Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать

— Молчать! Иди в свой дом и устанавливай там те порядки, которые считаешь нужными! — Фриц поднялся, давая понять, что разговор закончен. — Заодно и посмотри, всем ли они понравятся, когда мужчины будут вести себя, как отец Генриха! Это еще мой дом и я тут хозяин, а ты ушла из него добровольно и под венец, а не на улицу! Я сказал, что Марта будет моей женой через венчание в церкви и тебе меня не переубедить. Будешь и дальше болтать своим пустым языком, я найду способ окоротить его, запомни!

— Дрянь, она подлая, хитрая, лживая дрянь, а ты — выживший из ума старик, у которого только похоть на уме! Господи, я буду молиться денно и нощно Господу нашему, чтобы он вразумил тебя! — взвизгнула Клодия в бешенстве, подхватывая свою накидку и не забыв со всей силы хлопнуть дверью.

Я слышала весь скандал, стоя у стены на кухне и не поверила, когда в доме воцарилась тишина. Фриц пришел ко мне и стал целовать так сильно, что я испугалась, не останется ли следов на коже.

— Глупая девчонка, она просто глупая девчонка, которую избаловала Лаура, мир праху ее! Ты же не считаешь меня стариком, Марта? Да еще похотливым? Если мне нравится женщина, разве это похоть? Скажи мне честно, Марта, я выгляжу как старик? Да еще эта нога…проклятье на головы тех солдат, что наседали на нас! Чему ты улыбаешься? Ты смеешься надо мной, ты считаешь, что я действительно старик?

— Нет, Фриц, — я погладила его по щеке. — Ты совсем не старик, ты совершенно нормальный и здоровый мужчина и ты мне это доказал уже не раз. И я не смеюсь, я улыбаюсь тебе, как ты и просил когда-то.

После венчания для меня в доме Фрица внешне ничего особо не изменилось. Как и раньше, я поднималась с рассветом, готовила, стирала, убирала и ложилась спать позже всех. Разве что переехала из чулана в спальню мужа на втором этаже, да стала носить не ветхие штопаные вещи, а платья поприличней, которые подгоняла под себя сама. Готовой одежды тут не продавали, все шилось своими руками и хорошие портнихи были нарасхват. Мне показали один раз, как идет раскрой, как шьется изделие и дальше я уже вполне самостоятельно могла орудовать иголкой, приходя только на примерку. Женщины закалывали лиф прямо на мне, а я дома доводила это до ума, привнося в шитье то, что знала. Получалось довольно интересно и вызывало любопытство местных кумушек. С женским обществом я держалась на расстоянии, не сплетничая и не приближая к себе никого в качестве подруги, что вызывало недоумение и обиды. Но постепенно все привыкли и к этой странности моего характера и в постоянных врагах у меня остались только Клодия и Ганс, а остальные мало-помалу переключились на другие события местного масштаба, гораздо более интересные, чем жена Фрица Хайгеля.

Но это было внешне, а внутренне… внутренне я больше не ощущала себя рабыней. Я могла свободно ходить по дому, куда хочу, делать что хочу и не надо было прятаться по углам от хозяина или приставаний фрау Альмы. Последняя, кстати, восприняла наш брак на редкость спокойно, без истерик и восклицаний типа что я должна быть благодарна им по гроб жизни за все. Придиралась и ворчала она по-прежнему, но теперь это звучало у нее совершенно безобидно и моментами чуть ли не весело. Ну надо поговорить человеку с кем-нибудь в доме, а я занята и не отвечаю, вот она так и развлекалась за моей спиной. На рынок за продуктами я приходила чаще всего одна, выбирала понравившееся, платила и благодарила за общение или помощь, чем повергала в изумление продавцов. О служанке, на которую можно было бы переложить самую тяжелую работу по дому, я даже не заикалась — вообще у меня иногда создавалось впечатление, что одной из причин такой неожиданной женитьбы Фрица на мне было упорное нежелание платить мне деньги, когда я еще была служанкой. Анекдот моего мира, который я со смехом напоминала Катьке в тот последний вечер, обернулся здесь истинной правдой.

