Белые тапочки от Версаче

Время уже было вечернее, и это не внушало Кате оптимизма. Она оглянулась по сторонам.

«Похоже, что больше нет желающих посетить турбазу «Сосенки». Что это я раскисла? Я же уже приехала, отступать некуда, позади Москва. Я должна увидеть внука Ивана Федоровича и высказать ему все мои опасения. Иначе я перестану себя уважать и не смогу спокойно жить».

Катя решительным шагом, если это так можно было назвать при ее хромоте, направилась в лес, следуя указателю. За каждым кустом ей мерещился затаившийся убийца или ожидающий очередную жертву маньяк. Темные, шевелящиеся от легкого ветерка еловые ветки вселяли ужас. Кое-где еще лежал нерастаявший серый снег. Катя чувствовала себя в этой глуши совсем потерянной.

«Чует мое сердце беду… тьфу, совсем неврастеничкой стала! Вот предупреждали меня моя медсестра и Тина, что пропаду я от своего желания помогать незнакомым людям. Зачем мне все это? Для чего? Что мне скажет этот актер, которому дед не нужен? Зачем я во все это лезу? По дурости… точно, по дурости, другого объяснения нет, но и пути назад нет. Была не была, поговорить с Германом придется, хочет он этого или нет…» – пыхтела Катя, ковыляя по лесной дороге, дыша свежим, чистым воздухом, от которого у городского жителя начинает кружиться голова.

Наконец впереди показалась крыша какой-то деревянной избушки, и почти сразу же путь Кате преградила мужская фигура в камуфляже. Она вскрикнула от неожиданности и прижала руки к груди.

– Не бойтесь, гражданочка! – миролюбиво заявил охранник. – Куда?

– Турбаза «Сосенки», – сглотнула Катя.

– К кому? Или отдыхающая? Почему без вещей? Показывайте путевку!

– У меня нет путевки, я не отдыхающая. Мне по личному делу к одному человеку, – промямлила Катя.

– Девушка, ничем не могу помочь. Сейчас турбаза вообще закрыта, здесь идут съемки кинофильма, поэтому усилена охрана и на турбазу не пускают, так что извините, – сказал охранник.

– Я прошла километра три и очень устала, – тяжело оперлась о палку Катя, – а то, что здесь снимают фильм, так это очень хорошо! Я и приехала к одному из актеров, играющих главную роль. Значит, в Союзе кинематографии меня не обманули, – улыбнулась Катя.

– К кому вы приехали? – спросил охранник, уставившись на трость в ее маленькой, худой руке.

– К Герману Чадаеву, – ответила Катя.

– О! Не пущу! Здесь уже толпы поклонниц пытались проникнуть на турбазу к нему, но ничего у них не вышло. Не выйдет и у вас, так что не старайтесь. Но ход был хороший… трость, наивный взгляд. Я чуть было не попался, – хмыкнул охранник.

– Я не вру! Идти я дальше не могу, вот мое удостоверение об инвалидности. И я не его поклонница, я даже ни разу не видела его в жизни, только на экране, – твердо сказала Катя.

– И зачем же вы приехали в такую даль? – поинтересовался охранник.

– Чтобы полюбоваться на него, – передразнила его Катя. – Я врач его деда и хочу сообщить Герману не очень хорошие новости. Думаю, что он не обрадуется, если узнает, что вы меня не пустили. И не дай бог, если за это время его дед умрет, – добавила Катя, перенося вес на другую ногу.

Охранник задумался. Катя выглядела вполне искренней, а взгляд ее был честным и немного наивным. С минуту поразмышляв, охранник отступил в сторону.

– Третий домик слева, – неохотно сказал он, – но если вы меня обманули… – Охранник надулся, как мыльный пузырь.

– Я говорю правду, – заверила его Катя.

– Иди, иди, поверю на слово. Герман Юрьевич – хороший человек, при любом раскладе не будет ругаться.

Катя наконец-таки вошла на территорию турбазы «Сосенки» и двинулась по главной аллее, осматривая окрестности. Скамейки, аккуратные клумбы с цветами и симпатичные домики с резными ставнями. Катя остановилась у третьего домика и, поднявшись по ступенькам, набравшись смелости, постучала в дверь.

