Моё живое сновидение

6 мая 1965 года

Это была напряжённая неделя, точнее её окончание. Ещё в понедельник Джоселин рассказала мне, а затем и бабушке с дедушкой, что она уезжает по распределению в Москву. Это обозначало, что я не увижу сестру, единственного по-настоящему родного человека, следующие три года. Естественно, моей первой реакцией был шок, ведь я думала, что благодаря прописке в Свердловске, довольно крупном городе, она останется здесь. Но позже, уже в нашей комнате, Джо пояснила, что сама попросилась не в Свердловск, а в Москву, чтобы наконец начать жить самостоятельно. Тем более, Москва город возможностей, и на реставрацию там много всего, а Джоселин как раз на реставратора и выучилась. Потому я поняла её, поддержала, покивала, но в душе всё равно расстроилась. Всё-таки сестра играла в моей жизни слишком большую роль. Однако прикусив губу изнутри, в четверг я проводила её на вокзал и молчала всю обратную дорогу, а потом ушла в свою комнату и долго плакала в кровати. Так я и уснула на мокрой подушке, свернувшись калачиком.

Мне успел приснится какой-то странный сон как я лечу на крыльях вместе с Джо, а потом она приземляется на старинный поезд прошлого века, машет мне, а меня уносит ветром к разрушенному замку, где стоят молодой принц и принцесса, которые с грустью наблюдают за моим полётом. После этот сон мягко перетёк в другой, где я сидела на поле жёлтых тюльпанов и рядом, как всегда из лёгкой дымки, появился Рей. Парень вновь выглядел задумчиво, но как только он увидел меня и мои припухшие глаза, то его лицо стало обеспокоенным.

— Ёжик, что случилось?

Я помотала головой, пытаясь придумать язвительную шутку, но при воспоминаниях об отъезде Джоселин, мои глаза вновь стали наполняться слезами, и я лишь просипела:

— Ничего.

Зная меня в разных состояниях, Рома подошёл ближе и, стараясь заглянуть мне в глаза, улыбнулся:

— Ну раз ничего, тогда у меня видимо сильные галлюцинации. Интересно это цветы так влияют или солнце? А может это у тебя аллергия на тюльпаны? Если так, то давай я выкошу это поле к Чертовой бабушке.

Я всё же не выдержала и улыбнулась. А затем рассмеялась. А затем наконец разревелась. При чём со всеми возможными звуками. Сипящими и хрипящими. И вдруг, когда я уже едва не падала от нахлынувших эмоций, Роман инстинктивно подхватил меня и… мы не проснулись. Мы всё также стояли на тюльпановом поле, хотя руки Ромы вполне явственно касались моих голых плеч и прижимали к себе. Осознание пришло лишь когда я немного проревелась и почувствовала, будто нахожусь в тёплом коконе, пахнувший непривычно и необычно. Мой друг по снам был выше меня на пол головы, а руки у него были длинные и с большими ладонями. Так что создавалось полное ощущение тёплого и мягкого одеяло, которое закутало меня во всех сторон. Видимо что-то такое осознавал и сам парень, потому как он медленно, словно боясь, отпустил меня и шокировано уставился на меня. Его глаза хлопали, зажигая и гася тёмно-зелёные огни. Первая очнулась я.

— Мы здесь.

— Да, — Рей кивнул, не отрывая от меня взгляда.

— Мы не проснулись, — продолжила я констатировать очевидное.

— Похоже на то.

Больше в голову ничего не приходило. Мы продолжали стоять друг напротив друг друга, смотря в глаза. Я даже не помню чётко как тот день выглядел. Слишком много мыслей было в голове. Самая главная: «Я теперь смогу обнять его. Или взять за руку. Или прижаться плотнее». Свои недружеские чувства к Роме я осознала уже довольно давно, но это было входило в список того, что мы с ним не обсуждали. Да и правила наших встреч в стране Морфея не давали много шансов перейти к чему-то большему. А смысла в просто словах я тогда не видела. Так и жила. Но теперь… теперь я смогла полноценно почувствовать весь трепет перед повзрослевшим другом, всю нежность внутри сердца при его появлении, каждую мурашку от его нахождения рядом. Теперь я могла…

— Марианна, — прервал бурю моих мыслей глубокий голос.

