Констанца

* * *

Уже два часа на дороге, ведущей в столицу, мягко покачивалась роскошная карета. Сидящая на сиденье, оббитом малиновым бархатом Констанца, украдкой посматривала на полную пожилую женщину в чёрном монашеском одеянии. Настоятельница женского монастыря святой Рубекии, матушка Рамона, ответила ей спокойным, безмятежным взглядом и вновь углубилась в чтение какого-то романа.

Констанца заново переживала все события вчерашнего дня.

Она лежала, притиснутая к телу наёмника его тяжёлой рукой и пребывала в глубокой растерянности. Её немного сердило, что он обращается с ней, как с маленькой девочкой, но она не смела протестовать. Даже себе она не хотела признаться, насколько это приятно, и какое облегчение доставляет тот факт, что заботу о ней в такой нелёгкой ситуации принял на себя взрослый и уверенный в себе мужчина. Внутренний голос шептал ей, что в его бескорыстие верится слабо, и она уже обожглась, безоговорочно поверив лорду Нежину, но Констанца старалась прогнать эту мысль.

В какой-то момент, пригревшись, она задремала, но сразу открыла глаза, когда её спаситель убрал руку и откатился от неё к стене. Она села на кровати. Он смотрел на неё, и смех искрился в его глазах.

— Ну что же, Констанца, пора приниматься за дело. Уже вечер, а нам обязательно нужно уехать завтра и, желательно, пораньше. Сейчас мы будем ужинать, а потом я уйду. Постараюсь вернуться побыстрее, но не обещаю. Ты должна закрыться в своей комнате и никому не открывать. Ты поняла? Что бы тебе ни говорили — не открывай. Исключение можешь сделать лишь для Линдсея. Его можешь впустить.

— Ален, вы обещали… Что ответите на мои вопросы…

Он недовольно поморщился: — у нас очень мало времени. Пойдём в обеденный зал, и пока накрывают на стол, ты спросишь всё, что хотела.

Констанца смутилась. Не могла же она сказать ему, что у неё совсем нет денег. — Я не хочу есть, Ален. Можно, я просто посижу с вами, пока вы ужинаете?

Он внимательно посмотрел на неё, но ничего не сказал. Они спустились вниз и сели за облюбованный наёмником столик. Девушка оказалась спиной к дверям, а у него сзади была стена.

К ужину в таверну набралось много народа. Торговцы, наёмники, мастеровой люд. Подавальщица торопливо носила по залу тяжёлые подносы с тарелками и большими кружками. Ей помогал сам хозяин. Он сразу же подошёл к ним, склонившись к наёмнику, тихо сказал: — всё готово.

Ален кивнул: — хорошо. Линдсей, принеси нам что-нибудь поесть. Потом я уйду, боюсь, что надолго. Присмотри, чтобы Констанцу никто не беспокоил.

Хозяин таверны внимательно посмотрел на девушку. Ей стало неловко, она хотела возразить, что не хочет есть, но не успела. Мужчина отошёл. Вскоре он вернулся с подносом. Ален поставил перед Констанцей большую тарелку с целым жареным цыплёнком, рядом такую же — с овощами. Следом на стол перекочевало блюдо с копчёной рыбой, хлеб, свежие сладкие булочки, кувшины с вином и подогретым сидром, в маленьких глиняных горшочках мясо, тушённое с грибами. От запаха блюд у девушки рот наполнился слюной. Она постаралась незаметно сглотнуть. Всё же уже несколько дней она жила впроголодь.

Не обращая на неё ни малейшего внимания, наёмник навалился на еду, так же широко расставив на столе локти, но при этом умело орудуя ножом и вилкой.

Она не знала, как ей быть. Отодвинуть тарелку было бы, пожалуй, невежливо. Кроме того, ей очень хотелось есть, но мысль об отсутствии денег повергала её в трепет.

Проглотив очередной кусок и, по-прежнему не глядя на неё, наёмник пробормотал: — ешь, глупышка!

И Констанца сдалась. В конце концов, они же договорились, что она расплатится, когда станет работать и получать деньги.

Она дождалась, когда Ален сыто откинется на спинку стула, опять пожёвывая веточку из вазочки на столе и внимательно оглядывая зал.

— Ален, можно мне вас спросить…?

