За лунным цветком

Лэдд взбирался вверх по крутому склону, выдыхая в неподвижный мир белые облачка пара. Стояла сверкающая, бесшумная стужа. Даже цельнокроеный охотничий наряд, где штаны нельзя было отделить от шубы, не грел. Пальцы ног уже, наверное, превратились в ледышки. Трагр за спиной скулил, что скоро от них троих останутся только холодные кости.

Поднявшись на относительно ровное место, Лэдд остановился передохнуть. Он оправил мех на капюшоне, чтоб не лез в глаза, перехватил поудобнее лыжные палки и двинулся дальше, по следу Доргена. Волчатки ждать не могут.

Илданмары утопал в снегу. Для деревни на склоне Ветреной горы это было не ново, однако нынешняя зима выдалась тяжелей предыдущих. Ни одной студёнее не видел даже шаман Оннакс, что уж говорить о его ученике, которого самого иногда по старой памяти волчаткой звали?

Дров стало не достать — всё заледенело. Вьюги заметали дома не по крышу, как раньше, а много сверх. Слабое бледное солнце не высовывалось из-за низких серых туч, а если и пыталось, они спускались на Илданмары морозным туманом.

Красиво это было: белые деревья, увешанные ледяными украшениями, кружево на окнах, какое не снилось даже белородным дочерям Троелуния. Рубины мороженой ягоды на белом болоте, круглые синие брюшки зимних птиц…

Но птицы замертво падали с деревьев, холодные, будто сами были изо льда. Ягоды смёрзлись в камешки, точно настоящие рубины, а раскопать снег уже даже вся дружина вместе была не в силах. А ведь зима и за половину не перевалила…

Волчаток согнали в дом старосты, и там, в тепле и заботе его жены, они должны были жить до весны.

Лэдд заходил к ним перед дорогой. Ирмаска, старостина дочка, нарычала на него за то, что стужу принёс. А Лэдд смотрел в её большие голубые глаза и рассказывал сбежавшимся к хоть какому-то развлечению волчаткам, что скоро они смогут, как прежде, бегать по улице и играть на солнце, не опасаясь замёрзнуть насмерть ясным днём.

Илданмары потерял за полтора месяца уже восемь волков. Надвигался фергель, пора непроглядной тьмы, и староста опасался, что от деревни не останется ни души уже к пятому месяцу зимы. Он просил Оннакса испросить совета у Лун, и шаман нашёл спасение.

Защитить Илданмары от стужи мог бы лунный цветок, ведь Иръе бережёт их, а значит, не гонит метель туда, где растут лунные цветы. Увы, их можно было найти лишь гораздо выше по склону — там, куда и летом нелегко добраться.

Делать нечего, староста отправил трёх волков за лунным цветком. В путь вышел ученик Оннакса Лэдд, знающий, как выглядит цветок, и двое охотников, Трагр и Дорген.

Три дня они шли вверх и вверх, пока наконец не добрели до Хрустального леса, звенящего, как водопады у подножия горы. Там Лэдд и отыскал лунный цветок — крошечный, с полпальца, угловатый, бледно-голубой. Лунные цветы росли россыпями прямо на снегу — хоть все забирай. Лэдд усмехнулся своим мыслям и зачерпнул в горсть лишь один — Илданмары хватит.

От обратного пути миновало два дня из трёх, когда началась буря.

— Не иначе, Иръе заметила, что мы её обокрали, — усмехнулся Трагр.

— Не поминай зиму! — зарычал на него Дорген, старый мудрый охотник. — Найдёт, догонит и скормит белому снегу.

Лэдд промолчал. Цветок лежал у него за пазухой, не давая думать ни о чём, кроме скорого возвращения и больших глаз Ирмаски.

Буря ярилась всё сильнее. Ветер взбегал вверх по склону, не давая переставлять ноги. Лэдд натянул на лицо шарф и мечтал о прозрачной ткани, какой можно было бы закрыть глаза — их нещадно кололи острые лучи снежинок.

Дорген что-то кричал — хотел, чтобы Лэдд и Трагр шли на звук. Но его голос скоро исчез в ворчании снега под ногами и свисте его жены-вьюги.