Я несколько раз быстро моргнула и поняла, что Рей смотрит на меня так, как не смотрел никогда. Его глаза стали тёмными, почти чёрными, лишь с тонким изумрудным ободком вокруг. Парень медленно наклонился ко мне и почти у самых губ прошептал:

— Раз мы можем касаться друг друга… Я хочу попробовать коснуться тебя… По-другому.

И он осторожно поцеловал меня. Сначала это было просто прикосновение и меня пробило током от контраста мягких губ и колючей щетины. А затем он отстранился и поцеловал ещё раз. Здесь я уже почти ничего не понимала, захваченная вихрем эмоций. И когда он спустя неясное количество времени отстранился, я лишь смогла дышать с закрытыми глазами. Спустя пару секунд я всё же открыла глаза и, видя перед собой такое родное и красивое лицо, решилась прошептать.

— Рей. Кажется мы всё ещё здесь. А ещё… кажется я люблю тебя.

И проснулась. Резко, внезапно, будто на меня вылили ведро колодезной воды. Судя по тому какой мокрой была подушка и простыня, то долгое время я думала, что так и было. Слепо осматриваясь, я не могла поверить, что проснулась. Сейчас. В такой момент. Мысленно я всё ещё была там и смотрела в Ромины глаза. А теперь я здесь, в тёмной комнате, где за окном звонко лает собака.

Перевернув подушку и сдвинувшись с мокрой простыни, я попробовала вновь уснуть. Иногда это помогало, и мы продолжали так случайно прерванный сон. Особенно если Рома додумывался сделать также. Но в этот раз сон не шёл. Я лежала полностью бодрая и могла лишь прокручивать пережитое в голове. На двадцатый раз мне надоело заниматься самоубеждением, что я всё ещё хочу спать, потому я встала и пошла на кухню. Там я взяла бабушкин успокаивающий чай и заварила себе без спроса. В тот момент мне было глубоко всё равно как сильно она будет ругаться утром, если обнаружит. Мне хотелось скорее уснуть и вновь увидеть своего… уже явно не только друга и товарища. После такого люди обычно начинали встречаться, а потом и вовсе женились. Но нам с Ромой до этого было далеко. Хотя бы, потому что мне было всего четырнадцать, а ему семнадцать. А ещё потому, что мы жили в разных частях страны и даже не знали фамилий друг друга. Только тут я осознала, что ничего не знаю о Романе, кроме имени, возраста и родного города. А ведь таких Ром было великое множество по всему Советскому Союзу. Того же возраста, в тех же городах. Без фамилии, отчества и даты рождения я не найду его, даже если захочу.

Твёрдо решив, что при следующей встрече обязательно скажу свою фамилию через загадку, которую Рома, конечно, разгадает, я наконец пошла спать.

