Проклятие рода

Давешняя девка поджидала его. Ее карие глаза смотрели на Поджогина настороженно, но высокомерно, даже насмешливо.

- Ах, ты… - чуть не задохнулся про себя от злости, но сдержался, взор к полу опустил, произнес елейно, почти нараспев. – Передай княгине, что с великокняжеской волей пожаловал к ней. – И даже голову склонил в почтении.

Девка ничего не сказала, только снова хмыкнула, но удалилась.

Шигона поднял глаза и посмотрел ей в спину, провожая взглядом. Про себя подумал:

- Погодь немного, будешь еще под плетью выть, вспоминать, как свысока пялилась на меня. Сперва выпорю, а после воям отдам – пусть потешаться, а затем… камень на шею, да в реку.

В ожидании княгини Поджогин прошел к окну, во двор выглянул. Видел, как челядь суетилась, лошадей запрягали, воины оружием бряцали – дело обычное, князь с княгиней к отъезду готовиться. Мысли Шигоны по-прежнему занимала девка:

- Ясно, что не дворовая, но все равно из худородных, как и сама Соломония. Даром, что Василий на ней женился, родня сабуровская так и поперла, думала осчастливит. Князь-то не слишком их жаловал…

- С чем пожаловал, Иван Юрьевич? – Услышал Поджогин голос княгини, повернулся, поклонился быстро.

- Храни тебя Бог, княгиня! – дворецкий не разгибал спину, застыв в поклоне.

- Полноте, Иван Юрьевич, хватит поклоны бить, не тяни, сказывай, с чем послал тебя князь Василий. – Речь княгини лилась величаво и неторопливо, но уловил в ней Поджогин тревожные нотки.

– А-а-а, - подумал, - чует что-то… - но распрямился послушно, глядел открыто, без лукавства. Хороша была княгиня… в самом соку женском. Волосы жгучие, как смола, упрятаны под кикой жемчугами расшитой, лицо белое, глаза карие, почти черные – кровь татарская в них, да в волосах видна, но распахнуты широко, без узости азиатской. Одета скромно, но сукно-то дорогое, немецкое, да пальцы сверкают каменьями перстней. Княгиня великая, одним словом.

- Великий князь и государь наш велел кланяться тебе княгиня.., - начал было дворецкий, собираясь вновь переломиться в поклоне, но Соломония перебила его в нетерпении:

- Я же молвлю тебе, полноте, Иван Юрьевич, бить челом попусту!

Круглое лицо ее раскраснелось, не от гнева, от волнения. Пальцы нервно крутили кольца, а глаза жгучие так и впились в дворецкого.

- На богомолье зовет тебя великий князь! – Шигона взмахнул рукавами в стороны – вот, дескать, и все.

- На богомолье… - повторила за ним княгиня с явным облегчением, взор отвела в сторону. Высокая грудь поднялась и опустилась с выдохом глубоким. – А что ж сам-то не зашел, сам не сказал? – Вновь взглянула на дворецкого, уже не скрывая тревоги.

Поджогин улыбнулся широко:

- Сам уже в путь собирается, вон выгляни в окно, посмотри, как челядь бегает.

Княгиня подошла к окну, выглянула:

- Что так поспешно, Иван Юрьевич? Почто меня не ждет?

- То не ведомо мне. – пожал плечами дворецкий. – Сказано лишь сопровождать тебя, княгинюшка.

Соломония внимательно вглядывалась в суету на дворе. Вдруг, откуда-то со стороны, появился князь. На окно ее посмотрел, заметил. Княгиня встрепенулась, даже рукой ему замахала. Но Василий, как-то странно смутился, отвернулся тот час, махнул рукой, чтоб коня подавали, на руки подставленные ногой оперся и в седло заскочил. Сразу поводья подобрал, развернулся и к воротам. Воины за ним, торопясь, поскакали, возок митрополичий прокатил мимо, телеги с припасами, как-то быстро и двор весь опустел.

- Сопровождать… - рассеянно повторила за Поджогиным княгиня. Потом тряхнула головой, к нему повернулась. – А что, я без провожатого не доеду?

