Остров Колдунов-2. Острова жизни

Глава 43

(Сезон Холода. Риаллар, Джар Илломайн.)

Погребальный костер развели на узкой кромке плато перед входом в Обитель Колодца. В распадке, на месте лагеря, образовалось большое озеро кйти, которая, насытившись, остановила свой рост. Оставшиеся в живых — тринадцать риалларцев, шестеро хильдов, четверо людей Лахлайда — укрылись в Обители: им было уже все равно, на чьей стороне они были до бойни. Джерхейн, к счастью, уцелел, хотя и его зацепил хильдайрский меч. Ард-элларцев не обнаружили: то ли они успели прошмыгнуть в Ворота во время всеобщей паники, то ли все погибли. Лейт чудом уцелела: Тэйн нашел ее, едва очнувшуюся, неподалеку от тела Даллана, и сразу же вытащил наверх, в пещеры.

Лайдов выжило гораздо больше, благодаря вовремя отданному приказу отступить. Сейчас, когда связь с Алуре была прервана, опять встал вопрос о снабжении уцелевших продовольствием; воды в Обители Колодца, к счастью, пока хватало на всех. Кое-какие запасы провизии в подгорном лагере еще оставались. Они позволяли продержаться в режиме жесткой экономии дней десять, но не больше. Люди надеялись, что после Пришествия все вернется на круги своя, но Джерхейн и Ройг, прикинув реальное положение дел, сильно сомневались, что в разрушенной, иссушенной стране что-то быстро изменится к лучшему в короткие сроки. Тэйн был готов снова создать Ворота на Алуре, но только после того, как хаос Пришествия утихнет. Кельхандар, второй создатель Ворот, молчал, угрюмо кивая. К счастью, лайды слушались и почитали Кианейт не меньше, чем его самого. Именно благодаря ей лайды поделились с людьми накопленными ими самими запасами продовольствия, и показали людям несколько неизвестных ранее чертогов Тонхайра, удобных для жилья, и безопасных путей во внешний мир.

У Кианейт неплохо получалось находить общий язык и с лайдами, и с людьми. Джерхейн нехотя признал, что теперь, когда они не связаны ничем, кроме общей беды, они прекрасно ладят на деловой почве. Сын Кельхандара и Кианейт, названный Келлиахаром в честь какого-то героического предка хильдской княжеской династии, крепкий и здоровый малыш, засыпал на руках своей няньки-лайды гораздо быстрее, чем на руках родной матери.

Когда ритуал был окончен, Тэйн собрал пепел в урну, заявив, что собирается положить прах учителя в Усыпальницу, находящуюся в срединной части Джар Ил. Там частичка Даллана обретет бессмертие вместе с древними тумбами. Тонхайр переживет еще множество Пришествий, и Даллан — вместе с ним. Потомки будут гадать, глядя на светящиеся в темноте надписи, об их истинном назначении, и вряд ли кому придет в голову простая мысль, что это всего лишь кладбище… Просто кладбище тех, чьи родственники, друзья, последователи и ученики хотели сохранить частичку памяти о них в веках.

Урна с прахом уместилась на самом краю второго кольца тумб — там словно бы умышленно было оставлено место для еще одного камня-надгробия. Его сделал один из выживших ремесленников Эргалона — простой камень с отрогов Илломайна, аккуратно обточенный, с выбитым внизу именем и годами жизни, с узким стаканом для праха внутри. Ройг закрепил его в небольшом углублении, равноудаленном от остальных тумб, и камень словно врос в пол, идеально войдя в нишу, словно именно это место ждало его в течение многих веков. Завершив дело, Тэйн отошел назад, глядя на пылающие огнем объемные знаки внутри третьего кольца, издававшие тонкую и печальную мелодию. Если вслушиваться, если внимать этим едва слышимым переливам печальной и вместе с тем светлой темы, казалось, что они рассказывают ему какую-то сложную печальную историю — словно чью-то жизнь, длинную, полную перипетий, пришедшую к величественному и справедливому финалу, но в то же время незаконченную. Перед его внутренним взором появился человек или телл? Кто-то, похожий на телла, но с узнаваемыми человеческими чертами, брел по такому яркому, полному жизни, но в то же время безлюдному миру. Где-то там, позади, остались только что созданные Ворота, впереди лежал новый мир, невинный, неискушенный, такой чистый и прекрасный. Человек — или телл? — обернулся, улыбаясь, глядя на величественные горные вершины, на нетронутые, еще не обжитые долины, зеленые, цветущие, столь прекрасные в своей первозданной чистоте… Камень, плоский грубый камень, светлеющий от его слов, повиновался одному только его искреннему, неистовому желанию.

