Годы решений

В Африке почва, на которой сеет и жнет большевистский посланец, была подготовлена невинным христианским миссионером, прежде всего, английским методистом — его учением о равенстве всех людей перед Богом и греховности богатства. Кроме того, по его стопам с Севера и Востока, сегодня уже в районе Замбези (область Ньяса), с гораздо большим успехом следует исламский миссионер. Где еще вчера стояла христианская школа, завтра будет стоять хижина-мечеть. Воинственный, мужской дух этой религии более понятен неграм, чем учение о сострадании, которое только отнимает у них уважение к белым; подозрителен, прежде всего, христианский священник, так как он представляет белый народ господ, против которого с умной решительностью направлена исламская пропаганда, в большей мере политическая, чем догматическая [309].

Эта цветная общепланетарная революция осуществляется в самых различных направлениях: национальных, экономических, социальных; скоро она открыто выступит против белых правительств колониальных империй (Индия) или своей собственной страны (Капская провинция), затем против белого господствующего слоя (Чили), против власти фунта или доллара, иностранной экономики в целом, против своего собственного финансового мира, поскольку он участвует в сделках с белыми (Китай), против собственной аристократии и монархии; к этому добавляются и религиозные мотивы: ненависть к христианству и вообще к любой форме духовенства и ортодоксии, к нравам и обычаям, мировоззрению и морали. Но в глубине — начиная с тайпинской революции [310] в Китае, восстания сипаев [311] в Индии и мексиканцев против императора Максимилиана [312] — скрывается всюду одно и то же: ненависть к белой расе и безусловная воля к ее уничтожению. При этом неважно, способны ли древние уставшие цивилизации, такие как индийская или китайская, поддерживать порядок без чужого господства; речь идет только о том, в состоянии ли они сбросить белое иго, а это так. Кто будет следующим господином среди цветных держав — Россия, Япония или великий авантюрист любого происхождения с толпой военных за собой, — решится позже или никогда. Древнеегипетская цивилизация, начиная с 1000 года до рождества Христова, сменила множество господ — ливийцев, ассирийцев, персов, греков, римлян, она уже не была способна к самоуправлению, но всегда готова к победоносному восстанию. И совершенно неважно, если из множества других целей осуществляется или может осуществиться только одна. Великий исторический вопрос состоит в том, удастся ли свергнуть господство белых держав или нет. На сей счет существует единодушие и решимость, которые заставляют задуматься. Какими силами обладает белый мир для духовного и материального сопротивления этой опасности?

Глава 20

Значительно меньшими, чем то кажется на первый взгляд. Белые народы устали от культуры. В огне высших форм и борьбе за внутреннее совершенство истощилась душевная субстанция. Во многих случаях остался только жар, часто — только пепел, но это не везде. Чем меньше народ был брошен вихрем прошедшей истории на ведущие роли, тем больше в нем сохранилось хаоса, который может обрести форму. И если буря великих решений начнет свирепствовать как в 1914 году, невидимые искры неожиданно вспыхнут пламенем. Именно в германской расе, обладающей самой сильной волей за всю историю, еще дремлют большие возможности.

Но когда здесь идет речь о расе, то она понимается не в том смысле, что сегодня в моде у антисемитов в Европе и Америке, то есть дарвинистском и материалистическом. Чистота расы — гротеск перед лицом того факта, что за тысячи лет смешались все племена и виды, и именно воинственные, то есть здоровые, имевшие большое будущее роды испокон веков с удовольствием принимали к себе чужака, если он «обладал расой», и было неважно, к какой расе он принадлежал. Кто слишком много говорит о расе, тот сам уже не обладает ею. Речь идет не о чистой, а о сильной расе, которую имеет в себе народ.

Она проявляется, прежде всего, в естественной, элементарной плодовитости, многодетности, которую историческая жизнь может использовать, не исчерпывая ее до конца. Бог, по известному выражению Фридриха Великого, всегда на стороне более сильных батальонов — это очевидно именно сегодня. С точки зрения расы, миллионы павших в мировой войне были лучшими из того, что имелось у белых народов, но раса подтверждает себя тем, как быстро она способна их заменить. Один русский говорил мне: «То, что мы потеряли в революцию, русская баба восстановит за 10 лет». Это здоровый инстинкт. Такие расы непобедимы. Тривиальное учение Мальтуса [313], восхваляющее бесплодность как прогресс и проповедуемое сегодня во всех белых странах, доказывает только то, что эти интеллектуалы не имеют расы, не говоря уже о совершенно идиотском мнении, согласно которому экономические кризисы можно преодолеть благодаря сокращению населения. Как раз наоборот: «сильные батальоны», без которых не бывает большой политики, придают экономике защиту, силу и внутреннее богатство.