В ту ночь мы с ним не встретились. И в следующую тоже. И через неделю… И через месяц. Даже по прошествию двух месяцев совершенно обычных и ненужных снов, я всё ещё верила, что это временно. Что скоро мы снова встретимся. Но этого не произошло и через полгода. И вот тут я отчаялась. Рядом не было даже сестры, с которой это можно было бы обсудить. А бабушке с дедушкой я никогда не доверяла настолько, да и не знали они всей истории. В отчаянье, я стала писать дневник и рассказывать в нём всё происходящее. Это помогало, но не так сильно, как разговоры с Ромой обо всём или ночные откровения с сестрой. Тогда я стала писать письма Джоселин чуть ли не каждый день, но её ответ не приходил очень долго и это погрузило меня в ещё глубже в то, что сейчас бы я назвала «депрессией». Но тогда я такого слова не знала, а потому не понимала, почему день на день похож; почему я не хочу засыпать, а утром не хочу просыпаться; почему ничего не радует по-настоящему, и любая эмоция кажется фальшивой, натянутой. За несколько месяцев таких раздумий я очень сильно забросила учёбу, затем рассорилась с бабушкой, после и с дедушкой. Я понимала, что что-то не так, но сделать с этим, как мне казалось, ничего не могла. Я даже пробовала попроситься на звонок сестре, но бабушка сказала, что ей сейчас не до этого и не надо её отвлекать. И вот, я вновь написала сестре о своём состоянии и честно описала что чувствую и чего не чувствую. Ответа от Джо не последовало, зато она приехала через неделю и, игнорируя возражения старших, сообщила, что забирает меня на месяц к себе в Москву. С учёбы меня отпросили, хотя учителя и директор были очень недовольны, но Джоселин, с только ей присущим талантом оратора, убедила их, что когда я вернусь, то опять буду одной из лучших в классе. Так я и оказалась в Москве, где днём читала необыкновенные книги, вручённые сестрой, а вечерами и на выходных, вместе с Джо бывала в красивых местах, на разных удивительных представлениях, в гостях у интересных людей. После мы всегда долго разговаривали о пережитом, о Роме, о моей жизни до и сейчас. Сестра больше убеждала меня, как в детстве, что он выдумка и что надо завести реальных друзей, но слушая истории, видя новое, знакомясь с людьми, я сама понемногу, через слёзы и смех, осознавала, что в моей жизни, кроме Ромы или Рея существует множество всего; что после того, что было в раннем детстве я достаточно сильная и самостоятельная, что я могу и хочу жить. Ни ради встречи с мистическим парнем из снов, ни ради старшей сестры или бабушки с дедушкой. А ради себя и того, что я ещё могу сделать. Это будто возродилось из моей души, как весенняя трава под тёплым солнцем.

В тот же месяц я открыла для себя, что хочу быть врачом. Даже не врачом, а именно медсестрой. Или ещё лучше травматологом. Помогать людям, делать перевязки, уколы, спасать жизни. Узнав об этом, Джо подарила мне книгу по анатомии человека и посоветовала подтянуть знания по биологии и химии, а после долго обнимала на перроне вокзала, что было на неё очень непохоже. Она сказала, что будет писать, чтобы я не смела подгружаться обратно в это состояние отчаяния, и что у меня всё будет хорошо. Я поверила ей тогда и уехала домой.

Дальше дни и недели полетели вновь, но теперь это было больше похоже на полёт воздушного змея. Я сообщила бабушке и дедушке о своих планах поступить на травматолога, чем вызвала их одобрение. После шло несколько месяцев, когда я обратно возвращалась к успехам в учёбе, параллельно готовилась к поступлению в медицинский. И вот, спустя три года, по окончанию 10 класса, я поступила в Свердловский медицинский институт. Там всё совсем завертелось: учёба, веселье, пары, лекции, комсомол, спорт, кружки и прочее. Два года пролетели мимо, я нашла себе подругу, меня нашёл воздыхатель, я отлично училась, разве что только зрение стало хуже. И всё было отлично… но одно утра в трамвае всё изменило.

19 сентября 1970 года

Это была осень, середина сентября. В наш уральский город уже пришли холода, но это был последний из деньков, когда ещё светило солнце. Вагон трамвая был почти полностью заполнен, люди ложились друг на друга спать, а утренние лучи солнца то ли грели, то ли слепили. Я стояла в самой толпе и шёпотом повторяла предыдущую лекцию, которую сегодня обещали спросить. Погрузившись достаточно глубоко, я не сразу заметила, что меня неотрывно разглядывают. Только когда взгляд стал уже прожигать во мне отверстие, я отвела взгляд от окна и посмотрела в ответ. Это оказался парень с лысой головой, на полголовы выше меня и одетый в рубашку и брюки. Но несмотря на его обыкновенный вид, моё сердце ускорилось, по венам будто потекла кровь на пару градусов ниже, а голова из-за прилива кислорода в крови стала невесомой. Изумрудные глаза напротив тоже не остались равнодушны, в них читалось неподдельное удивление и недоумение. Парень стоял довольно близко, потому я сняла очки, чтобы разглядеть лучше, как вдруг: