Крысавица

* * *

Из монастыря Хуана и Эстебан перебрались в крошечный домик и зажили там, отвергнутые светским обществом, зато принятые всей душой своими соседями. Как и соседские ребятишки, Эстебан рано повзрослел и учёным премудростям предпочитал всевозможные мальчишеские забавы и проказы, на которые был великий мастер. Единственное, что унаследовал мальчуган от своей благовоспитанной утончённой матушки, был талант к рисованию, но и его Эстебан приспособил под себя, изображая не пейзажи или портреты, а довольно меткие и, чего греха таить, обидные карикатуры на соседей, родных и знакомых. За эти карикатуры на мальчишку частенько жаловались, грозились прибить, а то и колотили, если могли догнать, но Эстебан оставался верен себе, своим привычкам и своему таланту.

Когда мальчику исполнилось десять лет, в маленькой семье произошли серьёзные перемены: во-первых, сердце сеньоры Хуаны, до этого целиком и полностью принадлежавшее только сыну, смог покорить почтенный ювелир сеньор Луис. Эстебана же, который страшно ревновал мать и обозлился на весь мир, забрал к себе на воспитание сеньор Мигель, который после смерти отца стал главным в роду и мог наконец-то перестать скрывать свою помощь сестре и племяннику. Это и стало второй серьёзной переменой в жизни Хуаны и её сына.

Эстебан рос в доме своего дядюшки словно чертополох на клумбе с изысканными лилиями: нет, разумеется, и сам дон Мигель, и его семейство приняли мальчика как родного, но по-настоящему родным всем этим благовоспитанным и знатным людям Эстебан себя никогда не ощущал. Так и вырос вороной в павлиньих перьях, чувствуя себя одинаково глупо и среди богатых и знатных, и среди простых людей. Дон Мигель сначала пытался отдать племянника в лоно католической церкви, но после первой же непотребной карикатуры на служителей духовенства, за которую в былые времена могли и на костёр отправить, от своей затеи отказался, решив, что армия вернее сможет обуздать строптивого, явно унаследовавшего дурные наклонности папаши, мальчишку.

Эстебану пришёлся по вкусу военный мундир, а особенно то, как охотно сеньориты и даже замужние сеньоры падают в объятия военного. Правда, армия и живопись сочетались плохо, а потому от мундира пришлось отказаться. Дон Мигель в отчаянии махнул рукой и выделил племяннику скромную мастерскую, где тот самозабвенно трудился, создавая пусть и не потрясающие шедевры, но довольно яркие и запоминающиеся картины. Охочая до скандалов молва мигом окрестила мастерскую логовом разврата, утверждая, что девицы и женщины, заказывающие у Эстебана портреты, расплачиваются с ним исключительно натурой.

Дон Мигель пытался вразумлять племянника, но тот только отшучивался и отмахивался от всех увещеваний: мол, если кому-то завидно, пусть не робеют и приходят, он парень молодой, его на всех хватит. Благородный кабальеро разводил руками и выплачивал очередному разъярённому супругу компенсацию за украшение чела развесистыми рогами.

Где-то примерно через год такой весёлой жизни к Эстебану пришла молодая красивая сеньора, пожелавшая заказать портрет. На тот момент молодой человек упорно волочился за одной неприступной красавицей, а потому заказ сеньоры принял, портрет нарисовал, но тем и ограничился, чем люто оскорбил даму. Возмущённая красотка прибежала к супругу и, обливаясь слезами и раздирая одежду на груди, поведала, как проклятый художник силой овладел ею. Муж жене не то чтобы сильно поверил, но решил не упускать возможность расквитаться с проклятым мальчишкой и заодно подорвать авторитет его дядюшки, который становился всё более значимой фигурой при дворе. Оставив супругу на попечении верной служанки, супруг в компании четырёх дюжих слуг направился к Эстебану, но дома его не застал: молодой художник сломил-таки сопротивление неприступной красотки и проводил время у неё.

К тому моменту, как счастливый Эстебан возвратился-таки домой, супруг устал, проголодался и озверел окончательно, а потому не дожидаясь, пока художник войдёт в дом, натравил на него слуг. Эта спешка спасла Эстебану жизнь. Когда молодой художник рухнул на землю с рассечённой головой от мощного удара крепкой дубинкой, на тёмной улице показались двое прохожих, без лишних вопросов и раздумий бросившиеся на помощь Эстебану. Взмахами кнута разогнав нападающих, один из мужчин легко, словно пёрышко, подхватил находящегося в полубессознательном состоянии художника на руки и внёс его в дом, отправив своего спутника за лекарем. Только в Лос-Анхелесе, куда рассерженный дон Мигель отправил (точнее, выслал) своего непутёвого племянника, на балу в гасиенде де Ла Вега Эстебан увидел своего спасителя, но узнать смог только благодаря своему таланту художника. Дон Диего де Ла Вега, в Испании мастерскими ударами кнута разогнавший опьянённых запахами крови и собственной безнаказанностью мужланов, в Лос-Анхелесе оказался изнеженным книгочеем, не способным держать в руках ничего тяжелее гусиного пера. Чего ради благородный кабальеро, вернувшийся домой, затеял такой странный и унизительный маскарад? Добро бы ещё героем прикидывался, это как раз было бы вполне понятно и объяснимо, многие стараются выглядеть в глазах сеньорит гораздо лучше, богаче и отважнее, чем есть на самом деле, но тут смелый воин прячется под маской слабака! А что, если это не единственная маска дона Диего? Эстебан нарисовал портрет Диего, добавил маску и плащ Зорро и удовлетворённо хмыкнул. Молодой де Ла Вега прирождённый лицедей, только вот публично унижать коменданта всё-таки не стоило. Капитан Гонсалес не из тех, кто обладает христианским смирением и милосердием, он не успокоится, пока не станцует фламенко на трупе врага. А значит, придётся помочь сеньору Зорро, вернуть долг, ведь Эстебан при всех своих недостатках никогда не забывал добра. Зла, впрочем, тоже, и это была ещё одна причина помогать Зорро: ведь комендант чуть не арестовал Эстебана и вёл себя довольно дерзко с Эсперансой.

— Эстебан, — Эсперанса, словно прочитав мысли своего возлюбленного, прижалась к груди Эстебана, — давай завтра с утра съездим к падре Антонио.

— Зачем?! — искренне изумился сеньор Рокхе. — Мы ведь договорились, что обвенчаемся осенью, тогда и мои родные приедут.

— Падре Антонио поможет тебе добраться до Испании, — таинственным шёпотом произнесла Эсперанса и опасливо огляделась по сторонам. — Он может, я знаю.

Эстебан фыркнул, но вспомнил таинственные то ли слухи, то ли легенды о неких загадочных вратах и прикусил язык. Надолго оставлять девушку не хотелось, да и перспектива месяц, а то и больше, болтаться в море, испытывая все прелести морской болезни, не радовала, а потому сеньор Рокхе, пусть и поморщившись, кивнул:

— Ладно, поедем к падре. Если не поможет, так хоть благословит на дорогу.

— Поможет, обязательно поможет, — горячо заверила Эсперанса любимого. — Падре Антонио никому в помощи не отказывает!

— Что, и коменданту тоже? — не смог удержаться Эстебан.

— А комендант его ни о чём не просил, — рассмеялась Эсперанса. — Кстати, как тебе бал у дона Алехандро?

— Бывало и хуже.