Тиберий. Проигравший

— И что же? Тут есть юридическая тонкость, милый Друз, — отвечал Август, пришедший уже в благодушное настроение, из которого его было трудно вывести. — Триумф возможен, если в наличии пять тысяч трупов. Но он возможен также, если их будет и десять? Таких тонкостей в законе навалом, дорогой. Между тем, что возможно, и тем, что обязательно, — большая разница.

— Другим триумф назначался обязательно, цезарь.

— Брось. Здесь другой случай, — отмахнулся Август. Он приблизился к Друзу и понизил голос: — Мы с сенаторами исходили из двух положений. Первое: Тиберию на самом деле плевать на то, какую именно награду он получит. И второе: если все-таки не плевать, то у него останется стимул для наивысшей награды. Стимул, мой дорогой! — Август опять повысил голос и оглянулся на Тиберия — слышал ли тот.

Рядом с Тиберием была Ливия.

— Тебе в домашней обстановке не мешает твой венок, милый сын? — дружелюбно спросила она. — Ты вполне можешь снять его — ведь здесь на тебя уже не смотрят восторженные поклонники!

Тиберий, спохватившись, сдернул миртовый венок с головы. Повертел его в руках, не зная, куда деть. Ливия кивком подозвала смуглую рабыню-сирийку (Август таких любил), и та с глубоким поклоном, как драгоценность, приняла венок. Ливия довольно улыбнулась сыну.

— Август будет приятно удивлен такой скромностью, — сказала она. Потом подумала и добавила: — Это Юлий Цезарь любил закрыть свою лысину венком. Ты же не считаешь, что хоть чем-то похож на него?

И тихо засмеялась, потому что опять сумела указать Тиберию на его место. Он, впрочем, ничем не выразил своего отношения к очередной материнской ласке.

В триклинии расположились по старшинству: над всеми — Ливия и Август, как распорядители обеда. Ниже возлегли рядом Тиберий и Друз. И — так уж хитроумно оказались расставлены столы — справа от Августа и Ливии разместились Гай и Луций, причем даже когда они легли (хотя по возрасту им еще полагалось бы сидеть), то получилось, что оба юнца лежат выше, чем Друз с Тиберием. По левую руку от Августа разместились Антония, Юлия и Друз Младший (он сидел). Старший Друз, оглядев расположение участников обеда, хмыкнул, но, не желая, наверное, портить себе аппетит, только громко сказал, обращаясь к Тиберию:

— Ну и дела, брат! Пока мы с тобой воевали, здесь многое изменилось, ты не находишь? Пожалуй, порка откладывается!

Тиберий, не зная, что отвечать, исподлобья глянул на Гая и Луция. Оба они молчали. Только Гай, казалось, желал испепелить взглядом Друза, а Луций вопросительно смотрел на Августа.

Инцидент замялся сам собой — никто не стал развивать ссору. Август распорядился подавать на столы, рабы засуетились, забегали, обнося присутствующих вином и закусками. До горячего блюда, — а Август пообещал, что это будет необычным способом приготовленный кабан, — подали устриц, копченых угрей, свиное вымя в рассоле из тунца и каждому — по нескольку яиц, начиненных приправой, полезной для пищеварения. До вечернего пиршества (куда уже будет приглашено множество гостей) оставалось много времени, и нужно было как следует подкрепиться. С первой чашей вина, поднятой за здоровье великого Августа, обстановка и вовсе разрядилась. Все же Друз тихонько сказал Тиберию:

— Нам нужно будет о многом поговорить, братец.

Тиберий кивнул, улучив момент, когда Ливия, как всегда,

начала уговаривать Августа съесть что-нибудь повкуснее. Она своей рукой подкладывала ему лучшие кусочки, Август брал их, рассматривал и лишь некоторые отправлял в рот, пожимая плечами, а большинство клал обратно. Он совершенно не имел вкуса к хорошей еде — и так нарочито этим гордился, что можно было подумать, что кокетничает. Фиги с черствым хлебом, едва размоченным в воде, — вот ежедневная еда Августа. Во всяком случае, та, что он обычно ел в присутствии свидетелей. Причем утверждал, что ему все равно, какие фиги, — первого урожая, что тают на языке, или второго — волокнистые и жесткие.

Друз снова хмыкнул. На вопросительный взгляд Тиберия он уже не решился отвечать полным голосом. Делая вид, что увлечен устрицей, Друз пробормотал, чтобы только один брат слышал его:

— Как подумаю, что этот спектакль нашей матери Ливии приходится разыгрывать каждый день, — скулы от тоски сводит. Тебе хорошо, брат, ты скоро уедешь. А я тут торчи консулом.

Понятно, что хотел сказать Друз. Действительно, многое изменилось за последние годы. И должность консула, то есть фактически соправителя при Августе, превратившемся в царя вроде кого-нибудь из Тарквиниев[31], пусть и без внешней мишуры царской власти, будет должностью номинальной. Тиберий знал своего брата лучше, чем кто-либо другой, и знал также, что Друз опечален вовсе не из-за того, что получит мало власти. Он был вполне счастлив и в военном лагере, и в своем деревенском поместье (только бы рядом была Антония), и перспектива быть консулом, ничего не решающим при всевластном Августе, раздражала его простую и честную душу. Друз завидовал Тиберию, которому уже намекали, что пребывание его в Риме будет недолгим.

Братьям не удалось поговорить и после обеда, когда все разошлись готовиться к вечерним торжествам. Ливия сразу забрала Тиберия к себе, заявив, что соскучилась и желает выразить сыну свои материнские чувства.

Когда они остались одни в ее комнате, она спросила напрямик:

— Что ты скажешь о поведении своего брата?

И Тиберий решил не рисковать. Рим уже привел его в себя, а сегодняшняя выходка наглеца Гая показала, какую цену определяет Тиберию сам Август. Ссориться с матерью, даже из-за единственного и любимого брата, было равносильно самоубийству.

— Я осуждаю Друза, матушка, — покорно произнес он, — Он вел себя непростительно по отношению прежде всего к тебе, ну и к Августу, конечно.

Ливия молча ждала.

— Ты не слышала, матушка, — после трудной для себя паузы выдавил Тиберий. — Он говорил мне… что недоволен…

— Чем же он недоволен?

— Положением вещей, — нашелся Тиберий. — Ему кажется, что Август… да и ты, матушка… мне трудно даже повторять это.

— Тем не менее попробуй, — жестко сказала Ливия.

— Ну ты же знаешь Друза, матушка. Вечно ему кажется, что Рим на краю гибели, что у Августа слишком много власти. Гай неудачно пошутил — я на него не в обиде! — а Друзу уж мерещится: вот он, развращенный наследник престола, которому с детских лет все позволено… Это ведь была шутка?

— Конечно, шутка, милый сын, — смягчилась Ливия, — Забудь и не беспокойся о невоспитанности Гая. О нем есть кому позаботиться. Но ты должен пообещать мне кое-что. Обо всем, что скажет тебе твой брат, немедленно будешь докладывать мне. Ты понял?

— Я понял, матушка, — торопливо Сказал Тиберий.

Слушая Ливию, он попытался представить ее обезглавленной, как делал иногда, чтобы на душе стало полегче, — и не мог, не получалось: вместо трупа Ливии, который крючьями волокли в Тибр, ему виделся чей-то другой. Да не его ли собственный? Он испугался: уж не умеет ли мать управлять его самыми тайными мыслями?

— Я понял, понял, матушка. Я ничего от тебя не скрою. Может, мне лучше избегать разговоров с ним?

— Напротив. Ты сегодня встретишься с братом и внимательно выслушаешь все, что он скажет. — Голос Ливии звучал повелительно, — Можешь для виду соглашаться с ним, какие бы глупости он ни изрекал. Разговори его, Тиберий. Все, что он от меня скрывает, я должна знать.

— Хорошо, матушка.

— И доложишь лично мне. Больше никому.

— Хорошо.

Когда Ливия отпустила его, Тиберий чувствовал себя так, будто его вываляли в грязи. Он с ужасом думал о судьбе брата — она рисовалась ему заранее решенной. Ливия, разумеется, не поверит, если он попытается ее обмануть и сказать, что Друз был в своих высказываниях вполне лоялен. Она ждет именно самого плохого! И Тиберий нужен ей лишь для того, чтобы можно было на него сослаться в очередной судьбоносной беседе с Августом. Да, быть палачом родного брата — дело нелегкое. Тиберий физически ощущал тяжесть камня у себя на душе. Но легче ли быть своим собственным палачом? Неожиданно ему вспомнились слова грека Теодора, учителя в школе, где постигал науку маленький Тиберий, — слова, на всю жизнь оставившие в сердце обиду. Теодор, давая характеристику Тиберию, всегда говорил о нем одно и то же: этот мальчик — грязь, замешенная на крови. Неужели грек Теодор был прав?

Время до вечера пролетело без происшествий. Тиберий даже постарался быть поласковее с Юлией, отчего толстуха просто цвела, горделиво поглядывая на окружающих. Она явно чувствовала себя героиней сегодняшнего праздника, и можно было бы в душе пожалеть ее, недалекую. Но Тиберию не было ее жаль. Он потратил невыносимо нудный час на общение с Друзом Младшим. Они — отец и сын — отвыкли друг от друга. Друз стеснялся, рассказывая отцу, выдающемуся герою, о своих детских делах, а Тиберий все это долго выслушивал, поощрительно кивая головой без венка. И ловил себя на том, что выискивает: нет ли в словах сына чего-нибудь такого, о чем нужно сообщить Ливии? Наконец встреча их подошла к концу, Друза Младшего увели, и Тиберий решил, что неплохо было бы посетить баню вместе с братом. Там и поговорить можно, не опасаясь быть услышанными. В бане всегда такой шум! 6

Для Ливии доклад Тиберия все расставил на свои места. Словно полководцу перед решающей битвой, ей нужно было знать расположение своих сил и сил противника, определить направление ударов и пути для возможного отступления. Которые, впрочем, не должны понадобиться, если удар будет нанесен в нужное время и в нужном месте.

Итак, Друз оказался яростным республиканцем, даже не пытающимся скрыть своих убеждений. Он предлагал Тиберию объединиться и вдвоем убедить (или принудить, если нужно) Августа отказаться от единоличной власти, восстановить власть сената и триумвират. (Для начала братья составят вместе с Августом этот триумвират, пока народ не выберет более достойных — серьезное намерение!) Тиберий, для виду согласившийся с Друзом, конечно, с легкостью от брата откажется. С этим все ясно. Реакция Августа известна заранее. Друза надо убирать. Не хватало Риму еще одного триумвирата, чтобы через месяц империя раскололась и началась гражданская война! Что же будет, когда бедный Друз умрет?

Останутся Август, которому пятьдесят два года (послушен Ливии), Тиберий (полностью в руках Ливии), еще Гай и Луций — оба прямые наследники престола (своенравные и развращенные мальчишки, уже сейчас не собирающиеся никому уступать своих прав).

Ливия знала, что надолго переживет мужа. Знала также, что ни Гай, ни Луций, заняв императорский трон, не оставят ее саму у власти. Ее — ту, благодаря которой и держится порядок в империи, — не оставят! Без одобрения жены Август не издает ни одного указа, а большинство указов издает она сама! Все, что составляет величие Рима, создано ее трудом! Поэтому ни в коем случае нельзя допускать Гая и Луция к власти. Императором должен стать Тиберий — только в этом залог ее, Ливии, устойчивого положения.

Но Август не любит Тиберия (проклятый тупица так и не смог ему понравиться) и слушать не захочет о нем как о преемнике. Гай и Луций жив — чего же еще надо? В сущности, Август — тоже непроходимый болван.