История любви леди Элизабет

Единственным, кто встретил Торнтона, была его собака, ньюфаундленд, которая, заливаясь лаем, вбежала в дом и остановилась у ног Яна. Тень, – названная так не за темный окрас, а за безграничную преданность господину, которого она боготворила еще с тех пор, как была щенком, – безумно радовалась возвращению хозяина.

– Я тоже скучал по тебе, девочка, – промолвил Ян, опускаясь на корточки и гладя ее блестящую черную шерсть. – Я привез тебе подарок, – сказал он ей.

Она тотчас же перестала тереться о его ноги, наклонила голову набок, слушая хозяина, и не отрывала умных глаз от его лица. Между ними так было всегда – это странное почти сверхъестественное взаимопонимание между человеком и умной собакой, обожавшей его.

– Ян, – печально произнес священник.

И как будто расслышав боль в этом единственном слове, рука Яна замерла. Он медленно распрямился и повернулся к священнику, собака села рядом с ним, смотря на Дункана с таким же внезапным волнением, которое было на лице хозяина.

Как можно осторожнее дядя сообщил племяннику о гибели его семьи, и несмотря на то, что Дункан хорошо научился утешать людей, потерявших своих близких, он никогда не встречался с таким глубоко скрытым, жестко сдерживаемым горем, которое проявил Ян, и священник был в полной растерянности, не зная, как ему к этому относиться. Ян не рыдал и не бушевал; все его лицо и тело окаменели, сдерживая невыносимую муку, отвергая ее, потому что он чувствовал, что она может убить его. В тот вечер, когда Дункан уезжал, Торнтон стоял у окна, смотря в темноту, собака была возле него.

– Возьми ее с собой в деревню и отдай кому-нибудь, – сказал он Дункану, решение звучало безвозвратно, как смерть.

Не поняв, Дункан остановился, не снимая руки с ручки двери.

– Кого взять с собой?

– Собаку.

– Но ты сказал, что собираешься остаться здесь по крайней мере на полгода, чтобы привести дела в порядок.

– Возьми ее с собой, – отрезал Ян.

В эту минуту Дункан осознал слова племянника и испугался.

– Ян, ради Бога, собака любит тебя. Кроме того, здесь она составит тебе компанию.

– Отдай ее Макмертонам в Калгорине, – резко сказал Ян.

И Дункан против своей воли взял не желающую уходить собаку с собой. Только веревка, обвязанная вокруг шеи ньюфаундленда, смогла заставить ее уйти от хозяина.

На следующей неделе отважная Тень нашла дорогу через все графство и появилась перед домом. Дункан был там и почувствовал, как сжалось у него от волнения горло, когда Ян решительно отказался замечать присутствие озадаченной этим собаки. На следующий день он сам вместе с дядей отвез ее обратно в Калгорин. После того, как Ян пообедал с семьей, Тень ждала перед домом, пока он сядет в седло, но когда она собралась следовать за ним, хозяин обернулся и сурово приказал остаться.

Тень осталась, потому что всегда слушалась приказа Яна.

Дункан пробыл еще несколько часов, и когда он уехал, Тень все еще сидела во дворе, ее глаза не отрывались от поворота дороги, голова в ожидании склонилась набок, как будто она отказывалась верить, что Ян в самом деле хотел оставить ее там.

Но Торнтон так никогда и не вернулся за ней. И впервые Дункан понял: Ян обладал настолько мощным умом, что мог им подавить все свои чувства, когда хотел этого. С холодной логикой он бесповоротно решил отдалиться от всего того, что могло бы напомнить ему о его потере и вновь заставить страдать. Портреты родителей и сестры и принадлежащие им вещи были аккуратно убраны в сундуки, и все, что осталось от них, – был дом. И его воспоминания.

Вскоре после их смерти, через три дня после пожара, прибыло письмо от деда Яна герцога Стэнхоупа. Два десятилетия спустя, после того, как он отрекся от сына за то, что тот женился на матери Яна, герцог написал ему, прося примирения. Ян прочитал письмо и выбросил. Когда ему причиняли зло, он был несгибаем и беспощаден, как скалистые холмы и суровые болота, которые породили его.

Он также был самым упрямым человеком, какого когда-либо знал Дункан. Когда Ян был еще мальчиком, сочетание в нем спокойной уверенности, блестящего ума и упрямства заставляли задумываться родителей. Как однажды шутливо заметил отец, говоря о своем одаренном сыне, «Ян позволяет нам воспитывать его, потому что любит нас, а не потому, что считает нас умнее. Он уже знает, что мы не умнее, но не хочет ранить наши чувства, признавая это».

