повела его к дому:

— Все в порядке. Ты сам все поймешь. Здесь это самое интересное и нужное… Ты ведь пока даже не представляешь, сколько ты сделал для всех нас… да и вообще, — она махнула полотенцем, как белым лебединым крылом, — для всего мира. Ты стольким для нас пожертвовал!

— Ага, — кивнул Страхов. — Лучших друзей поубивал… старика одного… Девушку, хоть и нервную, но хорошую подставил…

Удивительно, каким чистым, честным и не тягостным вдруг вышло это раскаяние. Удивительно — потому что Страхов удивился этому.

— А вот они тебе все благодарны, между прочим, — игривым тоном стала Лиза раскрывать секреты, которые здесь, похоже, секретами ни для кого не были. — Мужу Анны скостили срок, они снова на подъеме и счастливы. У каждого из твоих друзей-коллег теперь своя фирма с максимальным кредитным пулом. У Бориса дома — твой портрет на полстены, он божится сына назвать твоим именем. Эта, как ее, девушка Дрозофила теперь весь южный сектор курирует. Смотритель Маяка жив-здоров, его полечили от депрессии… Кого еще забыли?

— Фатиму Обилич…

— …Странное имя, — пожала плечами Лиза. — Про эту ничего не знаю. А что у вас там было?

— Все то же самое, — попытался Страхов не выдать своей мимолетной задумчивости. — Если все прощено, то все прощено.

— Ну, и выбрось из головы. — Лиза подхватила его под локоть и потянула сильнее. — Здесь так: я тебя разбудила своим поцелуем — и все, что было во сне, забыто. И никакого самоанализа. Здесь — зона свободная от Юнга и Кемпбелла.

«Странно», — подумал Страхов, не сразу соображая, что же, собственно, опять странно.

— Тебя это удивляет? — спросила Лиза. — И мне странно… Ты же оказался такой сообразительный.

— Странно другое, — понял Страхов. — Мне почему-то показалось, что разбудила меня поцелуем не ты, а тот… как бы это сказать… «встречающий». «Высший Мудрец», если по терминологии… но если терминология здесь не действует…

— Ну, у него есть имя, фамилия, как у всех нормальных людей, — чрезвычайно простодушно заметила Лиза. — А ты разве его не узнал?.. Вот это действительно странно.

Страхова осенило: конечно же, он! Алипкович!

— Алипкович! — прошептал он, как крикнул. — Владимир Алипкович!

Один из крупнейших нефтегазовых олигархов предравновесной эпохи. Они все потом как-то незаметно ушли в тень, растворились, исчезли… Были слухи, что спаслись от энигмы где-то на Кайманах или Тувалу… У Фатимы Обилич были на этот счет свои прозрения, но она явно промахнулась… Кто-то сумел ее надуть.

Они все ушли с линии огня… И даже не в криопаузу. Вот один здесь, на практически родных сибирских просторах, в допотопных джинсах Super Rifle и античных кроссовках Adidas типа «здравствуй, молодость!» парное молоко попивает на завалинке. Постарел, конечно, но не одряхлел. Доступ?.. Какой, к чертям, доступ!

— Они что, все здесь? — также простодушно спросил Страхов и заметил, что прибавляется в нем именно простодушное любопытство, а все-таки не подозрительность и недоверие.

— Ну, все не все… — неопределенно отмахнулась Лиза. — Здешних всех сам увидишь на завтраке… Владимир Михайлович у нас главный специалист по психологии адаптации. Он всегда встречает. Просто умеет быстро включить новичка… Пусть даже героя из героев… Такого как ты!

— А ты сама-то здесь давно? — вдруг удивился Страхов.

Удивился, что этот вопрос не пришел ему в голову, как только он увидел Лизу.

— Ну, время здесь особого значения не имеет… Только когда ягоды собирать и всякое там сеять… А если так… то примерно два месяца.

— Два месяца, — убедил себя Страхов. — Для полного счастья осталось узнать только одно: что Андрюшка — полный отличник и скоро станет самым молодым в истории человечества генсеком ООН.

Лиза резко тормознула, и стрельнула в Страхова озорной электрической искрой — разрядом в мегатесла.

