От рассвета до потопа

— Сильно не увлекайся, — хмыкнула только Эльза, хранитель коллекции. — Там некоторые тома “грибковые”, можно надышаться всякого. Оккультного.

Да если б она знала.

Он находит книгу за авторством некоего Либерито, который якобы жил в шестнадцатом веке и щедро делился своими божественными откровениями и видениями из загробного мира. Энгус знает, что никакого Либерито в шестнадцатом веке не существовало, книга написана гораздо позже. Может, даже в девятнадцатом веке. Но факт остаётся фактом: Либерито — кем бы он ни был — действительно видел мёртвых. Энгусу не столь важно было, кстати, знать век, шестнадцатый он или девятнадцатый, сколько сравнить впечатления, вывести хоть какие-то закономерности.

Либерито писал в третьей главе, что ему удается поговорить с мертвыми, и эти разговоры вполне разумны. Далеко не всегда, отнюдь. Большей частью люди, осознавшие себя мертвыми, сбиты с толку, напуганы, отказываются признавать, что всё, жизнь земная кончена и назад пути нет. Поэтому они бессвязны, мысли их бегают по кругу…

Либерито привёл один из своих диалогов:

“ — Правда ли, что после смерти грешник обречён на адские муки в Геенне Огненной?

— Геенны не видал, но работёнки хватает, — отвечал мне сей блудный дух, усмехаясь.

— И чем же вы заняты? — вопросил я.

— О, много чем. Но не твоего ума это дело, живой, — надменно сообщил дух и исчез.”

Из его описания выходило, как раз этот мертвец был вполне себе в здравом уме и прекрасно знал, зачем находится среди живых. Но своему собеседнику не сообщил. Энгус ещё раз перечитал отрывок.

Какая работа может быть у мёртвых?

***

Хельга позвонила после шести часов вечера и строго сообщила, что Энгус обязательно должен явиться к ней на ужин. Сегодня. Никакие отговорки не принимаются.

Энгус вздохнул. Эта женщина имела на него странное, неодолимое влияние.

Возможно, потому, что была первой, кто ему поверил. Очень уверенно сказала: “Я тоже это вижу. И мы с тобой абсолютно нормальны, мальчик”. Ему тогда было четырнадцать и он не хотел возвращаться в лечебницу. Поэтому кивнул и поверил, что всё ещё может стать лучше. Хельга его не обманула тогда и впредь не обманывала.

Мерзкая погода продолжалась — в основном из-за близкого моря. Оно щедро лило на город гнусь, хмарь, морось.

После работы Энгус собирался купить вредной еды, съесть её и лечь спать. Он чувствовал себя больным — простуженным и вялым — и не хотел пить чай с Хельгой. Но он повязал шарф и натянул шапку почти на самый нос. Лучше бы у желания Хельги поужинать с ним были серьезные основания.

Ну, Энгус отправился в сумрак и дождь.

***

Энгус никак не относится к мёртвым в целом. Они — часть его жизненного ландшафта. По улицах бродит множество людей, некоторые из них не вполне живы, но это по-прежнему люди.

Другое дело, что он в принципе не очень-то любит людей. В основном потому, что они довольно часто — шумные. Шума Энгус не любит, поэтому считает место своей работы практически идеальным. В библиотеке почти всегда очень тихо и почти невозможно встретить людей (живых, во всяком случае, хотя на пятом этаже живет призрак одного из библиотекарей, но, как всякий библиотекарь, он абсолютно бесшумен).

Энгус никак ни к кому не относится, но и для большинства людей он, кажется, невидимка. Ей-богу, мёртвые внимания на него обращают больше, чем живые. Иногда возникает даже ощущение, что он как-то незаметно для себя тоже умер.

***

Хельгины ужины, конечно, всегда хороши, а ещё они бесплатные.

Призрак кошки попробовал потереться об ноги Энгуса, пока тот раздевался, но ничего не вышло. Призрак сердито мявкнул и ушёл в стену. Только полупрозрачный хвост раздраженно дергался снаружи.

— Котя, — ласково сказала ему Хельга, — сволочь ты. Брысь наконец. Не путайся под ногами.