Лэдд продолжал идти вперёд, опираясь о лыжные палки. С каждым шагом становилось всё холоднее. Под тёплой одеждой его всё равно била дрожь. Пальцы в вязаных рукавицах онемели — возникни нужда, Лэдд не смог бы даже удержать в руке нож. Палки были хотя бы привязаны к рукам ремешками.

Впереди стеной стояла белая мгла. Снежинки кишели в ней, как мухи на падали. В этой мгле Лэдд не увидел овраг и свалился туда, потеряв в падении обе палки.

Выбраться на лыжах он бы не смог, а потому кое-как снял их, забросил на другую сторону оврага и полез сам. Снег забивался в рукава, лез в капюшон, и теперь тёк тонкими холодными струйками по локтям и шее.

Наконец Лэдд оказался наверху. Он стал заново прилаживать лыжи, но замёрзшие пальцы не слушались, и ремни никак не цеплялись. Измучившись и окончательно перестав чувствовать руки, Лэдд зубами натянул рукавицы и побрёл дальше на своих двоих.

Он то и дело проваливался в рыхлые сугробы, всякий раз вздрагивал от выкручивающего кости холода, поднимался и упрямо шёл дальше.

Шарф, намотанный на лицо, пропитался дыханием и замёрз. Зубы выбивали дробь и норовили откусить Лэдду язык. Мороз жёг — в какой-то момент стало уже не холодно, а жарко. Нестерпимо. Ужасно. Будто Лэдд снова, как в свои пять лет, влез в погоне за огнеящеркой прямо в очаг.

Жарко. Жарко…

Лэдд продолжал переставлять ноги. Шаг. Шаг. Шаг. Яма. Встать. Шаг. Шаг. Шаг.

Огонь сжирал тело изнутри. Хотелось сбросить одежду. Нельзя. Это обман. Это смерть.

Ноги подкосились. Встать. Руки бессильно скребли снег, подгребая его ближе. Лэдда выгнуло дугой. Плохо. Это последняя дрожь, когда вот так, волнами.

Встать. Ну же! Не получилось — ступни совсем окоченели. Ещё немного Лэдд прополз, но потом вновь упал и уже не смог подняться.

Он подтянул колени к груди и зажал руки между ними. Рукавицы успел стащить, а где — сам не понял. Не помнил. Пальцы бледные были, неподвижные. Уже синеть начали.

Далеко хоть идти? Трагра и Доргена давно не видать — то ли тоже упали, то ли Лэдд от них отбился и в сторону ушёл.

Снег укрывал его тёплым одеялом. Хотелось спать.

Вдруг глаз коснулся яркий белый свет. Лэдд разлепил веки и приподнял голову.

Вьюга будто расступилась, открыв одну из бесчисленных звериных троп. По ней, постукивая хрустальными каблуками, ступала женщина. Беловолосая, в льдисто-голубом платье и мантии из мягкого белого меха. На её голове сверкала корона из полупрозрачного камня, а от самой макушки до подола покачивались, звеня, серебряные подвески.

«Иръе!» — хотел крикнуть Лэдд, но язык его тоже замёрз и едва ворочался во рту.

Иръе приблизилась к нему и, расправив подол платья, опустилась на колени. Лэдд заметил, что глаза у неё серые, как фергельское небо.

Цветок, по-прежнему лежавший за пазухой, кольнул тело ледяной иглой.

— Зачем смертному лунный цветок? — спросила Иръе тихим голосом, похожим на перелив капели.

Лэдд снова не мог ничего сказать. Не нужен ему цветок, просто он — единственное на Ветреной горе, чему Иръе не даёт замёрзнуть.

Тонкая белая рука отвела со лба Лэдда колючий от снега мех капюшона. Иръе долго смотрела ему в глаза сквозь свистящее безмолвие бури…

…а когда он моргнул, на её месте вдруг оказалась Ирмаска. Её голубые глаза отражали огонь очага, стоявшего посередине дома.

Лэдд узнал жилище Оннакса, свою продавленную лежанку и тяжёлое лоскутное одеяло. Старик-шаман копошился где-то в углу и булькал снадобьями, у порога сопел, подражая буре, его старый пёс, облезлый и о трёх ногах. А Ирмаска сидела подле Лэдда и неотрывно смотрела на него своими голубыми глазами.