Дело привидений "Титаника"

Но я очень настороженно следил за движениями его правой руки. Я заметил, что его рука прячется в карман пальто.

Я оказался быстрее его на долю секунды...

Он быстро повернулся мне навстречу, но дуло его револьвера еще глядело в ковер, когда мой уже глядел прямо в цель.

Я сам не ожидал, что попаду ему в лицо, а не в грудь. Ударом пули его отбросило назад, но он перевернулся в падении и упал ничком, в полный рост. Я слышал, что, если падают на живот, то рана не смертельна.

Я вышел из-за стола, пригнулся к нему, соблюдая осторожность. Он был несомненно мертв... Только теперь я обратил внимание, что у него на руках надеты перчатки... Кто знает, возможно, он считал себя хорошим стрелком и решил изобразить мое «самоубийство»... Это был бы третий зловещий спектакль в его жизни. Но может быть, я ошибаюсь.

Когда я уходил из дома, мне казалось, что он совершенно пуст. Я не заметил ни одной живой души. И по дороге до самой станции мне не попался ни один человек, словно весь этот мир обезлюдел в одно мгновение.

Остальное вам известно лучше, чем мне.

Дубофф устало вздохнул и в третий раз вынул свои часы... Любопытно, что он не оставлял их на столе.

— Целых шесть минут избытка с моей стороны, — признал он с досадой. — Приношу вам искренние извинения... Теперь вы знаете больше, чем каждый из участников драмы по отдельности.

— Отнюдь нет... — не согласился я с его утверждением, но обосновал свой ответ не сразу: надо было собраться с мыслями, ведь эта история произвела-таки на меня сильное впечатление.

Мое молчание вселило тревогу в моего «гостя».

— У вас есть сомнения? — приглядываясь ко мне, осведомился Дубофф.

Я уже был готов и стал говорить:

— Основания вашей версии очень зыбкие... Нет ни одного неопровержимого доказательства того, что ваш отец был убит «канцлером». Нет также неопровержимых доказательств того, что сестра вашего отца тоже была убита им. Наконец, и у меня нет никаких доказательств — ни общих, ни частных, так сказать... то есть я не могу быть уверен, что все происшедшее на «Титанике» описано вами правдиво. И кроме того, я не могу быть уверен в том, что Румянцев первым достал свое оружие, а вы только оборонялись... Ведь вы и раньше хотели убить его, не так ли?

Дубофф как-то мучительно улыбнулся и кивнул.

— Наконец, я не могу утверждать, что он убит именно вами, — добавил я. — В настоящую минуту могу лишь подозревать вас.

— Я предусмотрел ваши выводы, — сказал Дубофф.

— Надеюсь, — в самом деле понадеялся я, стараясь не думать о дальнейшем развитии событий. — Я надеюсь, что вы предусмотрели хоть одно, но очень веское доказательство в свою пользу. Надеюсь также, что оно окажется оригинальным.

— В каком смысле? — удивился Дубофф.

— Не станете же вы пользоваться «доказательством» своего антипода... — таков был мой самый сильный ход.

Дубофф переменился в лице. Он засиял так, будто суд только что прочел над ним оправдательный приговор. Он расправил плечи и вздохнул с необыкновенным облегчением.

— Вы... как бы это сказать?.. вы очень достойный партнер в деле, — назвал он меня, широко улыбаясь. — Да, я приготовил одно такое доказательство. Только одно. И я тоже очень надеюсь, что вы оцените его.

Аккуратным движением руки он перевернул револьвер дулом в свою сторону, поднял его со стола и, потянувшись ко мне, положил свое оружие прямо передо мной.

— Вот мое доказательство, — сказал он и снова откинулся назад.

Не помню, чтобы я растерялся в эту минуту. Теперь мне кажется, что у меня куда-то пропали все чувства и все мысли.

Я просто взял оружие со стола и осмотрел его. Это был револьвер системы Кольта. Я заглянул в гнезда барабана: лишь одно оказалось пустым.

Как только я начал щелкать барабаном, Дубофф неторопливо поднялся и так же неторопливо взял свою шляпу с края стола.

— Вы приняли решение? — деловито спросил он.

Я ничего не ответил ему... Я не знал, что ответить. Я солгу, если скажу, что во мне боролись чувство долга с чувством чести. По-моему, во мне ничто не боролось. Я просто равнодушно наблюдал, как он с намеренной медлительностью удаляется к двери.

Там, уже выходя, он еще раз повернулся ко мне и сделал короткий поклон.

— Если вы приняли решение, — спокойно проговорил он, — то прошу вас довести дело до конца: использовать мое доказательство в течение последующих двадцати четырех часов... Я искренне благодарен вам. Прощайте...

И он исчез.

Ровно через двадцать четыре часа я пришел в рабочий кабинет Аркадия Францевича Кошко. Начальник уголовной полиции часто задерживался на работе допоздна. Он уделил мне достаточно времени, чтобы я вкратце, без живописания ярких сцен и психологических экскурсов, изложил свои сведения о «Деле привидений «Титаника» и попросил полной отставки.

Сначала Аркадий Францевич покачал головой, потом, к моему глубокому изумлению, таким же движением, как это делал Дубофф, достал свои часы и с досадой взглянул на циферблат. Взглянул и затем печально вздохнул.

— Да вы уж не торопитесь теперь, голубчик... с этой своей отставкой, — хмуро проговорил он. — Уж в крайнем случае могли бы пригласить его на свое место. Служи он в сыске, цены бы ему не было.

Он еще немного помолчал и добавил:

— Вы несомненно очень умны, дорогой Павел Никандрович, но еще не слишком благоразумны. Ничего страшного. Это по молодости.

На том мы и расстались. Я ушел, очень хорошо понимая, что оправиться не смогу и мое, так сказать, «служебное хладнокровие» подорвано на всю жизнь: память уже не даст покоя.

Шел к концу октябрь 1916 года... И мы еще не видели во тьме тот огромный айсберг, что уже неумолимо приближался к кораблю, который назывался Россией.

V

Ровно через два года, в октябре 1918-го, поздним вечером раздался дробный стук в дверь моей квартиры.

Так началось новое действие... Московские декорации были уж не те. Я уже не просил швейцара пропустить ко мне гостей и уже не был беспечен, а лихорадочно размышлял, нести к двери заряженный браунинг или поостеречься. Решил, что для встречи брать его не стану. Окажись там какой-нибудь большевистский «разъезд» — будет хуже.

Дождавшись повторного стука, я пошел в прихожую и встал сбоку от двери — на тот случай, если начнут палить сразу. Затем вежливо, но решительно задал вопрос.

— Господин Старков, — слабо донесся женский голос, — откройте, умоляю вас!

Удивившись, я приоткрыл дверь — и был поражен окончательно. Поздними гостями были Анна Всеволодовна Белостаева и ее американский брат.

Войдя, они сами поспешили затворить за собой дверь.

— Это мой брат, — сторонясь, представила гостья своего спутника.

У нее на лице был написан сильный испуг.

— Мы неплохо знакомы, — с поклоном ответил я и протянул ему руку.

В прихожей было довольно сумрачно, но я заметил, что Дубофф очень бледен и лицо его покрыто крупными каплями испарины.

— Извините, руки подать не могу, — хрипло проговорил он, — испачкана...

Заметил я и то, что правую руку он держит под бортом пальто, словно прижимая к боку какой-то предмет.

— Господин Старков! Он очень сильно ранен, но запретил об этом говорить! — срывающимся шепотом выдала его сестра.

Меня бросило в жар.

— Покажите! — решительно потребовал я и сам отвел в сторону борт его расстегнутого пальто.

Его рука и весь костюм от кармана донизу был уже залит кровью. Пуля попала чуть ниже ребер. Рана, несомненно, была очень опасной, а выдержка Дубоффа была поистине героической.