Кошка ушла окончательно.

— Никак не хочет уйти, — вздохнула Хельга. — Ей, похоже, и здесь хорошо.

Интересно, подумалось Энгусу, куда после смерти отправляются кошки.

— Слишком много призраков разом, и все они чего-то ждут, — раскладывая по тарелкам салат, сообщила Хельга.

— У них здесь какая-то работа. Тот, с которым я говорил, утверждает, что у него есть две недели увольнительной. Почему две недели, не сказал.

— Я сегодня разговаривала с какой-то леди девятнадцатого века. Она тоже чего-то ждёт.

— Знать бы ещё, чего, — вздохнула Хельга.

Почему-то Энгусу думалось, что ничего хорошего.

***

Мертвые на улицах встречаться стали всё чаще и чаще, и в конце концов, кажется, их сделалось больше, чем живых.

Один наглый типчик ломился к Энгусу в душевую кабинку, но Энгус на него прикрикнул, и тот даже извинился.

— Вы на том свете совсем совесть и представления о приличиях потеряли, — проворчал Энгус.

Типчик густо расхохотался.

— А ты ничего так, смешной!

Энгус принялся намыливать спину. Он отказывается смущаться там, где он всё равно ничего не может поделать.

По радио передавали мерзкую погоду — и не врали. Дождь начался ещё на прошлой неделе и с той поры пока не заканчивался. Близость северного, неприятного моря сказывалась. К тому же еще похолодало, и температура танцевала около нуля, не решаясь ни превратить дождь в снег, ни дать городу последнего в году тепла и солнца.

***

В библиотеке — адский холод. Энгус туда явился пораньше в надежде согреться: в его квартире отопление вышло из строя среди ночи, а ремонтная бригада обещала быть разве что к вечеру следующего дня. Так вот, в библиотеке было не теплее. Обогреватели работали на полную мощность, но не справлялись, чёрт знает почему и как все в таком случае будут выживать зимой. Спасал только горячий кофе, но от него в конце концов начало мутить.

Энгус продолжал листать фолианты в отделе редких книг, у стеллажа раздела "эзотерические и оккультные науки", но не особенно верил, что найдёт хоть что полезное. Всё было бессмысленно, а кончики пальцев мерзли и немели.

Энгус как никогда ненавидел город, библиотеку, дождь и призрак предыдущего библиотекаря, которому хоть бы хны (хотя теперь тот кутался в пушистые меха по моде столетней давности). В общем, было всё мерзко, а дальше обещало сделаться ещё омерзительнее, поскольку синоптики грозились "ухудшением погодных условий", "штормовым предупреждением" и указанием не выходить из дома без острой необходимости. Лучше бы чего путного сказали.

***

Хельга позвонила после обеда, в разгар рабочего дня, сказала, что сегодня у нее на лекции присутствовало пятнадцать живых и тридцать пять мертвых, а пожилая дама в корсете и с ридикюлем задала вопрос, ответ на который Хельга не знает, но думает сделать темой своего следующего исследования.

***

Некоторые вещи Энгус знал просто потому, что ему сказали мёртвые. Некоторых мертвых он знал ещё при жизни и поэтому путался, когда видел их занятыми привычными делами. Неловко вышло, например, со стариком Роджером, который каждое утро поливал газоны во дворе их дома. Он знал названия всех цветов на свете (или так Энгусу в то время казалось) и повторял названия столько раз, сколько Энгусу требовалось, чтобы запомнить. И никогда не терял терпения.

Поэтому для Энгуса Роджер был самым любимым из стариков двора — и уж точно куда любимей пани Ковальски, которая вечно делала Энгусу замечания про шнурки, или незастегнутые пуговицы, или про то, что он ходит по её мнению не там, не так и не за тем, за чем положено приличному мальчику. После смерти (её мертвого тела Энгусу не довелось увидеть, а то он показал бы ему язык) она приятней не стала, но теперь на неё можно было просто не обращать внимания.

