Шайбу, шайбу!

Возле ворот, ведущих на территорию отделения, нас встретила моя жена, бывшая Кощеева бесовка, Оленушка. Кинулась ко мне, прижалась к груди моей и тревожным голосом спросила:

— Что-то случилось?

— Да нет, — от её объятий я слегка разомлел. — Обычное дело, милицейское.

И тут мимо нас начали носить игроков хоккейных, среди которых был и Митька наш, и Фома. Олена ахнула.

— Успокойся, деточка. Мы с воеводой враз это дело раскроем да на ноги всех молодцов поставим! — улыбнулась Яга и шустро прошла мимо нас к терему, не иначе чтобы потребовать у Назима самовар ставить.

— Митька! Фома… Но как же это… Кто? — прошептала Олена, еще сильней прижимаясь ко мне.

— Думаю, что Кощей, — отстранил я жену, заметив что-то на крыльце.

Я подошел и поднял свиток пергамента с вороньим пером. Сомнений у меня не было, от кого именно это письмо.

— Странно, только что его не было.

— Теряешь хватку, милая, — позволил себе я улыбнуться, разворачивая пергамент. Вот что в нем было сказано:

«Я, царь преступный, единственный, Кощей Бессмертный, требую, чтобы милицейский воевода лукошкинский, Никита Иваныч, волк породы ментовской, позорной, предстал перед моими темноцарскими очами сегодня в полночь.

Поговорить надо. Наедине.

Ответ жду со своим посланником».

Перечитав еще раз сие письмо, я обнял жену и прошёл в терем, где нас ждал уже горячий самовар, вкуснейшая пахлава и Яга, сидящая с задумчивым видом у окошка.

— Ну, что скажешь, Никитушка? — спросила она, дождавшись, когда жена нальет нам чаю и присядет рядом со мной.

— Вот, — протянул ей я пергамент. Яга шустренько его прочла и отбросила к стене, где его подхватил Василий.

— Вот нахал, — степенно она произнесла после недолгого молчания. — Ну и что ты про это думаешь, Никитушка?

— Надо встретиться, — пожал плечами я.

— Нет! — в голос воскликнули Яга и Олена. Я чуть не подавился чаем, Василий-кот — и тот подскочил и, бросив новую игрушку, скрылся в комнате бабушки, и даже Назим выглянул из-под печки — точнее, показался его габаритный нос и не менее большой тесак.

— Не, одного мы тебя, Никитушка, не отпустим. Да и не дело это — самому воеводе милицейскому с преступником обычным якшаться, —произнесла Яга после того, как я немного пришел в себя.

— Лучше пусть сам к нам приходит, — поддакнула ей бывшая бесовка.

В этот момент раздался стук в окно. Яга сноровисто распахнула створки, и на подоконник вспорхнул ворон — пернатый посланник Кощея. Мы с ним уже несколько раз пересекались, и зачастую он отсюда, из нашего терема, улетал несолоно хлебавши. Не пойму, и как Кощей держит таких у себя при дворе. Наверное, это та же история, что и у меня с Митькой. Какой-никакой, а свой все же — уволить жалко, рука не поднимается, хотя он порой такое отчебучивает…

Ворон слегка трусовато огляделся, но, не увидев ни Назима, ни Василия, осмелел и наконец заговорил.

— Ну? — спросил он у меня. — Что мне сказать господину?

— Слушай меня, пернатый, — ответила ему вместо меня Яга. — Если Кощеюшке что-то надо от воеводы, пусть сам приходит, и неча письма похабные…

— Яга! — в голос воскликнули мы с Оленой.

— Чего? Ну да, не похабные, но оскорбляющие, это неважно, — отмахнулась Яга. — Так вот, нечего ему пергамент заморский зазря переводить, пусть приходит и сам рученьки свои костлявые под кандалы тяжелые подставляет!

— Да вы обалдели? — каркнул посланник. — Ежели я такое Кощею передам, он меня враз на вертел пустит.

— Ничего, пожаришься — похорошеешь, — улыбнулась ему Оленушка.

— Да тьфу на… — начал было ворон, но осёкся под моим строгим взглядом. — Значит, отказываете?

— Нет, — ответил я. — Но встреча будет проходить на моих условиях. Здесь, в тереме, в полночь и при свидетелях.

— Не пущу я его в терем свой! — воспротивилась Яга.

— Хорошо, встретимся на крылечке, — не стал я спорить со старушкой.

