Сердце степи

12. Красная лента

Охар помог поставить шатёр. Женщины расставили угощение на ковре и уселись вслед за Охаром и Туром по их знаку.

- Ты третья, - шепнула ей Нарэн за праздничным столом, когда Алай, краснея, прятала глаза от Тура и остальных. - Счастья тебе, девочка.

Наконец мальчик прибежал к их шатру. Охар сунул ему медяк, вставая.

- Иди, - сказал он, и Алай поднялась, краем глаза глядя, как Тур с Мулгой и Нарэн тоже поднимаются.

Она шагала вперёд, с радостным замиранием сердца глядя на красную воду озера. Тоо-хас улыбнулся, приветствуя её, и перевёл глаза на Охара.

- Хас Охар, пусть жених поторопится, - сказал он с вежливой улыбкой.

Алай обернулась на Тура, но он стоял у неё за спиной и только кивнул.

- Ну что же ты... - прошептала она, подзывая его глазами, но он удивлённо нахмурился.

Алай вдруг почувствовала, как тысячелетняя огромная глыба, на которой она стояла, слегка шатается у неё под ногами. Она всматривалась в лицо Тура, и он опустил глаза.

- Отец... - прошептала она тревожно, переводя взгляд на того.

- Сейчас он придёт, тоо-хас, - сказал Охар, оглядываясь. - Вон он.

Алай судорожно вздохнула, глядя, как Дас выходит из толпы.

- Но почему?! - тихо воскликнула она, и вдруг заметила знакомое движение руки отца к поясу.

- А ну встань как полагается! - прошипел тот, медленно вытягивая из-за пояса нагайку. - Опозоришь - убью!

Алай резко отвернулась, безнадёжно глядя в красную воду озера. Ну вот и всё. Счастье закончилось. Сейчас их с Дасом поженят, и...

Она зажмурилась. Будущий муж шагнул и встал рядом с ней. В ушах гулко звенело отчаяние, перемежаясь со стуком сердца.

- Сын Хайар-хасэна берёт в жёны дочь Расу-хасэна, - бодро сказал тоо-хас. - Обменяйтесь клятвами.

- Клянусь оберегать эту женщину, как руку свою, давать ей пищу и защиту, пока не остановится моё сердце и не уйдёт моя душа в ветви Великого Дерева Эн-Лаг.

Алай стояла, зажмурившись, и сердце сжалось так, будто сейчас разорвётся. Тур! Почему?!

Она услышала знакомый звук ногтя по плетёной рукояти нагайки, и шум в ушах стал невыносим.

- Клянусь слушать этого мужчину, как своего отца, и быть ему во всём покорной, - прошептала она. - Пока не остановится сердце моё и не уйдёт душа моя в ветви Эн-лаг.

Она подняла правую ладонь, и он потянул за рукав, укладывая её на свою руку. Алай распахнула глаза. Она помнила пальцы Даса, и это были не они. Эта рука была такой мозолистой и широкой, что горло перехватило от ужаса внезапного подозрения, а потом осознания.

Бородатый стоял рядом и угрюмо смотрел себе под ноги. Хайар! Алай дёрнула было руку, но тоо уже ловко обмотал ладони красной лентой и завязал узел.

Всё. Теперь конец.

- Хасэг ал тэрду кама инэш лоо, - затянула эным в одеянии, украшенном перьями, ударяя в бубен в такт шагам Алай, которая брела, не видя ничего, привязанная красной лентой к этому страшному незнакомцу с мозолями на ладони.

Он довёл её до шатра и сел, увлекая за собой.

- Счастья тебе, девочка, - сказала Нарэн, усаживаясь напротив.

Алай сидела, ничего не видя перед собой. За что, за что, за что, Мать Даыл? Неужели за один поцелуй так наказываешь ты теперь?

Охар, довольно качая головой, поставил между блюдами с едой большой кувшин быуза, потом махнул Алай. Она левой рукой неловко налила хмельное в серебряный стаканчик почти до самых краёв, как пил обычно отец, и привычно протянула ему, но спохватилась и повернулась к Харану.

В горле стоял ком. Харан взял стаканчик из её руки и пригубил быуз, потом поставил на ковёр.

- Не люб быуз? - удивился Охар. - Лучший купил. Чистый. Пей! Праздник же!

- Люб. Весь вечер впереди, - угрюмо сказал Харан. - Охар, я же сказал, давай без церемоний. Я бы так забрал. Мне не горит. Жениться в любом стойбище можно. Сейчас тоо повсюду.

- А что тянуть? - спросил явно довольный Охар, которому Мулга налила быуз. - Что люди скажут?

- Разное люди скажут. Всегда найдут, что сказать, - ухмыльнулся Харан, почёсывая свободной рукой бороду.

- Про Алай не скажут. Она кроткая и покорная, как овечка, - сказала Мулга.

- Да я уж заметил, - хмыкнул Харан. - Да уж.

Алай протянула руку за мисочкой и положила туда праздничный рис из котла, потом поднесла Харану. Это всё было каким-то неправильным сном, который всё никак не заканчивался. Харан взял щепотку риса и съел, а вторую протянул ей. Алай открыла рот, и он положил туда рис, потом достал из кармана какую-то тряпицу и обтер пальцы.

- Я с вами пойду, - сказал Харан, прищурившись, и Алай, которая сидела, косясь на него, слегка шарахнулась. - Что это она? - нахмурился Харан. - Ты чего? - Он повернулся к Алай, гдядя ей в лицо. - Болит что?

- Науку отцовскую помнит, - мурлыкнула Мулга.

Харан цыкнул зубом и потянулся за жареной бараниной.

- Понятно, - сказал он. - Воспитанная, значит. Хорошо. Так я о чём. До Улданмая я с вами иду. Не вплотную. В половине ранда примерно. Если она меня выведет из себя - отправлю к вам. Я люблю тишину. Лошадь даёшь за ней?

- Даю. И всё, как договаривались. Я же дал овец... Шатёр дам. Этот, - показал он назад. - К первому сыну справите свой уже. Она не выведет... Она тихая и спокойная. Послушная. Я воспитал.

- Надеюсь.

- Я думал, ты будешь к нам захаживать, истории интересные расскажешь. А ты вон как задумал, - с явным облегчением сказал Охар. - Ну, нас туда много идёт. Скучно не будет. У Бутрыма справным воинам, говорят, всегда место у костра найдётся.

- И зачем же он собирать их начал? - заинтересованно спросил Харан.

- Спроси Тура, он туда рвётся.

Алай опять вздрогнула. Харан слегка шевельнул ладонью, которая уже вспотела, как и её, и она с ненавистью покосилась на его странную бороду.

- Мы ещё с ним потолкуем, думаю, - сказал он, вставая. - Давай, шевели ногами.