Сокола видно по полёту

Много лет назад Лиза сказала Роберту, что он единственный мужчина в её жизни, которого она будет любить до конца своих дней. Но теперь чётко осознавала, что солгала тогда. Скоро должен был появиться на свет новый Джон Аррен, и она уже всем сердцем любила его. Лиза никогда не испытывала нежных чувств к старшему Джону Аррену, но сейчас знала точно — младшего она станет любить за двоих. А Долиной всегда будут править лишь истинные Аррены!

Роберт шагал по коридорам и проходам, Сумрак неслышно следовал сзади. Выйдя в узкую галерею, потолок которой терялся где-то в вышине, он остановился, восхищённый. Это было единственное место в замке, где стену сложили не из тартского белого мрамора, а из местного серого гранита. Грай, увидев её первый раз, сказала, что стена очень мрачная. «Вот бы её раскрасить!» — сказала она. Роберт, не задумываясь, согласился. Он и предположить не мог, во что это выльется. Пока Грай делала набросок на бумаге, потом раскрашивала его, делала замеры, расчёты и разбивала на квадраты, мастеровые возводили строительные леса под самый потолок. Потом она бегала по мосткам, шустрая, словно белка, размечала стену, командовала рабочими. «Когда ты говорила, что мечтаешь рисовать картинки, я думал, это будут книги», — сказал ей Роберт, когда она закончила верхний ярус. «Я тоже, — призналась она честно. — Но я тогда не знала, что можно ещё и так…»

Сейчас панно было практически закончено — справа красовался Чаячий город, за ним виднелось море и корабли, на переднем плане буйно зеленела трава, а слева вдали сверкали снежными вершинами Лунные горы. Почти все леса разобрали, остался небольшой участок посередине. Грай стояла на мостках в двух ярдах от пола и сосредоточенно дорисовывала предпоследний квадрат.

— Я слышу тебя, Роберт Аррен, — сказала она, не оборачиваясь. — Ты так и не научился бесшумно ходить. Топаешь, как раненый вепрь… Погоди, не ругайся, я уже спускаюсь.

В удобных кожаных сапожках, мальчишеских широких штанах и заляпанной краской просторной полотняной рубахе, Грай походила на растолстевшего сына пекаря. Она поставила медное ведёрко с краской на половицы мостков, развернулась спиной к лестнице и начала аккуратно спускаться. Роберт придерживал её сначала за ноги, потом за талию, и помалкивал, дожидаясь, пока она очутится на твёрдом полу. Но потом уже не стал сдерживаться.

— Седьмое пекло, миледи… Я же просил больше туда не лазить! — Роберт осторожно обнял её за плечи, целуя в волосы. Она радостно подняла голову, подставляя губы. — Я знаю, какая ты ловкая. Я видел, как ты лазаешь по деревьям… — он погладил её по животу, — но сейчас ты не одна, любимая. — Он прижал её к себе. — Срань драконья, вдруг бы ты упала?!

— Ты снова грязно ругаешься, Роберт… Ты всегда ругаешься, когда злишься. — Грай хихикнула и сморщила нос: — Фи, какая невоспитанность.

— Конечно, злюсь. Я боюсь, когда вижу тебя там.

— А септа Ксантия говорит, что настоящий лорд никогда не должен ругаться… Он не может говорить плохие слова, особенно в присутствии леди. Что бы ни случилось…

Роберт отодвинулся, многозначительно посмотрел ей в глаза и прищурился.

— Вот как? Не может, значит…

Он медленно расстегнул дублет и вытащил рубашку из штанов, не отводя от заинтригованной жены загадочного взгляда. Затем поймал её ладонь, поцеловал в запястье и засунул себе под рубашку. И нащупав её пальцами борозды от ожога, строго спросил:

— Что это, Грай?

— Ммм… Огненная печать? — Она всё ещё непонимающе смотрела на него.

— Правильно. Что она означает? — Роберт не стал ждать ответа, и ответил сам: — Она означает, что я не только лорд, но ещё и Обгорелый. А ты знаешь, кто такие Обгорелые, Грай?

Она хотела хихикнуть, но Роберт смотрел очень серьёзно, его брови сурово нахмурились.

— Это дикари и грубияны, — вновь сам ответил он, поглаживая ей спину другой рукой. — Они даже разговаривать по нормальному не умеют, только и делают, что сквернословят.

Она всё-таки улыбнулась, уже догадываясь, куда он клонит.

— Так что твой муж — единственный лорд во всём Вестеросе, кто имеет законное право ругаться, когда ему вздумается! — торжественно закончил он, победно ухмыляясь. — Так и передай своей септе.

Грай прыснула:

— Перестань, Роберт…

— Что перестань? — Он уже обнимал её обеими руками, но Грай не вытащила свою ладонь из-под его рубашки и продолжала поглаживать впадинки клейма. Её пальцы касались легко, словно ещё могли причинить боль, обрисовывая силуэт раскрывшего крылья сокола.

— Перестань оттачивать на мне своё мастерство. Твоя матушка говорит, что с тобой невозможно спорить. Она тебе довод, ты ей десять…

— Так пусть не спорит…

— А мой отец ещё в горах говорил, что у тебя коварный язык… что ты всегда найдёшь, как выкрутиться…

— А твой брат добавлял, что языком трепать — не мечом махать.

— Он ошибался… Если бы он видел тебя тогда на турнире, он бы так не сказал…

Грай притихла, прижалась крепче, спрятав лицо у мужа на груди.

— Я боюсь, Роберт… я так не хочу, чтобы ты уезжал…

— Я должен помочь Сансе. А потом всё будет хорошо… вот увидишь. Мы поедем к ней в гости, или она приедет к нам. Она тебе понравится. Санса — настоящая леди. Как и ты. Ты ей тоже понравишься… Ей понравятся твои рисунки… А ещё есть Арья. Она совсем другая. Говорят, она пропала, но она обязательно найдётся. Она не из тех, кто даст себя в обиду. Когда она была здесь, у неё был свой собственный меч. И ещё она хорошо стреляла из лука. Поэтому ей ты тоже понравишься. Я должен им помочь. Понимаешь, любимая? Я слышал, как на свадьбе гости говорили, что сокол Долины взлетел очень стремительно… Но знаешь, что я думаю? Неважно, как взлетишь. Главное, как полетишь дальше. Я должен им помочь…

Она кивнула. Она всё понимала. Просто ей было очень страшно.

— Я вернусь, Грай.

— Правда? — Она подняла на него блестящие от слёз, но полные надежды глаза. — Ты обещаешь?

— Обещаю…

Она верила. Роберт всегда держал свои обещания.