— Сойдет, — каркнул ворон и шагнул в окно. Спустя секунду мы увидели, как он летел прочь, в сторону Кощеева царства.

К встрече с Кощеем мы изрядно подготовились. Для начала Яга поставила передо мной стакан, наполовину заполненный водой, — верное средство, когда нужно отследить зло, приближающееся к дому. А что бы я ни говорил ранее, Кощей и был тем злом.

Олена уселась неподалёку от крыльца с огромной иглой, изображая усердную жену, что зашивает мужу портки. Василий примостился рядом со мной на крыльце и урчал так, что все псы, поскуливая, попрятались. Наверное, еще помнили тот его вояж, когда он верхом на собаке до Подберезовки добрался. Даже Назим — и тот не вытерпел: сидел у моих ног и грозно точил свой тесак. Рядом со мной возвышалась Яга; она стояла, опираясь на клюку и устремив взор куда-то вдаль. Словом, на крыльце собралось все отделение — только не хватало Митьки и Фомы, но они колодами ледяными лежали в сенях. Я же сидел на крыльце, лениво перелистывая свой блокнот. Таких блокнотов у меня накопилось уже с десяток. А это — самый первый. Было интересно перечитать свои записи…

Ожидание затягивалось. Но, наконец, ровно в полночь вода в стакане дрогнула. Кощей приближался. И минуты не прошло, как он ступил на наш двор.

— Ах, вот он, воевода милицейский, сам на свою погибель ко мне вышел, волк позорный! — обратился ко мне Кощей.

Взвизгнул противно тесак, заставив всех поморщиться, и в тот же миг игла в руках моей жены оказалась совсем рядом от уха Кощеева.

— Только попроси, милый, и он враз глухим на одно ухо станет, — елейно проворковала Оленушка.

— Ну, воевода, мне же по закону жанра так говорить положено! — воскликнул обиженно Кощей.

— Зачем пожаловали, гражданин? — сухо спросил я, жестом давая «отбой» жене. Благо, что Маняши, Митькиной невесты, нет — все еще в деревне отцу помогала; она бы Кощея без предисловий на рога своей коровы накрутила. — Вынужден вас предупредить, вы обвиняетесь во множестве преступлений, содеянных на землях моей ответственности. Советую вам добровольно сдаться.

— Не начинай, Никита Иванович! — усмехнулся Кощей. — Я к вам с…

— Заявлением? — перебила его Яга.

— Добровольной сдачей в руки правосудия? — спросил я.

— Нет… С предложением.

— Говорите, — вновь перешел я на сухой канцелярский язык.

— Да чего его слушать, скрутить его и пусть расколдовывает наших молодцов! — на своем дворе Яга была беспримерно храброй, хотя я знавал случаи, когда перед Кощеем она робела. Но не в этот раз.

— Как раз мое предложение по поводу «замороженных». Я мог бы их разморозить, но…

— Чего вы хотите?

— Шайбу золотую; отдашь её мне — и я враз их расколдую.

— Не пойдет. У меня к вам есть ответное предложение, — вдруг загорелся я одной идеей.

— И какое? — все так дружно спросили меня, что я подскочил и чуть не заикал с испугу.

— А попытайтесь его выиграть. Слабо? — злорадно усмехнувшись, спросил я.

— Это чего, в хоккей твой? — слегка обескураженно произнес Кощей.

— Ну да, — кивнул я.

— Совсем ополоумел со своим хоккеем, — прошептала Яга.

— Как-то это неправильно, что ли. Я же злодей.

— И что же? А представьте, какие слухи о вас ходить будут в преступном мире? Дескать, сам Кощей взял да обыграл в честной игре воеводу милицейского. Это какой престиж. А то вы, как я погляжу, свои очки подрастеряли за эти два года. И никак не на первой строчке рейтинга преступников.

— Ну, Никита Иванович, — медленно произнес Кощей, и я напрягся, чтобы отразить — хотя бы попытаться — удар. — Будь по-твоему!

Грохнул гром. Я удивленно глянул на небо: гром посередине зимы — это ненормально, — и прозевал момент, когда Кощей исчез с нашего двора. А через секунду из сеней раздался молодецкий храп Фомы и Митьки…

Остаток ночи прошел спокойно. Выпив чая для успокоения, мы разошлись спать. А наутро меня разбудил… дьяк, сидевший на заборе и счастливо кукарекавший в небо… Пока я соображал, что к чему, он сиганул с забора и был таков.