Он перевёл на неё насмешливые чёрные глаза: — да, Констанца, я ведьмак, но слабый. Так, по мелочи, никакого серьёзного колдовства. Стражников там напугать, муху на расстоянии взглядом убить, заставить лошадь всадника сбросить. И да, с Линдсеем мы знакомы много лет. Он мой… впрочем, подробности тебе знать ни к чему. Что ещё ты хочешь узнать?

Ей хотелось узнать о нём многое: сколько ему лет, где он живёт, женат ли, но она видела, что он торопится. Поэтому Констанца вежливо улыбнулась и сказала, что больше не знает, что спросить. Ей показалось, что он облегчённо вздохнул.

Потом Ален ушёл, снова строго-настрого наказав никому не открывать.

Он вернулся поздно ночью. Констанца не спала, ей было тревожно. Она удивилась своему беспокойству за чужого малознакомого мужчину. Ей рисовались самые ужасные картины. То она представляла Алена, окровавленного, лежащего на земле, на тёмной улице. То ей виделось, что стражники лорда Нежина донесли на него, и он, избитый, в разорванной и ещё более грязной, одежде, валяется на каменном полу в мрачном подземелье.

Когда он, наконец, постучал в дверь и назвал её по имени, девушка от облегчения чуть не расплакалась. Он удивился радости, с которой она встретила его, но лишь велел собрать вещи и перейти в его комнату. На её вопросительный взгляд жёстко сказал: — тебе придётся спать в моей постели, если не хочешь вернуться к лорду Нежину, — потом добавил, увидев, как испуганно она опустила глаза: — Констанца, поверь, я не кусаюсь, тебе ничего не грозит.

Таким образом, они опять спали на одной кровати, только Ален велел ей ложиться у стены. Сам лёг с краю, прислонив к изголовью вынутый из ножен меч. Они, конечно же, не раздевались, и если наёмник

уснул, едва коснувшись подушки, то Констанца долго смотрела в темноту.

Всё же под утро она уснула, а проснулась оттого, что Ален осторожно освобождался из её объятий. Она почувствовала, что крепко прижимается к нему, обнимая за шею, её нос и губы касаются его щеки, а голова покоится на плече.

В ужасе Констанца села на постели. Наёмник хриплым со сна голосом засмеялся: — ты мне всё плечо отлежала! Выспалась?

Ей было ужасно стыдно. Что о ней подумает мужчина? Она чувствовала, что краснеет и просто не знала, куда девать глаза.

Продолжая улыбаться, Ален встал с кровати и направился за ширму. Она слышала плеск воды и поёжилась. За ночь комната выстыла, вода тоже была очень холодной.

Он вышел, обнажённый по пояс, продолжая растираться грубым льняным полотенцем. Капельки воды блестели на его плечах.

Констанца отвела взгляд. Было стыдно смотреть на полуобнажённого мужчину. Тем не менее, она успела заметить, как ладно он сложен, как перекатываются мускулы на его руках и груди. Ещё её взгляд зацепился за шрамы, один из которых, длинный, пересекал гладкую кожу на спине от левой лопатки вниз, почти до пояса.

Ален бросил ей другое полотенце: — бегом, Констанца. У нас совершенно нет времени. — Он хохотнул: — а ведь я рассчитывал задержаться у Линдсея на пару дней. Отдохнуть, отоспаться, вымыться, наконец!

О, Всеблагой! Она хорошо понимала, что повесилась на шею незнакомому человеку, у которого имеется своя жизнь, свои планы, которые она успешно нарушила: — Ален …, мне, правда, очень стыдно, что я вторгаюсь в вашу жизнь… и — она подняла глаза и жалобно посмотрела на него, — у меня даже нет слов, чтобы сказать, как я вам благодарна за своё спасение!

Он скривился: — Констанца, бегом! Нам нужно ещё позавтракать и переодеться, так что поторапливайся.

Она юркнула за ширму. Холодная вода обжигала, но девушка мужественно поплескала её в лицо и быстро вытерлась сдирающим кожу полотенцем.

Наёмник стоял у окна, вглядываясь в темноту. Они быстро спустились вниз, в слабо освещенный обеденный зал. На их столике уже стояли тарелки с тушённым в сметане кроликом, отварным картофелем, неизменными овощами.

Ален быстро прошёл на своё место, придвинул к себе еду, хмуро посмотрел на девушку: — побыстрее, Констанца. Сейчас не до церемоний.