– Избушка-избушка, повернись в лесу передом, а ко мне задом, потому что я гей, – раздался чей-то голос.

Катя обернулась и увидела высокого и толстого мужчину в клетчатой рубахе и джинсах, заправленных в сапоги. Круглое лицо, темные с проседью вьющиеся волосы, толстые губы кривятся в улыбке.

– Чего смотришь? Новая осветительница? – спросил он, игриво блеснув очами.

– Новая, – кивнула Катя, чтобы не вдаваться в долгие и нудные объяснения перед незнакомым и совершенно пьяным человеком.

– И тоже ломишься к Гере? Пойдем со мной, муза! Я же не хуже собаки! – тоном Карлсона из мультфильма произнес мужчина.

Катя теперь поняла, что это какой-то актер, его лицо и внушительная комплекция показались ей знакомыми.

– Думаю, красавица, что вашему Герману уже кто-то освещает путь под одеялом. Идемте со мной на пикник под елкой, я буду щекотать ваше нежное тело своей трехдневной щетиной и еловыми ветками.

Катя не успела как следует обдумать его заманчивое предложение, как дверь в деревянном доме открылась и перед Катей предстал высокий мужчина с красивой фигурой и в черных трусах фирмы Dim.

– Миша, опять ты балагуришь? От твоего баса дом гудит! – Темные глаза мужчины остановились на Кате, и на какую-то долю секунды ей показалось, что он или удивился, или даже испугался.

«Все-таки не нравлюсь я людям с первого взгляда, – с сожалением подумала она. – Начинают хорошо ко мне относиться, только пообщавшись со мной, узнав, что я за человек. А вот так вот сразу произвести впечатление у меня никогда не получалось». – Она непроизвольно расправила плечи, чтобы казаться чуть выше.

– А… – протянул Герман, это был именно он, – вот оно что… А я-то думал, Миша, что ты тут в глуши совсем одичал и меня зовешь валяться под елями!

Михаил ухмыльнулся и, помахав ручкой, нетвердой походкой направился туда, откуда доносились смех и звуки какой-то бодрящей музыки.

Герман посмотрел на вечернее звездное небо и, словно определив время, сказал:

– Десять часов вечера. С учетом того, что съемки любовной сцены на сеновале начинаются на рассвете, а герой-любовник, то есть я, должен выглядеть свежо и бодро, извините, я просил меня после девяти часов не беспокоить! – грубо сказал Герман и попытался захлопнуть перед Катей дверь.

Она сама не знала, что на нее нашло, в каких фильмах такое видела, но Катя, мгновенно среагировав, просунула в дверную щель свою трость и не дала закрыть дверь. Правда, трость тоже не выдержала такого силового воздействия и благополучно треснула.

– Я, конечно, понимаю, что вы звезда и вам надо красиво выглядеть на сеновале, но вам придется меня выслушать. Я что, зря сюда ехала? К тому же мне и назад теперь будет идти тяжело со сломанной тростью, – сказала Катя и сама испугалась своей интонации.

Герман усмехнулся, в красивых глазах светились высокомерие и неприязнь.

– Автографа хватит?

– Я не за этим. Я хочу поговорить о вашем деде Иване Федоровиче, – сказала Катя.

– У меня нет никакого деда, не морочьте мне голову! Кто вы вообще такая? – спросил артист.

«Даже не стесняется, что стоит голый, совсем обнаглели эти артисты», – подумала Катя, с ужасом ощущая, как ее щеки заливает краска стыда.

– Меня зовут Екатерина, фамилия Лаврентьева, я врач вашего деда, то есть была им, и у меня большие опасения, что ваш дед попал в нехорошие руки.

– И что? – оперся о косяк двери голым плечом Герман.

– Ну, может быть, вы пустите меня в дом, я расскажу все подробно, что привело меня к вам, – сказала Катя.

– А больше вам ничего не надо? Пустить в дом. Мне нет дела до деда, потому что его никогда не было в моей жизни.

– Неправда, Иван Федорович мне рассказывал о вас. Вы же не будете вставать в позу обиженного мальчика? Человеку грозит смерть.