Внутренняя свобода обернулась и свободой внешней — я перестала постоянно смотреть в пол, расправила плечи, не отводила взгляд, как часто делали даже именитые горожанки, а самое главное — перестала бояться всего вокруг и в первую очередь этого мира. На самом деле он не особенно отличался от моего родного, разве что отстал лет на пятьсот, да пошел немного по другому пути, но это был самый обыкновенный, человеческий мир, где не было никакой магии. Здесь, так же, как и у нас, рождались, жили, любили и умирали, ссорились и мирились, защищали свой дом и детей, уходили за ворота и возвращались назад. Страна называлась Тевтония, но состояла из множества небольших княжеств или герцогств, под протекторатом которых находились города и села. Наше герцогство было не слишком большим, судя по рассказам — столица с резиденцией его светлости герцога Вильгельма так и называлась Айзенштадт и гордо именовалась городом. Такие же города, только помельче, входили в состав земель числом то ли пять, то ли семь и несметное количество сел. Религия здесь была католицизмом в чистом виде, два собора в Варбурге были построены в мрачноватом готическом стиле и священники полностью ему соответствовали, постоянно напоминая в воскресных проповедях о вечной душе и бренном теле. Приходилось делать постное лицо и слушать этот бред, чтобы не навлечь на себя неудовольствие заместителей Бога на этой земле. Фриц в церкви почти всегда стоял с аналогичным выражением лица, только опустив глаза до земли и я внутренне хихикала, представляя, о чем он может думать в такие моменты.

Дома я скидывала надоевший чепец, распускала волосы и ходила в таком виде, зная, что ему это нравится. В общем-то он оказался не самым плохим человеком, с которым свела меня судьба и частенько, лежа в постели рядом с ним, я вспоминала причину моего появления здесь и запоздало удивлялась, почему это неведомым силам надо было забрасывать меня хрен знает куда, чтобы я получила свою просимую половинку. Фриц — мой суженый на всю жизнь? Странно, я полагала, что мы должны быть хотя бы из одного мира, а еще лучше — из одной страны, но… сделанного не воротишь и надо жить с тем, что получила. Еще всплывал закон Мерфи, который гласил, что если я получила не то, что хотела, то это было то, что я заслуживала…ну, или как-то так.

Фриц рассказывал о своей службе в армии герцога Айзенштадтского и я с большим интересом слушала его по вечерам, как участника многих событий. У него хватало военного опыта и сноровки даже сейчас, в мирный период жизни, а при необходимости почти все мужчины Варбурга могли взять в руки оружие и встать на стены города для его защиты. Но такие, как Фриц Хайгель, ценились особо и в городе их было не так много.

Пробежавшись через весь Варбург назад, я очень хорошо взбодрилась. Если бы не пресловутое общественное мнение, то я бы бегала целый день по улицам, лишь бы не сидеть дома. Но для этого надо было придумывать основательные предлоги, как, например, покупка щелока. Фриц решил, что мне тяжело носить большие кувшины и только поэтому я каждый раз бегаю к Шмайделю с таким маленьким, что и смотреть-то на него смешно. Он предлагал купить сразу полбочки щелока и не ходить в это вонючее царство, но я под разными предлогами уговорила его не делать этого, зато теперь у меня была прекрасная возможность ходить каждую неделю к кожевеннику, да еще не напрямик через ратушную площадь, а огибать дома по длинной дуге, выгадывая для себя лишние минуты наслаждения движением. Возвращаясь обратно, я задержалась немного на перекрестке, раздумывая, сокращать путь или нет, но солнце светило так приятно, что я все-таки повернула на длинную дорогу.

В доме было тихо. Фрау спала и я пошла заниматься стиркой, засучивая на ходу рукава. По трудозатратам стирка здесь сугубо мужской труд, но занимались ею, конечно же, женщины и я очень скоро научилась ловко отбивать вальком грязь, стараясь давить воспоминания, что где-то далеко есть стиральные машины-автоматы. Хуже было не стирать, а полоскать и отжимать, но у меня на правой руке уже давно были твердые мозоли, позволяющие не сдирать кожу, как это было поначалу.

