Вторжение в Московию

* * *

Прошёл месяц, как царь Димитрий, бывший Матюшка, а он уже стал привыкать к своему новому имени, поселился на дворе воеводы. Он оброс прислугой, холопов появилась уйма. Все услужить ему были готовы. Откуда-то и дьяки появились, и все смышлёные: приказы строят по образцу Москвы, указы, грамоты мелькают. Сидят подьячие и перьями гусиными скрипят по целым дням.

«Вот чёрт!» Не знал Матюшка, что государево дело построено так сложно… Да и имя своё он, Матвейка от рождения, уже начал забывать. Тем более что ни Гриньки, ни Алёшки после того дня уже ни разу не видел он, и ничто не напоминало ему больше о прошлых его днях, о прошлой жизни. Да было ли вообще прошлое у какого-то Матюшки?.. На самого себя, на того из прошлого, он сам смотрел со стороны и с удивлением, как на чужого.

«Димитрий, государь и царь!» — теперь во всякий день в ушах его звучало и звучало, к чему-то новому и необычному он привыкал.

Но прошлое не всё легко стиралось. По-прежнему язык его любил солёное и крепкое словцо. Парчовый кафтан, хрустящий от новизны, в плечах ему, казалось, стеснял, был узок. И он частенько надевал своё старьё, а стоптанные сапоги привычней были, не жали ноги. Всё было у него теперь: двор царский, хоромы, приказы, казна немалая скопилась уже, полк казаков, стрельцы. Детей боярских он видел на своём дворе, и воеводы из ближайших городов ударили поклонами на верность ему, великому князю Димитрию.

— Поклоны бьют, а вот с казной воруют! — ворчал по целым дням его дворцовый дьяк Пахомка, тот самый, которого он припоил уже давно к себе.

Но что-то, ему казалось, остановилось. Он это чувствовал. Однако в свои тайные книжки он больше не заглядывал, припрятал их подальше: боялся, а вдруг попадут кому-нибудь в руки.

Опять каббалистическое число подкралось неминуемо. До Сёмина дня, до срока, осталось ровно 33 дня. Вот завтра будет тот день… «И что-нибудь случится непременно!..» Настал тот день, тот срок. С утра стояла неважная погода. Она будто сулила какие-то ненастья ему: шёл мелкий нудный дождик, предвестник пока ещё не близких холодов и серого осеннего начала.

До полудня он принял в своих хоромах двух дьяков, стоявших во главе приказов. Их завели вот только что. Приказ Разрядный был у них, а другой — Большой казны. И с думой пока неважно выходило: ни одного боярина не было у него. А тех, кого он назвал своими боярами, в Москве бы не пустили и на порог к посадскому купцу.

Но к полудню ветер разогнал на небе тучи, и выглянуло солнце, дорогу подсушило. Опять запрыгали возле конюшни воробьи, клюют овёс, дерутся, суются всюду и шустрят.

Конюхи вывели лошадей из стойловых конюшен во двор царских хором. Царь Димитрий собрался прогуляться верхом за городские стены, развлечься на охоте в лесу, соседнем с городком. Там царские егеря заметили стадо кабанов. Да, да, у него появились уже и егеря. Их подарил тот недоверчивый воевода, вымаливая прощение с нижайшими поклонами.

Димитрий вышел из хором одетый в поношенный кафтан, удобный для выездок в поле. И тусклые сапожки сидели на нём ладно. Он был немного с утра, конечно же, под хмельком. Но пил он теперь не с ярыжками: с боярами, советниками ближними своими. Вот новая его среда, вот новые его приятели.

Никулка, его стременной, подвёл к нему тёмно-гнедого мерина с белой отметиной на лбу.

Матюшка, а иногда он вспоминал ещё, что он Матюшка, легко взлетел в парчовое седло и, обминаясь, слегка покачался в нём, чувствуя, как упруго держат ноги тело. С десятком всадников, а к ним ещё два егеря, он выехал из города и миновал посад. За деревянным острогом он собрался было наддать мерину в бока, разрысить его, к седлу привыкнуть самому, поскольку ездил раньше верхом не часто: всё больше жизнь гоняла его пешим ходом. Но тут его спутники заметили, что навстречу им пылят по уже высохшей дороге всадники. И были они тоже кучкой небольшой. На шляпах у них покачивались павлиньи пёрышки, на польский лад были раздвоены околышки.