«Доступ для оценки разряда не нужен!» — вот с чем никак не мог свыкнуться Страхов.

— Плохо ты о себе и о нем думаешь… — сказала Лиза.

— Это как же? — не переставал удивляться Страхов.

— А так, что при таком папе и сын далеко пошел, — наставительно сказала Лиза. — А ты его дальше какого-то ООН до сих пор не видишь… Я тобой горжусь, и он тобой гордится. В общем, сам тебе все скажет, когда с рыбалки вернется.

У входа на терраску их дома с беленькими наличниками на окнах, изображавшими пару священных птиц Сирин, Лиза твердо остановила Страхова, уперев ему в грудь ладонь.

— Я быстренько переоденусь, а ты подожди меня здесь.

— Почему? — полюбопытствовал недалекий Страхов.

Лиза рассмеялась, и если бы Страхов был абсолютно уверен, что уже может себе здесь все позволить, то он немедля позволил бы…

— Ну и поглупел же ты, Сашка, там! Совсем отмороженный!.. Прости, — тихо добавила она, заметив выпавшую из глаза Страхова льдинку. — Я знаю: три криопаузы подряд, хоть и коротких — это не шутка… Но ты жив как никогда, это главное. Запомни это… И значит, если мы сейчас домой зайдем, то мы уже оттуда не выйдем. Понимаешь, никогда не выйдем.

По хребту Страхова пробежал холодок.

— Ни к какому завтраку, — уточнила Лиза, и Страхову сразу стало легче. — Да и Андрюшка чего доброго застукает, а ему еще рано… Мы же как глухари, ты помнишь?..

— Да, это помню, — сказал Страхов.

— Вот и подожди, я быстро, — снова махнула Лиза полотенцем и забежала в дом.

«Последней задачей является возвращение. Если трансцендентные силы благословили героя, то он отправляется в обратный путь под их защитой (посланник); если же нет, то он бежит, преследуемый ими (претерпевая превращения или преодолевая препятствия). У порога, ведущего обратно, трансцендентные силы должны остаться позади; герой выходит из царства страха (возвращение, воскрешение). Благо, которое он приносит с собой, возрождает мир (эликсир)». БИБЛИЯ КЕМПБЕЛЛА, тема КЛЮЧИ (Конец Пути).

Страхов задержал в мозгу бегущую строку на последнем слове из книги, создавшей мир сознательных героев.

«Эликсир, эликсир… — повторял он про себя, осматриваясь вокруг и не находя ни одного изъяна в своей воплотившейся мечте, и наконец, решился задать себе вопрос, который боялся задавать, все еще не находя причин для признания своего прекрасного и нужного всем хорошим людям поражения. — Сколько банок Pepsi не хватило для создания критической массы?.. Там… В глубине…»

Он уже почти смирился с тем, что эту реальность создал точно не он… ну или только вскладчину.

В кольце Юнга-Кемпбелла, как известно, существовала точка бифуркации реальности, когда герой мог отказаться от возвращения, став богом-покровителем или решив идти дальше, в непостижимое Ничто…

Мир, в который он попал, был неким новым вариантом кольца — вот и все. Герою, достигшему цели, уже не нужно было возвращаться к своему народу коронованным королем или великим вором Прометеем. Все заинтересованные персонажи, то есть народ, по достижении им, героем, высшей цели, автоматически получали искомое, или, говоря новым языком, повышение уровня до пределов мечты…

Вот и сын уже шел к нему с утренней рыбалки, окрепший в высокоэкологичной среде Самарского Чугаса, посреди потеплевшей Сибири, и уже, вероятно, обученный всему здесь необходимому, все знающий, раз нет системы доступов, и вполне довольный жизнью.

— Привет, па! — сказал он, качнув удочкой, как штандартом и тряхнув богатым куканом, сверкнувшим добычей. — Доброе утро!

Сын и вправду подрос и окреп.

— Доброе утро, Андрюха! — сказал Страхов. — Как дела в цюрихском лицее?

Сын оценил:

— Про цюрихский лицей это ты круто, па!.. Мама дома?