Том 2. Роковые яйца. Повести, рассказы, фельетоны, очерки 1924–1925 гг.

Желанный платило

Американский какаду
Поет на ходу. Научное сообщение

На рассвете в тумане Мурманска против казарм 435-й версты провыл паровозный свисток. И тотчас в жилище железнодорожника началось смятение. Железнодорожник выскочил из теплой постели и, топоча тапками в пол, завыл, как бесноватый:

— Где подштанники?! Марья, где подштанники?.. Ой, жалованье, Марья... Подштанники... Уедут!!

— С нами крестная сила! — вопила Марья, прыгая по избе.

В люльке заревел ребенок.

— Зажигай свет! — стонал железнодорожник. — Ой, Марьюшка, зажигай, сквозь землю подштанники провалились!!

— Вот они, вот они, ох, окаянный. За лавку завалились. Ой, батюшки, свистит... Кормилец, ты хоть штаны надень! Штаны надень, простудишься.

— Свистит! — орал, как одержимый, железнодорожник, натягивая полосатые кальсоны. — Свистит, проклятый, ой, скорей!!

— Штаны...

— К чертовой матери...

Дверь визгнула, и железнодорожник провалился. Двести саженей он летел в осеннем тумане и поспел. Платежный поезд стоял против казармы и завывал...

— Что же ты, брат, в таком виде растерзанном? — благодушно спросил его плательщик. — Что же ты в голобрысом виде бродишь?

— Га-га-га! Га-га-га! — дышал железнодорожник, как пес на жаре. — Не до ви..., не до виду мне... Жало... га-га-га... жало... Жалованье давай скорей...

— Да, надо поспешать, и то, сейчас тронемся, — ответил артельщик. И начал считать. — Держи червь... пятнадцать, шестнадцать...

— Ах ты, елки-палки! — воскликнул железнодорожник в ужасе. — Тронулись, черти!

— Ну, ладно, до 441-й версты доедешь, — успокоил его артельщик, — а там слезешь.

— Слезешь! — передразнил железнодорожник. — Тебе хорошо говорить, а на чем я обратно поеду?

— Ну, променаж сделаешь, — успокоил плательщик, — хотя, верно, в таком легком декольте холодно.

На 441-й версте железнодорожник зажал в кулаке бумажки, выкинулся из поезда и дернул обратно на 435-ю версту.

Прилетев домой, обрушился на лавку и запел:

— Палец приморозил, ах ты, чтоб тебя, возьми и с жалованьем. Марья, давай чаю!

— Штаны-то надень...

— Постой. Не до штанов. Семнадцать, восемнадцать... сорок копеек. Постой, постой... Касса взаимопомощи... Чтоб тебя разорвало! Ошибся! Не хватает! Вот горе-то, ей-богу!

Ровно через полмесяца железнодорожник заявил своей жене:

— Марья, штаны возле меня на лавку клади, как свисток услышишь, буди. Убью, если не разбудишь, на месте.

Спали тревожно, но никакого свистка не было. Платежный поезд прошел без свистка к 441-й версте.

Железнодорожник стоял у окошка и, тыча в него кулаком, ругал по матери и платежный поезд, и плательщика, и того, кто его послал, и туман, и 435-ю версту.

Заявил жене:

— Ну, он у меня обратно поедет, поймаю, он мне заплатит!

Ждал до 23 числа. Пять дней. И через 5 дней прошел обратно платежный поезд без малейшего свистка и остановки. Железнодорожник побагровел, взял огрызок карандаша и написал письмо в «Гудок».

«Важно, благородно промелькнул наш желанный платило со скорым поездом. Остается смотреть вдаль, раскинув свои глазные пупыри на плоскогорье небесного свода, и ждать бесконечного предания самих себя обалдению.

Заступись за нас!»

«Гудок». 10 декабря 1924 г.