— Ляхи! — крикнул стремянной, мгновенно узнав знакомые очертания всадников, здесь всем известных.

— Стой! — скомандовал Димитрий, потянул за повод и перевёл бег своего коня на шаг. И тот затанцевал, кокетливо пошёл вперёд и как-то боком, немного приседая.

Ещё издали, когда они только что увидели тот отряд, он сразу же приметил впереди той кучки всадников надоевшую ему фигуру: «Несёт же бес его!»

«Ах! Сегодня же тот день! Так это он явился на мой тот срок!» — вспомнил Матюшка ещё вчера донимавшее его каббалистическое число. О нём он помнил с самого утра, хотя с похмелья болела голова. А вот встретил пана Меховецкого, и всё тут же вылетело из неё… «Почто бы так?» — подумал он о странном состоянии. Оно появлялось у него всякий раз, когда с ним рядом оказывался кто-нибудь из ляхов. Тогда все чернокнижные мысли его вмиг исчезали из головы…

Меховецкий узнал его тоже, ещё издали, хотя одет он был уже совсем в иной наряд. На нём развевался нараспашку русский кафтан, была непокрытой голова, и чёрные кудри ложились большими завитками на лоб его покатый.

Меховецкий подскакал вплотную к ним и нахально уставился на него во все глаза. Затем он ухмыльнулся, вскинул руку к шляпе и слегка поклонился ему в седле.

— Великий князь Димитрий, тебе бьёт челом полковник Николай Меховецкий!

До него, до Меховецкого, одного из первых в Посполитой дошла молва о появлении в Стародубе царя Димитрия, царя долгожданного и своего. Тот перестал скрываться. И вот теперь он спешил сюда, уверенный, что это его Матюшка, его задумка, принял личину новую. Он здесь, перед «московским царём»… «Хм! Как всё удачно вышло! И этот учитель, любитель малолетних панночек, справился, и превосходно, с заданием своим!»

Он готов был расхохотаться.

— Пан Меховецкий, о тебе уже наслышан я! — ответил Димитрий на его поклон и милостиво кивнул головой ему. А сердце, его сердце, Матюшкино, помнило ещё вот этого пана. И эта память подталкивала его поклониться тому, кто вытащил его из тюрьмы, обогрел и накормил. К тому же и научил кое-чему: как стать царём Московии. А это многого ведь стоит… Да тот был паном, а он, Матюшка, всего лишь простой посадский мещанин…

Меховецкий приветливо улыбался ему, всё так же внимательно вглядываясь в него, как будто хотел уловить что-то за вот этой игрой. Да, они вели сейчас игру, для всех иных, в этот момент их окружающих. Всю подноготную не знают те. И уж точно не узнают никогда. Он отыскивал на его лице, фигуре, взгляде, за что бы уцепиться и кое-что понять… Кафтан на нём был слишком уж крестьянский. Да, въелся, сидит в нём скаредный прижимистый мужик. Не вытравить… Ну что ж — пускай живёт таким. Не забывал бы только роль свою, взятую на время. Осанка появилась у него, не царская, но не была похожа и на холопскую уже.

«Вот те на! Откуда что берётся!» — с нескрываемым восхищением смотрел он на Матюшку, как тот сидит в седле, небрежно отдаёт приказы. И даже как глядит он на него, полковника Меховецкого. Ведь это он вылепил его, вот этого, пока ещё новорождённого царя… Да что там царь — он «царик» всё ещё!.. «И не дай бог, если сядет в самом деле на трон!» — почему-то стало ему не по себе, хотя он сам готовил его на эту роль… Но почему же вот только сейчас у него закралось сомнение? А не тогда, когда его на это дело подбивал князь Адам… Ну, тот бражник, безумец, что с него возьмёшь. Князь Александр — хотя бы поумнее…

— Филька, лети назад и предупреди Пахомку, чтобы приготовил всё для встречи дорогих гостей! — приказал Димитрий холопу. — Дуй, малец, дуй! Чтобы в штанах крутился ветер! Ха-ха-ха! — расхохотался он, довольный приездом Меховецкого.

