Констанца

* * *

Итак, они не торопясь шествовали по залам и покоям дома, и чем больше видела Констанца, тем сильнее нравился ей старый, несколько заброшенный дом. Они начали осмотр с южного крыла первого этажа, и её позабавило несколько хаотичное расположение комнат, узких коротких коридоров, открывающихся то на чёрную лестницу, ведущую на второй этаж, то в буфетную, то в какую-то каморку, набитую старым хламом, из которого Ален с торжествующим воплем выудил, вдруг, громадную, грубо сделанную, рогатку. Данн Коста рассмеялся, а Ален пояснил Констанце, что это его первое оружие, да ещё сделанное своими руками.

Южные комнаты были светлыми и какими-то радостными. Шёлковая и парчовая обивка стен несколько выцвела и нуждалась в замене, о чём домоправитель, вздыхая, намекнул, но молодые люди оставили намёк без внимания. Констанца восторженно рассматривала старую, но чистую и натёртую до блеска мебель, выдвигала ящички шкафов, комодов и туалетных столиков, подолгу стояла перед портретами мужчин, женщин и детей в старинных красочных одеждах. В одной из гостиных портрет изображал хмурого недовольного мальчика лет пяти с пухлыми щёчками и чёрными сердитыми глазками. Констанца радостно засмеялась, узнавая в ребёнке Алена, а тот смущённо хмыкнул, торопясь увести её от портрета.

Они зашли на кухню. Два дородных немолодых повара в высоких белых колпаках и белых накрахмаленных фартуках чинно поклонились вошедшим. Один из них незаметно отвесил подзатыльник мальчишке-поварёнку, принуждая его к вежливости.

Констанца постеснялась осматривать кухню, хотя ей очень хотелось. Она лишь увидела громадную, пышущую жаром, плиту, два больших котла на ней, а также сковороды под крышками, источающими аппетитные запахи. По стенам, на крюках, висело множество кухонных приспособлений, а на полках теснились до блеска начищенные кастрюли, жаровни и противни.

Осмотр северного крыла дома решили оставить на вечер. Несмотря на то, что чувствовала себя Констанца хорошо, у неё устали ноги и хотелось побыстрее присесть. Она шепнула об этом Алену, и он повёл её на второй этаж, в её спальню, а данн Коста отправился по своим делам.

Данна Ольгия деликатно оставила их одних, а Констанца с облегчённым вздохом вытянулась на кровати. Присев рядом, Ален освободил её ноги от чулок и принялся массировать ступни. Она терпела, сколько могла, а потом принялась смеяться и брыкаться, не в силах выносить щекотку.

Опершись на локоть, он прилёг рядом с ней, наклоняясь, чтобы легко коснуться губами глаз, носа, волос. Она задумчиво всматривалась в его глаза, и он нахмурился, обеспокоенно спросил: — что? Ты думаешь о чём-то неприятном, Констанца! Боишься рожать, да? — Не отвечая, она чуть улыбнулась, отрицательно качнула головой. Он поцеловал её, облегчённо вздохнул и стал рассказывать. О том, что через три дня приедет леди Эмилия. С ней приедут две портнихи и белошвейка. Они сошьют бельё и свадебное платье для Констанцы. Через десять дней он, Ален, намерен жениться, поэтому скоро приедет ювелир, привезёт кольца, которые давно заказаны. Наверно, им не стоит ждать, что соседи соберутся на свадьбу, хотя приглашения надо бы разослать. Он надеется, что Констанца этим займётся. Ещё он поинтересовался, кого из женщин она хотела бы видеть личной служанкой. Констанца замялась и призналась, что никого. Она не сможет просить пожилую женщину сделать ей ванну или сходить на кухню и принести пирожок или бокал сока. Ален кивнул понимающе: — да, они староваты для того, чтобы бегать по поручениям молодой девчонки. Мы наймём кого-нибудь помоложе.