Сконфузившись, она села, неуверенно взяла вилку. Он торопливо ел, не глядя на неё. Подчистив свои тарелки, глянул на стол и поманил пальцем Линдсея, дремлющего у стойки: — заверни во что-нибудь этого несчастного кролика. Она его в дороге съест, как проснётся.

Улыбаясь, Линдсей сказал: — Ален, я же уложил для вас продукты, как ты велел!

— Неважно, это тоже туда, лишним не будет.

Хозяин таверны пожал плечами и отошёл.

Время для Констанцы понеслось вскачь. Почти бегом наёмник вернулся в свою комнату, постоянно поторапливая девушку. Она увидела на стуле два больших узла, которых не было, когда они уходили. Констанца вопросительно глянула на мужчину, но он лишь удовлетворённо кивнул головой. Бросив ей узел поменьше, приказал: — Быстро переодевайся.

Он подхватил второй и скрылся за ширмой.

Констанца развязала концы плотной чёрной ткани и удивлённо уставилась на одежду. Потом осторожно её развернула. Просторное чёрное одеяние монашки, наглухо застёгивающееся под горлом, с капюшоном. Чёрный капор, напоминающий присборенный платок, один конец которого пришит к неширокой белой полоске ткани, плотно охватывающей лицо. Такой же чёрный монашеский плащ.

Девушка стала торопливо одеваться, натягивая одежду прямо поверх собственных треконды и штанов. Завязав под подбородком белые тесёмки капора, она присела на стул. Ждать пришлось недолго. Тихое шипение и негромкие неприличные ругательства свидетельствовали о том, что наёмник примеряет какой-то наряд.

В следующую минуту Констанца от изумления потеряла дар речи. Ален вышел из-за ширмы тоже в одежде монашки. Из наглухо застёгнутых манжет длинных рукавов торчали большие мужские ладони. Белая тесьма капора плотно облегала вокруг лица, опускаясь до самых глаз, скрывая густые чёрные брови. Лицо покрывала какая — то матовая сероватая мазь, — чтобы скрыть пробивающуюся чёрную щетину, — догадалась девушка. Она прыснула и тут же зажала себе рот, стараясь унять смех. Наёмник недовольно покосился, но ничего не сказал, лишь накинул поверх капора капюшон, отбрасывающий на лицо тень.

Мельком осмотрев Констанцу, он кивнул ей и быстро пошёл к двери.

К удивлению девушки, Ален не стал спускаться в обеденный зал, а направился в конец коридора, где толкнул такую же, как и все остальные, дверь. За ней открылась узкая крутая лестница. Наёмник торопился и пару раз, наступив на длинный подол, поминая Чёрного Косаря и всех нечистиков, с трудом удержался на ногах. Глянув на Констанцу, он тоже подобрал спереди одеяние и, продолжая ругаться, устремился вперёд.

Наконец, лестница кончилась и Ален, а вслед за ним Констанца, толкнув дверь, вышли на улицу. Они оказались в глухом переулке за таверной. Выход из него перегородила небольшая карета, запряжённая парой лошадей. На облучке, ссутулившись, дремал кучер.

Бесцеремонно схватив девушку за руку, мужчина почти бегом кинулся к ней. Он рванул дверцу и, схватив Констанцу за талию, приподнял её и втолкнул внутрь. Следом вскочил сам и быстро захлопнул

дверцу за собой, успев крикнуть кучеру: — поехали!

От рывка кареты девушка упала на сиденье. Прямо перед собой она увидела внимательные глаза на полном, без единой морщинки, лице. А потом разглядела и саму женщину в монашеском одеянии с белым капором, знаком принадлежности к высшей иерархии служителей Всеблагого. Растерявшись, Констанца попыталась встать, стукнулась головой о потолок кареты, снова упала на сиденье и, в смущении, хотела сползти на колени перед монахиней. Та тихо удержала её, и перед своим лицом девушка увидела протянутую ей мягкую белую руку. Она поцеловала её, а, разогнувшись, с изумлением наблюдала, как наёмник торопливо сдёрнул с головы капюшон и капор, невежливо схватил монахиню за пальцы, сначала прижался щекой к ладони, а потом поцеловал. Констанца поражённо увидела, как монахиня грустно улыбнулась, погладила грязную склонённую макушку, а потом, наклонившись, поцеловала! Тихо спросила: — Ален, Ален, куда ты влез на этот раз?