Принимая во внимание способность Торнтона холодно отвернуться от любого, кто причинил ему зло, Дункан не питал особых надежд на то, что ему удастся смягчить отношение Яна к деду теперь, когда он не может в этом деле апеллировать ни к уму племянника, ни к его чувствам. Не сейчас, когда герцог Стэнхоуп значил для Яна намного меньше, чем его ньюфаундленд.

Погруженный в свои мысли, Дункан угрюмо смотрел на огонь, а в это время сидящий напротив него Ян отложил в сторону бумаги и наблюдал за ним в задумчивом молчании. Наконец, он сказал:

– Поскольку моя стряпня была не хуже, чем обычно, я полагаю, есть другая причина твоего мрачного вида?

Дункан кивнул и, все еще не избавившись от дурного предчувствия, встал и перешел к камину, подготавливая в уме аргументы, с которых он начнет разговор.

– Ян, твой дед написал мне, – начал священник, смотря, как исчезает добрая улыбка Яна и лицо превращается в каменное изваяние. – Он попросил меня выступить от его имени и уговорить тебя снова подумать о встрече с ним.

– Ты зря теряешь время, – холодно сказал Ян.

– Но он – твоя семья, – попытался снова Дункан.

– Вся моя семья сидит в этой комнате, – отрезал Ян. – Я не признаю другой.

– Ты – его единственный наследник, – упрямо настаивал Дункан.

– Это – его проблема, а не моя.

– Он умирает, Ян.

– Я не верю этому.

– А я верю ему. Более того, если б была жива твоя мать, она бы просила помириться с ним. Ее мучило всю жизнь, что он отказался от твоего отца из-за женитьбы на ней. Мне не надо напоминать тебе, что твоя мать была моей единственной сестрой. Я любил ее, и если я могу простить человеку то зло, которое он причинил ей своими поступками, я не понимаю, почему ты не можешь.

– Прощение – твоя профессия, – с ядовитым сарказмом сказал Ян. – Но не моя. Я верю: око за око.

– Я говорю тебе, он умирает.

– А я говорю тебе, – Ян произносил слова с жесткой отчетливостью, – мне наплевать!

– Если ты не считаешь нужным принять титул для себя, сделай это ради своего отца. Титул принадлежал ему по праву, так же, как твой будущий сын получит его по праву рождения. Это последняя возможность уступить, Ян. Твой дед дал мне две недели, чтобы повлиять на тебя, после чего он назначит другого наследника. Ты приехал сюда на целые две недели позднее. Может быть, уже слишком поздно…

– Слишком поздно было и одиннадцать лет назад, – ответил Ян с ледяным спокойствием, и затем на глазах священника лицо племянника резко и поразительно изменилось. Его скулы утратили жесткость, и он начал складывать бумаги в ящик. Покончив с ними, взглянул на Дункана и сказал с тихой усмешкой: – Твой стакан пуст, викарий. Хочешь еще?

Дункан вздохнул и покачал головой. Все кончилось так, как он предполагал и опасался: Ян мысленно захлопнул дверь перед дедом, и ничто никогда не изменит его решения. Дункан по опыту знал, что когда он становится спокойным и любезным, как сейчас, Ян – бесповоротно вне досягаемости. Так как вечер с племянником уже безвозвратно испорчен, Дункан решил, что ничего не потеряет, если обратится к другому деликатному делу, которое беспокоило его.

– Ян, об Элизабет Камерон. Ее дуэнья рассказала кое-что…

Та же пугающе приятная и в то же время холодная улыбка вновь появилась на лице Яна.

– Я избавлю тебя от продолжения разговора, Дункан. С этим покончено.

– С разговором или…

– Со всем.

– Мне так не показалось! – резко сказал Дункан, доведенный до предела дьявольским спокойствием Яна. – Сцена, которую я увидел…

– Ты увидел конец.

Он сказал это, как заметил Дункан, с той же бесповоротной решимостью, с тем же насмешливым спокойствием, с каким говорил о своем деде. Как будто Ян уже про себя разрешил все вопросы к своему полному удовлетворению и отложил их в такое место, куда ничто и никто не сможет проникнуть. На основании последней реакции племянника на вопрос об Элизабет Камерон она теперь относилась к той же категории, что и герцог Стэнхоуп. Расстроенный Дункан схватил бутылку бренди, стоящую у локтя Яна на столе, и плеснул немного в стакан.

– Есть одна вещь, которую я никогда тебе не говорил, – сказал он сердито.

– Что это? – спросил Ян.

– Я ненавижу, когда ты становишься очень любезным и насмешливым. Я предпочитаю видеть тебя в гневе. По крайней мере, тогда я знаю, что у меня есть шанс, что ты услышишь и поймешь меня.

К безграничному неудовольствию Дункана, Ян только взял книгу и снова начал читать.