— Вам нужен доктор! — сказал я, зная где найти Варахтина.

— Никаких докторов! — отрезал Дубофф. — Прошу вас уделить мне ровно минуту — выслушать и не перебивать. Затем вы примите решение.

Он с трудом сдержал стон и заметно согнулся.

— Пойдемте, я положу вас, — предложил я.

— Нанесу крови... Опасно, — выдавил он и тут собрал все свои силы и вновь распрямился, чтобы смотреть мне прямо в глаза. — Вы здесь единственный человек, кого я знаю и кому полностью доверяю. Мне — конец... Не перебивайте... Анна, я требую, возьмите себя в руки! (Его сестра в эти мгновения закрыла лицо и задрожала в беззвучных рыданиях). Я хотел вывезти сестру к себе, в Америку... Как видите, возникли осложнения. Теперь я намерен поручить ее вам. Разумеется, вы можете отказаться. В этом положении невозможен ни малейший упрек. В случае согласия ваши действия будут очень хорошо оплачены. Анна, отдайте!

Белостаева дрожащей рукой протянула довольно увесистое портмоне... Я без слов принял его, но оставил держать на весу.

— Здесь все необходимые документы, адреса, деньги на период дороги, — пояснил Дубофф. — Услуги всех людей, которые организуют выезд, уже оплачены. Места встреч указаны. Вы прибудете в Крым, оттуда — в Константинополь. Там вас встретят. Далее, вы обратитесь в торговую фирму... о ней есть вся информация... Там вас еще раз снабдят наличными деньгами и помогут добраться до Америки. Я гарантирую вам, что на первое время вы будете вполне обеспечены и сможете, при желании, открыть свое дело. Ваше решение?

Жизнь моя перевернулась в одну секунду. Уже полгода я сидел в Москве, как загнанный глубоко в нору барсук... Я еще не успел толком поверить в происходящее у меня в прихожей, как уже огромная энергия закипела во мне.

— Готов... — только и сказал я.

— Боже мой! — донесся до меня шепот Анны Всеволодовны, но я решил пока вовсе не смотреть на нее.

Дубофф на миг просиял и широко, как тогда, улыбнулся.

— У меня не было сомнений! — сказал он и сильно зажмурил глаза: заметно было, что боль одолевает его. — У вас четверть часа на сборы. Анна знает куда идти. Прощайте!

И он еле оторвался от косяка, к которому прижимался спиной.

— Всеволод! — сдавленно вскрикнула его сестра.

— Уведите ее! — хладнокровно потребовал Дубофф. — Мы с ней уже успели проститься.

— Могу ли я что-то еще сделать для вас? — спросил я.

Дубофф позволил себе избыток времени еще в одну минуту:

— Если можно, глоток воды...

Я беспеременно взял его сестру под руку, силой отвел ее в комнату и, усадив в кресло, занялся делом: налил стакан.

Дубофф сделал два глотка — очень сдержанных, коротких...

— Куда вы теперь? — стараясь сохранить деловитый тон, спросил я.

— Вы сделали для меня все, что могли, — ответил он, возвращая мне испачканный кровью стакан. — Я в долгу. Должен и я хоть что-то сделать для вашей страны.

Он так и подчеркнул: «вашей».

На площадке перед дверью он еще раз оглянулся и подмигнул мне, сказав, возможно, последние в своей жизни слова:

— Кому быть застреленным, не утонет.

Я хотел было пожелать ему удачи, но сдержался и только поднял на прощание руку.

Когда, закрыв дверь, я энергическим шагом возвращался по коридору, Анна Всеволодовна с безумными глазами вылетела мне навстречу из комнаты. Я поймал ее прямо в охапку.

— Отпустите меня! — вскрикнула она, забившись у меня в руках.

Я буквально протолкнул ее в комнату и бросил в кресло.

— Успокойтесь! — грубо прикрикнул я на нее. — Не подводите своего брата! И меня, между прочим, заодно! Я дал ему слово чести вывезти вас из этой преисподней!