Женщина сильной расы желает быть не «спутницей» или «возлюбленной», но матерью, и матерью не одного ребенка в качестве игрушки или средства времяпрепровождения, но многих. Гордость многодетностью и понимание бесплодия как ужаснейшего проклятья, какое только может обрушиться на женщину, а через нее и на весь род, говорят об инстинкте сильной расы. От него происходит изначальная ревность, с какой одна женщина пытается отбить у другой мужчину, которого она желала бы видеть отцом своих детей. Более рассудочная ревность больших городов, которая есть не более чем эротический аппетит, рассматривающая другой пол как средство удовлетворения, уже в простом обдумывании желаемого или не желаемого числа детей обнаруживает угасший инстинкт расы к продолжению. Его невозможно пробудить речами и письмом. Древний брак — или то, что известно в древних народных обычаях из глубоко укоренившихся обрядов, освящающих зачатие — совершенно несентиментален. Мужчина хочет иметь толковых сыновей, которые смогли бы после его смерти продолжить и прославить в будущем его имя и дела, подобно тому, как он сам воспринимает себя наследником имени и дел своих предков. Это и есть нордическая идея бессмертия. Другой эти народы не знали и не желали. На этом основывается мощное стремление к славе, желание продолжить свое дело в потомках, видеть свое имя увековеченным в памятниках или, по меньшей мере, оставить о себе добрую память. Поэтому идею наследования невозможно отделить от германского брака. Если исчезает идея собственности, то семья лишается всякого смысла. Кто выступает против первой, тот нападает и на вторую. Идея наследования, заключенная в бытии каждого крестьянского двора, каждой мастерской, каждой старой фирмы, наследственных профессий нашедшая свое высшее символическое выражение в наследственной монархии, свидетельствует о силе расового инстинкта. Социализм не только нападает на него, но уже одним своим наличием символизирует его гибель.

Но упадок белой семьи, это неизбежное проявление бытия в большом городе, сегодня распространяется и искажает «расу» наций. Теряется смысл мужчины и женщины, как и воля к продолжению рода. Человек живет только для самого себя, а не для будущего рода. Нация как общество, первоначально представлявшая собой переплетение семей, угрожает благодаря городу превратиться в сумму частных атомов, каждый из которых стремится получить от своей и чужой жизни как можно больше удовольствий — panem et circenses. Женская эмансипация времен Ибсена [315] хочет не свободы от мужчины, а свободы от детей, от обязанностей по их воспитанию, а параллельно идущая мужская эмансипация — от обязанностей по отношению к семье, народу и государству. Вся специальная либерально-социалистическая литература сосредоточена на этом самоубийстве белой расы. То же самое происходило и в других цивилизациях.

Последствия очевидны. До сих пор цветные расы в мире численностью превышали белые в два раза. Но около 1930 года ежегодный прирост населения в России составил 4 миллиона, в Японии — 2 миллиона, а население Индии с 1921 по 1931 выросло на 34 миллиона. В Африке негры с их чудовищной плодовитостью размножаются еще быстрее, после того как туда «прорвалась» европейская медицина и стала препятствовать жестокому естественному отбору. В противоположность этому, прирост населения в Германии и Италии составил менее полумиллиона человек, в Англии, где официально поддерживается ограничение рождаемости, — менее половины от этого, во Франции и среди первых поселенцев-янки [316] прирост населения прекратился. Последние — господствовавшая до сих пор «раса» германского образца — быстро исчезают на протяжении десятилетий. Прирост населения происходит полностью за счет негров и жителей Восточной и Южной Европы, иммигрировавших после 1900 года. Во Франции некоторые департаменты потеряли за 50 лет свыше трети своего населения. В отдельных департаментах число родившихся в два раза уступает числу умерших. Некоторые небольшие города и многие деревни практически опустели. С Юга в качестве крестьян напирают каталонцы и итальянцы, поляки и негры повсюду проникают даже в средний слой. Есть черные священники, офицеры и судьи. Лишь эти переселенцы, составляющие более чем десятую часть населения, своей плодовитостью поддерживают число «французов» примерно на одном уровне. Но истинные французы в ближайшее время больше не будут хозяевами во Франции. Кажущийся рост белого населения земли, столь ничтожный по сравнению с размножением цветных, основан на временной иллюзии: количество детей сокращается, и лишь количество взрослого населения увеличивается, но не из-за его прироста, а из-за увеличения продолжительности жизни.

Но сильной расе присуще не только неисчерпаемое число новорожденных, но и жесткий отбор через жизненные препятствия, несчастья, болезни и войну. Медицина XIX века, истинный продукт рационализма, с этой точки зрения также является проявлением старости. Она продлевает любую жизнь независимо от того, заслуживает ли она этого или нет. Она продлевает даже смерть. Она замещает число детей числом стариков. Она соответствует мировоззрению panem et circenses, когда ценность жизни измеряется не ее содержанием, а количеством прожитых дней. Она устраняет естественный отбор и тем самым усиливает распад расы. В Англии и Уэльсе число неизлечимых душевнобольных выросло за 20 лет с 4,6 до 8,6 тысяч. В Германии число умственно неполноценных составляет примерно полмиллиона, в Соединенных Штатах — более миллиона человек. Согласно докладу бывшего президента Гувера [317], среди подростков Америки 1360 000 — с отклонениями речи и слуха, 1000 000 страдающих сердечными заболеваниями, 875000 трудновоспитуемых или имеющих преступные наклонности, 450000 умственно отсталых, 300000 инвалидов, 60000 слепых. К этому следует прибавить великое множество умственно, душевно и телесно ненормальных всех видов, истериков, душевно и нервно больных, не способных ни зачать, ни родить здоровых детей. Их число невозможно подсчитать, но о нем можно судить по числу врачей, которые живут с этого, и по той массе книг, которые об этом написаны. Из такого подрастающего поколения вырастают революционный пролетариат с ненавистью неудачников и салонный большевизм эстетов и литераторов, которые смакуют и пропагандируют прелести подобных душевных состояний.