И город, встающий на этом самом месте. Прекрасный, наполненный жизнью и магией, принесенной желанием Творца и прижившейся здесь, словно родная… И он сам, человек — или уже телл? — нет, все-таки человек — поднимающийся обратно в горы, туда, откуда он пришел, туда, к самым первым своим Воротам в этот мир — далеко не первым на самом деле, но здесь — здесь… есть всего один путь извне, туда, дальше, меняя один за другим великие Потоки, бродя по мирам, задерживаясь в них надолго, чтобы потом снова, снова продолжить путь…

Ворот не было. Там, в глубине гор, в странных, источенных древними тварями подгорных пещерах, не было ничего, кроме тьмы, и тварей, и отчаяния.

Вздрогнув, Тэйн вырвался из водоворота видений, навеянных Усыпальницей. Очнувшись, он ощутил отчетливое подрагивание пола под ногами и вибрацию стен. Мелодия, издаваемая камнями Усыпальницы, стала нарастающе тревожной.

— Тэйн! — обернувшись, он увидел Даниру, испуганно- встревоженную, в проходе между залами. — Джерхейн просит тебя прийти. Кажется, оно началось.

— Что? — не понял он.

— Пришествие!

— Вы уверены, что это оно?

— Да… Кельхандар ушел с плато над распадком, говорит — небо и земля исчезли, смешались, горы дрожат… С неба упал ураган, он принес с собой снег и огонь одновременно… И земля дрожит… Там, снаружи, дышать нечем!

— Ну так пусть не сидят снаружи, — раздраженно буркнул Тэйн. — В пещерах достаточно места.

— Так ты идешь? — спросила она осторожно, видя его отстраненное состояние. — Что мне передать Джерхейну? И Кельхандару?

— Что хочешь, — ответил он, неистово желая вернуться в круг Усыпальницы. — Впрочем, я приду. Попозже.

Он даже не заметил, как она ушла. Пройдя в круг, в самый центр Усыпальницы, туда, где яркими объемными фигурами висела надпись на шиаллахе, он неожиданно понял, о чем именно она говорит. Медленно и четко, словно по тексту книги, он повторил ее с точностью до малейшего завитка. На самом последнем знаке и звуке тумбы задвигались — отъехали назад, оставляя в центре ровный круг, который неожиданно вздыбился полусферой плит, открывая нечто вроде хрустального саркофага. Там, под переплетением радужных арок, он увидел тело человека — или телла? Нет, все-таки человека… почти как живое, словно бы уснувшее. Человека, который по каким-то странным причинам не смог покинуть этот мир и уйти дальше по Кольцу миров, реализуя свое предназначение. Который, создав одно из самых прекрасных своих творений, почему-то перестал быть Творцом, навеки оставшись в этом не родном, но таком близком, прекрасном и понятном мире…

Со страхом и благоговением Тэйн приблизился к нему. Тело не распалось — оно казалось живым, как будто уснуло глубоким, близким к смерти сном. Внезапно он понял, что тело Кэлленара-Творца действительно мертво, но дух каким-то образом жив. Но как? Почему? Тэйн чувствовал частичку сознания в воздухе, окружавшем Усыпальницу, и само осознание присутствия повергло его сначала в трепет, потом — в хаос неверия.