Старик Роджер (которого все так и звали — Стариком Роджером) Энгусу по-настоящему нравился. Он, возможно, даже был ему какое-то время единственным другом. Он умер тихо и спокойно, ночью, и никто этого не заметил, пока не обнаружили, что газоны оказались не политы. А Энгус заметил ещё позже, потому что как минимум три дня после видел Роджера во дворе, сидящим на корточках перед очередным цветком.

Однажды даже перемолвился с ним парой слов. Кажется, Роджер пообещал ему хорошего дня.

Но затем Энгус сказал матери (той, которая основная — живая), что Старик Роджер нашёл новый вид цветка, а мама сказала:

— О, боже. Опять!

И позвонила семейному доктору.

В общем, основной проблемой всего детства Энгуса было то, что его друзья имели привычку умирать (но по-прежнему оставались ему друзьями), да и в принципе этих друзей было у него не так много. Доктор с его рецептами тоже не улучшал ситуацию. После выписанных им таблеток Энгус делался тупым и равнодушным.

Хорошо, что потом появилась Хельга. Она-то ему всё и объяснила. И только благодаря ей он не свихнулся на самом деле. С появлением в его жизни Хельги, кстати, прекратились и таблетки.

А после смерти матери Хельга её в некотором роде заменила. А Энгус ей, бездетной, похоже, заменил сына.

***

К вечеру отопление в доме так и не наладили, поэтому ночью Энгусу снились бесконечные снега Арктики. Утром он, простуженный и раздраженный, обнаружил, что к тому же сломалась кофеварка, поэтому скверно сваренный в ковшике кофе пил без удовольствия, только из необходимости согреться и взбодриться. Нужно было еще забрать высохшую одежду из сушилки на чердаке, и, в общем, только это Энгуса, пожалуй, и спасло.

На чердаке жил призрак тихий, спокойный и крайне осознанный — <i>уходить</i> он вовсе не собирался. Он встретил Энгуса на пороге и протянул руку.

— Идём.

Энгус онемел от изумления: прежде призрак делал вид, что не особенно-то Энгуса и замечает.

И Энгус пошёл.

Призрак увёл его в крошечную подсобную, в которой когда-то, наверно, кто-то жил, а теперь пахло пылью и сущей древностью.

— Сиди здесь, — велел призрак. — Ни при каких обстоятельствах не уходи отсюда. Ни в коем случае.

— Иначе что?

— Ты обязан здесь сидеть. — отрезал призрак. — Я ещё вернусь. А ты сиди и жди.

— У меня плита не выключена, кажется.

— Плиту выключат без тебя.

Энгус… Ну Энгус не очень-то обычно намерен слушать всяких призраков. Большинство из них вообще мелет всякую чушь.

Но тут завыли сирены.

— Сиди тут! — прорычал призрак. И исчез.

Энгус вскочил на шаткий стул и приник к крошечному окошку под самым потолком. Окошко больше походило на бойницу и разглядеть в нем мало что было можно. Выла сирена.

И тут пришла вода и начался ад.

Энгус зажмурился.

***

Что точно Хельга сказала маме, Энгус не запомнил. Просто Хельга была очень спокойная и выглядела очень солидно и авторитетно. А мама была тогда дерганая и вечно плакала чуть чего. В общем, Хельга говорила негромко, спокойно, а мама кивала, комкая носовой платок.

После этого жизнь очень переменилась: каждый вторник Энгус ходил к Хельге, якобы подтянуть математику. Но на самом деле никакой математики Хельга ему не преподавала (и мама это знала, но притворялась, что ни о чем не догадывается — возможно, просто решила, что с неё хватит). Хельга рассказывала Энгусу, кто такие Уходящие и как вести себя с живыми, чтобы не загреметь в психушку. Не то чтобы Хельга сама так уж много про мёртвых знала, но она долго и кропотливо собирала редкие крупицы знания, отделяла их от выдумок и сказок, систематизировала и записывала в тетрадь. Она занималась наукой, преподавала палеоботанику в университете, писала диссертацию и потому ко всякому делу и ко всякой информации относилась крайне серьезно. Но в общем наукой, которую Хельга ему преподавала, была наука выживания между двумя мирами.