Шигона опять развел руками:

- Таков наказ великокняжеский…

Опять глубоко вздохнула опечаленная Соломония:

- Раз наказ, исполняй его. – Покорно голову опустила, спросила чуть слышно. – Когда едем-то?

- Да, поспешать надобно, - охотно подхватил Шигона, - князя догонять с митрополитом. Я уж и лошадей велел закладывать.

- Ох ты! – всплеснула руками Соломония, - мне же собраться время надобно.

- А ты скажи, княгиня, девкам, что брать, пусть они сундуки-то собирают, а мы тем временем налегке тронемся. Князя догоним, - Шигона на ходу придумывал, - глядишь, он тишком далее поедет, тут и сундуки подоспеют.

- Да, - заторопилась княгиня, - ступай, Иван Юрьевич, я скоро. – И уже девке нам знакомой, - поспешать, надобно, Любава, пойдем смотреть, что собрать. – Соломония, забыв о Шигоне, стремительно вышла. Любава, чуть повременив, внимательно и серьезно посмотрела на дворецкого, заметив усмешку на его лице. Поджогин был доволен – все прошло гладко.

- Иди, иди! – кивнул он ей - Слышала, что сказано!

Любава сверкнула ненавидяще взглядом и вышла вслед за княгиней.

Скоро не получилось, выехали лишь под вечер. Да Поджогин особо и не торопился, только для виду. Надо ж было дать время князю с митрополитом отъехать, а то неровен час догоним и вправду. Главное от дворни княгининой избавиться. Соломония ехала вдвоем с Любавой, остальные сундуки укладывали и должны были утром отправиться. Княгиню сопровождал Шигона да с два десятка его холопов верных. Сами верхами ехали, а княгиня с девкой в возке крытом. Народ и не видел кто. Зеваки, что встречались на дороге, шапки привычно сдергивали – видели, что знатный боярин верхом едет, а кто в возке и не ведомо. Великого князя с утра видели, митрополита тоже, знать, княгиня в Москве осталась.

Вторую ночь у Шуйских в вотчине провели. Странно было, никто из бояр не встречал. Трапезничали молча, вдвоем с Поджогиным. Тот веселость свою обыденную словно потерял, словно язык проглотил, сидел нахмурившись. Соломония даже спросила:

- Что не весел, Иван Юрьевич?

Отозвался:

- Притомился что-то дорогой. Ты уж прости, великая княгиня, холопа верного. Годы уже не те… - Насмешка в голосе дворецкого почудилась Соломонии, когда титул ее называл. Но Шигона глаз от стола не отрывал, сидел потупившись. Больше не говорили. Разошлись после ко сну.

- Чует мое сердце, Любавушка, что-то не так все! – Призналась в сердцах княгине девке верной, когда та помогала разоблачиться в опочивальне. Любава прильнула к ней:

- И мне тревожно, княгинюшка. Но с тобой я, ни на шаг не отойду, беречь буду.

- Полноте, Любава, - усмехнулась Соломония, но растрогалась преданностью девичьей, - что со мной может случиться. Я ж княгиня великая. Муж мой государь всех земель русских. – Себя больше успокаивала.

- Я с девкой одной дворовой говорила… - Любава на колени встала, обхватила ноги княгини, - она сказывала, с утра они были… коней поили…

- Ну вот, видишь… догоняем, а догнать никак не можем.

- Только девка сказывала, что великого князя она не видела! – Любава снизу вверх посмотрела прямо в глаза Соломонии. – Владыка был, а великого князя не было с ним! – Повторила.

Кольнуло сердце княгини, но вида старалась не подать:

- Что с того, что не видела? Может ли дворня всех узреть?

- Всех не всех, но великого князя…

Утром не удержалась Соломония, спросила таки Шигону, пред тем, как в возок сесть:

- А где князь то мой? Сказывают, митрополит один проезжал.

Поджогин заулыбался:

- Княгиня, на то он и великий князь, чтоб самолично решать с кем ехать. Может, наскучил ему наш владыка Даниил, может, вперед поскакал, посмотреть, как Покровский монастырь отстроили к его приезду. Сколь даров-то им пожаловано было, сама знаешь.