— Но, Ален, ты же сам говорил, что с деньгами у нас негусто, а это лишние расходы…

Он положил голову к ней на подушку, обняв, осторожно прижал к себе: — больших расходов не будет. Одна из служанок сказала Косте, что хотела бы уйти на покой, а вместо себя она предлагает свою дочь. Я всю жизнь знаю эту семью. Хорошие добрые люди. Её муж служит у нас конюхом, ты уже с ним познакомилась, помнишь?

Констанца помнила. Конюха ей тоже представили. Ничем не примечательный пожилой лысоватый мужчина с носом-картошкой и простецким выражением лица. Он застенчиво поглядывал на неё и бормотал, что пусть «Её милость не беспокоятся, лошадки у него завсегда обихожены, накормлены — напоены, а уж выгулять их так это и вовсе дело святое…»

Поскольку Ален был в одной рубашке с расстёгнутым воротом, она, повозившись, с удовольствием уткнулась носом ему в шею, прихватывая губами и целуя подбородок и ключицы. Он тяжело задышал, но не раздевал её, хотя Констанца и чувствовала его желание. Он качнул бёдрами, покрепче прижимаясь к ней отвердевшей плотью, и остановился. Она ждала, но он лишь целовал её.

— Ален, ты что? Боишься, что кто-нибудь зайдёт?

Он нехотя отодвинулся, пробормотал: — смертельно боюсь тебе навредить. Лорд Викториан сказал, что, когда до родов останется месяц — полтора, нам лучше воздержаться.

— Но я же прекрасно себя чувствую! — Ей было его жаль, — я думаю, мы можем попробовать как-нибудь… по- другому, наверно… — Констанце было ужасно стыдно предлагать мужчине взять её как-то не так, как обычно. Но ведь это был её мужчина, её любимый, и он страдал, но не искал удовольствия на стороне. Поэтому она решительно прижалась к нему и прошептала ему в губы: — Ален, ну пожалуйста… я же не знаю, как, а ты наверняка знаешь…!

Он вздохнул, опять поцеловал её и стал расстёгивать платье: — давай договоримся: если только ты почувствуешь малейшее неудобство, не боль, Констанца, а просто неприятные ощущения, ты сразу же скажешь мне, поняла?

— Поняла. Не бойся, всё будет хорошо.

Он с сомнением провёл рукой по её голой спинке и вдруг замер: — а где шрамы? — Она вывернула шею, стремясь заглянуть себе на спину, — Констанца, у тебя шрамы разгладились!! — Она удивилась и подумала, что с некоторых пор не чувствует жара, идущего от его руки, когда он гладит её по спине.

Как была, обнажённая, она соскочила с кровати, но опомнилась и прикрылась платьем. На туалетном столике схватила маленькое ручное зеркало и, повернувшись спиной к зеркалу большому, кое-как (живот мешал!) заглянула в него. Шрамов, оставленных кнутом лорда Нежина, не было! Она не верила своим глазам, но от них остались бледно-розовые тонкие полоски.

Констанца подбежала к кровати: — Ален, любимый, это ты!! Ты не верил, что шрамы исчезнут! Говорил, что сила ведьмака не направлена на добро! О, Ален, я люблю тебя, ты самый-самый лучший, самый замечательный! — Она с упоением целовала его, а он, обрадованный ничуть не меньше её, горячо отвечал тем же.

Констанца и не заметила, как он поставил её на колени на кровати и велел упереться руками, а сам пристроился сзади, придерживая её за бёдра. Ей опять стало ужасно стыдно, но он шептал, как любит её и как благодарен за эту близость. К её огорчению, он был, хотя и нежен, но тороплив. Констанца немножко обиделась, но он сказал, что после рождения ребёнка всё обязательно будет, как прежде, а пока не стоит рисковать.

Они долго лежали, обнявшись. Приближался обед, в гостиной, за дверью тихо ходила данна Ольгия, а Констанце было спокойно и уютно в объятиях Алена и она, незаметно для себя, задремала.

Укрыв её простыней, Ален вышел из спальни и аккуратно прикрыл за собой дверь. Встретив вопросительный взгляд данны Ольгии, он улыбнулся и кивнул: — пусть спит. Обед можно и перенести.