– Насколько мне известно, моему деду, как вы, Екатерина Лаврентьева, выражаетесь, не двадцать лет, и он когда-нибудь все равно умрет, – небрежно ответил Герман.

Катя подняла глаза и с недоумением посмотрела на него. В его глазах, кроме безразличия, ничего не читалось.

«Красивая пустая кукла, злой и бессердечный!» – подумала Катя, но, не выдержав его взгляда, принялась рассматривать татуировки и шрамы, украшавшие грудь артиста.

– Терпеть не могу татуировки, – сказала она.

– Правда? Это интересно. Простите, что не спросил у вас разрешения сделать их. Врач моего деда! Просто Баба Яга Костяная Нога, сломавшая свой костыль, – противно улыбнулся Герман.

– Плохой из вас герой-любовник, если вы говорите женщине такие слова, – спокойно сказала Катя, полная решимости достучаться до железобетонного сердца Германа.

– Это судить зрителям, а не тебе, – презрительно фыркнул он, отступая на шаг.

Он исчез внутри домика, Катя, секунду поразмыслив, решительно вошла следом.

– Ни один нормальный человек не может оставаться безучастным, если другого человека подстерегает опасность, – сказала Катя, входя через небольшую прихожую в комнату средних размеров.

Обстановка была в простом, деревенском стиле. Деревянный пол из широких ровных досок, низкий потолок, простая мебель и два плетеных кресла, в одном из которых расположился Герман, так и не удосужившийся накинуть на себя хоть какую-нибудь одежду.

– Вот пусть люди и позаботятся. Моя мать жила без отца, и я рос без деда, и ничем я этому человеку не обязан, – вяло ответил Герман.

– Но так же нельзя… Вы его единственный родственник! Забудьте обиды! Помогите старику!

– Если вы такая сердобольная, вот и помогайте, – смерил ее безразличным взглядом красавец.

– Я бы с удовольствием, но что я могу?! Ваш дед, мне кажется, попал в руки мошенников, – и Катя вкратце рассказала о подозрениях, которые зародились в ее голове. – Понимаете, почему я приехала к вам? Я ничего не могу! Иван Федорович не хочет меня видеть.

– Правильно делает, – фыркнул Герман.

– Я не могу пойти в милицию, так как у меня нет никаких доказательств, одни только подозрения. И потом, на каких основаниях я к ним пойду. Вы его единственный родственник, и вас в милиции послушают, а от меня не примут даже заявления.

– А вам не кажется, что вы ненормальная и ваши подозрения всего лишь глупые домыслы? – спросил Герман.

– На моем участке умерла женщина от сердечного приступа. Она тоже пользовалась услугами «Ангелов с поднебесья», а у моей подруги умер преподаватель, связавшийся с этой фирмой, – сказала Катя, чувствуя сквозняк, так как у Германа было распахнуто окно и входная дверь тоже не была закрыта до конца.

– А вы думали, что старые люди живут вечно? – усмехнулся Герман.

– Ну что вам стоит, Герман? А вдруг я права? Спасите деда! Поговорите с ним, пусть дед перепишет квартиру на вас, тогда он не будет нужен «Ангелам с поднебесья», и они отстанут от него, – предложила Катя. – Главное, чтобы не было поздно.

– Мне не нужна его квартира, и кому он ее завещает, мне все равно.

– Ради его спасения, – умоляюще посмотрела на него Катя, почему-то сфокусировавшись на его руках и только сейчас заметив синяки и следы уколов.

«Бог мой, с кем я говорю?! Он же законченный наркоман! Вот это да! Вот это богема!» – мелькнула мысль у Кати.

– У меня нет желания никого спасать и больше слушать этот бред. Вы предложите свои услуги деду, может, он клюнет на ваше молодое тело и красивые глаза и отпишет вам квартирку? Он ведь у нас в семье известный ходок был, а такие и в старости не успокаиваются, – спокойно сказал Герман и пронзил ее взглядом темных глаз. – А сегодня ныряй в постель ко мне, твоя хромота там будет не помеха, все равно я сегодня один.