В путь тронулись, Шигона отстал малость, плетью махнул пса верного сотника Охрюту подзывая. Невысокого роста, широкоплечий, с характерным разрезом глаз – из татар казанских крещеных, Охрюта крутился впереди, но увидев знак, поспешил на зов. Поравнялся с хозяином, поехали рядом, стремя в стремя.

- Откуда княгиня могла знать, что митрополит был здесь без князя?

Сотник поцокал языком, сморщился:

- Думаю, девка княгинина донесла. Видел, как крутилась с дворней. Взять бы ее и… – Охрюта выразительно показал, чтобы он с ней сделал.

- Возьмешь, когда велю! А ныне слушай… - сотник подобрался весь, в лицо хозяину заглядывал. Поджогин ехал, сосредоточенно вперед смотря. – Поскачешь быстрее, посмотри, чтоб все готово было. Стражу всю поменяй, митрополиту скажешь…, а ну его, - махнул рукой, поправился, - игуменье скажешь, всех со двора вон, сама встретит, до хором княжьих проводит. Владыка пусть в соборе дожидается. Девку… - прищурился, - девку выманить от Соломонии надобно… скажи игуменье, пусть поразмыслит, как… Девку схватить, но не убивать, сам после решу, что с ней делать. И чтоб кони, кони княжеские во дворе привязаны стояли! Понял, пес?

- Будет сделано, хозяин!

- Гони! – Сотник стегнул лошадь, присвистнул и понесся вперед, обгоняя всех. Двое воинов отделились от отряда и поскакали за ним.

На четвертый день добрались и до Суздаля. Дело к закату уже было. Неторопливо въехали через Святые ворота, церковь надвратная Благовещенская, такая вся маленькая и изящная, словно игрушечная, казалось, приветливо кивнула Соломонии своей главкой. Из камня сложена, а вся узорчатая, будто не каменщик, а столяр искусный делал. Княгиня улыбнулась в ответ и перекрестилась:

- Ну вот, Любава и добрались, наконец! А вона и кони княжеские – показала рукой на двор. – А ты говорила…

Девушка тоже коней увидала, но недоверчиво покачала головой. Кони, мол, не князь…

За воротами, въезжавшему открывались на дворе все строения монастыря, одно за другим, с рядами каменных келий, образующих, как бы вторую ограду. Главный собор – Покровский – большой четырехстолпный храм с тремя мощными апсидами, поднятый на высоком подклетном этаже, которому суждено стать мавзолеем для знатных узниц-монахинь, что ссылались сюда царевой волей. Монастырь-то царский! Обнаженность стен собора и тяжесть глав, словно вытесанных из огромных каменных глыб, нависала над монастырем, подавляла своей мощью. За собором виднелась деревянная Зачатьевская церковь с одностолпной каменной палатой трапезной, а с другой стороны – келарской. Неподалеку и звонница располагалась. Ее нижний четверик первого яруса переходил не в восьмерик, а в шестигранник, словно из дерева, а не каменный – то суздальские зодчие постарались. К топору привычные, стали каменщиками, оттого и дух свой внесли в строение.

Шигона с коня спрыгнул, поводья холопу отдал, помог княгине выйти.

- Вон, – показал в глубь двора, там опираясь на посох, шла к ним навстречу монахиня, - игуменья спешит к тебе. Позволь удалиться, узнать, как там, господин наш, великий князь московский. – Склонился в поклоне почтительном.

- Ступай себе, Иван Юрьевич! – отпустила его Соломония, разомлевшая от дороги дальней. – Мне и игуменьи довольно будет.

Шигона не заставил себя упрашивать и тут же куда-то исчез, а вместе с ним и воины его разошлись, несколько конюхов уводили прочь лошадей.

Игуменья Ульяна, старица лет шестидесяти, с морщинистым лицом, но удивительно проницательными и зелеными глазами, сверкнувшими вдруг из тени куколя, стояла перед Соломонией, опираясь на кривой черный посох. Поклонились друг другу почти одновременно. Старуха назвалась, но так тихо, что Соломония не расслышала.