Он догадался, что тот приехал не просто взглянуть на него, а с каким-то делом, вестями. Ведь впереди, об этом он не забывал, был Сёмин день, проклятый день. Он изжевал его, и чем ближе подходил, тем чаще он напивался по вечерам.

Всадники всей массой повернули и двинулись обратно в город.

— Князь Адам передаёт привет твоей милости! — сказал Меховецкий, поехав рядом с Матюшкой, наклонил почтительно голову перед ним, великим князем.

«Да, он-то не оступится, играет хорошо, все тонкости придворных знает! — мелькнуло в голове у Матюшки. — И он не подведёт меня. А вот поможет крепче сесть в царское седло!.. И с чем-то приехал… С чем же? Не случайно ведь сегодня опять моё число!»

В хоромах, уже за столом, Меховецкий сообщил ему, что за ним дня через два придёт полусотня гусар[12], пока всего лишь полусотня. Но в Посполитой о нём уже наслышаны, и гусары собираются опять в поход за царя Димитрия.

— Через недели три к тебе придёт от князя Адама пан Валевский, — понизив голос, сказал он, чтобы не слышали «ближние» царя.

— Кто он такой? — спросил Матюшка. Он всё ещё чувствовал себя им, простым Матюшкой, вот перед ним, перед паном Меховецким. Тот, его наставник и поводырь, загнал его, как вбросил, в иной мир, ужасно сложный. Туда он угодил по прихоти его… «Вот и пускай, паршивец, спасает или помогает!..»

— Ну-у! — удивился тот. — Его ты, великий князь, ведь должен знать!

Насмешка прозвучала в голосе его, захмелевшего. Он был, конечно же, пьян, но ещё держался крепко мыслями, не позволял себе лишнего болтать.

— Гусары в Польше не у дел, — продолжил дальше Меховецкий, пряча хитрую усмешку в усах. — Соблазни их, царь, походом!

О-о! Как сказал он это слово — «ца-арь»! Как в тот момент смотрели его пьяные глаза на него, на Матюшку… Что было в них и в голове его? Как знать хотел он всё же это.

— Я с Шуйским за престол начну войну! — вдруг само собой истерично вырвалось из уст его, того самого Матюшки, на которого какой-то воеводишка нагнал страха ещё совсем недавно вот в этом Стародубе. Ах! Как не хотелось ему вспоминать об этом, травил он это в себе вином…

Меховецкий снова усмехнулся, но ничего не сказал. Он стал опять говорить всё о том же Валевском, что тот будет канцлером, как велел князь Адам. И он потряс указательным пальцем перед самым его лицом, как будто отчитывал какого-то мальчишку.

И он, Матюшка, проглотил всё это.

Но Меховецкий всё не унимался. Он был изрядно пьян, и его тянуло царить вот здесь, при его «питомце», при его Матюшке. И он стал поучать сидевших за столом «ближних» царя.

— В Литву и Польшу письма рассылайте! Пишите: царь Димитрий жив и набирает войско! И не забудьте указать — оклады выше королевских обещает! — поднял он вверх руку, как будто грозил кому-то за непослушание. — Кто ступит первым ногой на землю Московии — получит сверх за четверть золотой!.. Ха-ха! Вот так мы и заманим их!..

И не видел он, пьяный, потрёпанных лиц «ближних» царя. Наутро же, проспавшись, он покрутил больной головой: «Брр!.. И кто только пьёт эту гадость!..» Он опохмелился, оставил свою полусотню гусар Матюшке, сказал, что через месяц вернётся с войском из Посполитой, и уехал обратно за рубеж.

Он поехал на Волынь, в замок Вишневец. Он вёз князю Адаму подробный отчёт о том, что сделал и как живёт их ставленник в земле Московской.

Но Валевский, как обещал Меховецкий, не появился в Стародубе. Зато в конце августа там объявился опять сам Меховецкий. Он был возбуждён, при встрече с ним всё время шутил и был весьма доволен чем-то. Но он уже не позволял себе такие штучки, какие ещё проскальзывали у него совсем недавно, при последнем его визите в царские хоромы.