Год и семь месяцев назад.

При очередной ревизии многочисленных закутков, я вытащила странную штуку, похожую на лук, только с деревянным прикладом и ручкой ворота на ней. Штуковина была тяжелая, по моим прикидкам, килограмм пять, и я вынесла ее на задний двор, чтобы обтереть и хорошенько рассмотреть. За этим занятием меня и застал Фриц.

— Ого, Марта, — радостно улыбнулся он, шлепнув меня пониже спины, — это где ты его нашла? А я и забыл, что он у меня остался после похода!

— Что это такое? — я покрутила ручку на деревянной балясине и через ворот, заскрипев, поползла железная рейка с пазами, зацепленная за странную веревку. Веревка натянулась, дзыкнула и лопнула, щелкнув мне по пальцам.

— Это арбалет, я его у монастырских отобрал, а они плохого оружия не держат. Гляди, — Фриц уверенной рукой крутанул еще раз ручку взад-вперед, — здесь ложе деревянное сделано, чтобы вес был меньше, а дуга — из стали, а не из композита. Сталь прочнее и гнется лучше. Порвалась жила только, уж сколько лет лежит без надобности.

— Ты стрелял из него? — я с интересом рассматривала незнакомое оружие.

— Было дело, — кивнул муж. — Вот тогда и отбивался от монастырских, когда ногу сломал. Все равно надо было держать проход, а с мечом там несподручно было, враз стрелами да болтами утыкают. Арбалет и пригодился, поработал против хозяев. Понравился, что ли?

— Никогда не видела такого, интересно стало. А что это за ручка на ложе? — я ткнула пальцем в круглый ворот.

— Взводят этой ручкой его. У лучников надо лук руками натягивать, а этому с детства учатся, не всякий хорошим лучником становится. — Фриц потер ржавчину на железной рейке с пазами пальцем и рассмотрел рыжее пятно. — Арбалет же натягивают не руками, а вот этим воротом, а эти зубцы, — он ткнул в пазы, — тянут тетиву. Это та веревка, которая лопнула, — пояснил он.

— Проржавел весь, — я тоже потерла железяку и заглянула вовнутрь воротка. — И там ржавчина.

— Да это ерунда, полдня работы да масла добавить и он будет как новый.

— А тетива из чего сделана? — обрывки болтались на разных концах дуги и я стала пилить ее кухонным ножом.

— Эта из жил, — Фриц пощупал грязную ссохшуюся веревку, потянул ее и согнул для пробы. — Еще тетиву делают из толстой веревки, но из жил лучше и прочнее. Дай сюда, твоим ножиком ее не распилить, я сам сниму старую.

Что тетива из жил будет прочнее, я знала не понаслышке. Как-то, зайдя в гости к одной девчонке, у которой отец был страстным охотником, я застала интереснейшую картину — вся семья сгрудилась у электромясорубки, рассматривая то, что намоталось на ее винт. Я присоединилась и мы со смехом разматывали по всей кухне вытянувшиеся в струнку жилы от лосятины, которую ее папаша привез накануне, а она поленилась обрезать перед тем, как совать в жерло мясорубки, и только занудный визг застопорившегося инструмента заставил сбежаться всю семью, а саму девчонку оторваться от наушников. Разрезать намотавшиеся жилы было невозможно…

— Это военный арбалет, видишь, дуга железная, дорогая. Арбалет вообще дорогое оружие, да здесь оно пока ни к чему было, вот я и бросил его, а фрау Альма упрятала его подальше. Бьет он хорошо, я видел, как болтом доспехи железные пробивают со ста шагов, а уж бездоспешных и дальше можно класть. Луки, оно, конечно, дальше стреляют, но у них другая беда — стрелы каждый сам для себя делает, а уж коли кончатся, то все пропало, прицельность пропадает. Но зато лучники быстрее тетиву спускают и пока из арбалета сделают два выстрела, то лучник успеет пятнадцать шмальнуть.