«Знаешь, я хотел бессмертия, — неожиданно услышал он шелест, похожий на отдаленный шепот. — Они не хотят. Старые Творцы, те, чей огонь давно горит в храме. А я — хотел. Мне хотелось… Мне хотелось, чтобы люди — и не только — знали обо мне. Чтобы помнили мое имя. У меня тогда еще было имя… У них — уже нет. Все они безымянные. А я не хотел…»

«У Арбонна есть имя, — возразил Тэйн, вспомнив старого мастера. И тут же усомнился в своих словах. Кто на самом деле помнит его имя? Никто. Он ведь просто представился ему и Риварду для удобства общения. Он ведь так и сказал «Можете называть меня…» Даже в воспоминаниях Ройга, навеянных Книгами, на самом деле он был безымянным.

«Они смирились с безликостью, — продолжило эхо. — Они смотрели на вещи — на весь мир, на смысл своего существования совсем по-другому. Я же хотел величия. Я хотел, чтобы меня узнавали, помнили, чтобы повторяли мое имя. Они — Творцы — давно потеряли свои имена. Мое, к несчастью, осталось. Я понял это только спустя века, лежа здесь в неподвижности и забвении. Имя привязало меня к этому миру, извратив саму идеюбессмертного Творца. Я перестал им быть. Я не могу умереть, я не могу жить, я не могу вернуться, я не могу идти дальше…

«Я… чем тебе помочь?» — спросил Тэйн, потрясенный до глубины души ужасом положения этой бессмертной тени.

«Творец и корысть — вещи несовместные, — донесся до него глухой шепот. — Никогда нельзя жалеть, когда отдаешь. Нельзя ждать благодарности или награды. Ошибка… Моя ошибка. Творец не может быть тщеславен по определению, иначе он не Творец — он обычный смертный. Творец отдает душу, всю до последней капли и черпает ее снова и снова в окружающем мире и в его людях. Я слеп и глуп… Я жаждал признания, я давал имена вещам, которые должны оставаться безымянными… Я любил возвращаться в те миры, где творил, чтобы увидеть свое величие и память обо мне. Я ждал благодарности за то, что создал, но слышал только проклятия. Величие и гибель, замкнутые в кольцо, словно само мироздание, преследовали меня. Прости меня…"

— За что? — оторопело спросил Тэйн, глядя, как ярко вспыхивает пульсацией контур тела под хрустальным саркофагом.

«Никто не знает обо мне, и все каждый день повторяют мое имя. Я бессмертен — и мертв. Я понял свою ошибку, — он услышал смешок. — За столько лет. Творца судят по делам его. Не по имени. О настоящем Творце вообще… не помнят. То, что он сделал, не имеет словесного выражения. Это как воздух, как огонь, как сама жизнь… Прости меня от лица всех вас. И сотри, уничтожь мое имя."

Плохо понимая суть происходящего, но испытывая величайшую растерянность и жалость к существу, удерживаемому здесь множество веков, Ройг нарисовал и бросил в саркофаг простейший знак Небесного огня. Сотворить его оказалось неимоверно трудно… Там, где-то за каменными стенами пещер, бунтуют и беснуются стихии. Жалкая искра, рожденная гигантскими усилиями, вспыхнула, упала и исчезла в свечении радужных арок, и тело на воздушном ложе, казавшееся невесомым, словно сделанным из тонких нитей паутины, вспыхнуло и сгорело, как сухая щепка. Свечение стремительно потухло, саркофаг растаял, оставив после себя жалкую горстку пепла в самом центре Усыпальницы, прямо на голых камнях, словно и не было никакого саркофага с бессмертным обитателем.

Просто горсть пепла. И не более.

Тэйн, постояв в растерянности, приблизился к нему, собрал прах в ладонь и, не зная, что делать, вынул камень Даллана, смешал прах Творца Кэлленара с его прахом. Потом, повинуясь странному душевному порыву, вытащил из кармана все камни-защитники, кроме камня-талисмана, оставшегося у Лейт, и бросил их в ту же самую урну. И поместил могильный камень на место.

Вот и все. Свечение Усыпальницы исчезло, знаки ши-ала потухли, унеся с собой все загадочное волшебство этого места. Теперь это был один из множества залов Тонхайра. Даже хэльдов здесь не было. Никаких. Даже самых простейших.