Найти Николаича

Сердито процокали каблуки, грохнула дверь и все стихло.

— Бедный Николаич, — хмыкнул Раскольников. Лохматый и здоровенный, в полумраке он походил на снежного человека, каким того обычно изображают на картинках. Но Наташа уже ни капли не боялась, и ее все сильнее разбирало любопытство.

— Родион, тогда в коридоре… почему вы сказали «опять»?

— Потому что надоела обывательская тупость. Увидели ножи, топор — а-а-а, все, маньяк! Стандартная реакция. А я просто коллекционер, собираю холодное оружие, — голос Родиона потеплел, как у человека, рассказывающего о любимом предмете. — Топорик вот сегодня получил, авторская работа… Человека, Наташа, можно убить обычным карандашом, не обязательно для этого вооружаться до зубов.

Она плохо различала в темноте его лицо, но была уверена, что он все это время смотрел на нее. И почему-то это было приятно.

— Странно, что вы так задержались в пятницу. Я-то часто засиживаюсь, но вас раньше вечерами не видел.

— Ира в отпуске в понедельника, ей доработать надо было, а я… — тут Наташа, которую уже не покидало бесшабашное настроение, решилась на эксперимент: — Родион, вы стихи любите?

— Неужели вы хотите мне что-нибудь прочитать?

— Нет, наоборот…

— А, понял! Сколько угодно. Вот, например, — он отставил ногу, приложил ладонь ко лбу, закинул голову и продекламировал:

Если птице отрезать руки,

Если ноги отрезать тоже,

Эта птица умрет от скуки,

потому что сидеть не сможет!

Наташа поначалу опешила от надрыва и позы, потом прыснула и расхохоталась. Декламатор тоже рассмеялся, поэтому не удивительно, что они не услышали, как открылась подвальная дверь. Опомнились они, лишь когда на них упала полоса света.

— Да у них тут весело! — прокомментировал Николаич. Он появился в дверном проеме первым, за ним, едва не подталкивая в спину, следовала Ирина.

— Но весело только им, уверяю вас, — она демонстративно обошла их и остановилась перед турникетом: — Александр Николаевич, откройте, наконец, дверь. Пожалуйста.

Вахтер прошаркал к двери. Зазвенели ключи, лязгнул замок. Ирина, не прощаясь, вышла, ее каблуки отчетливо простучали по бетону крыльца и смолкли. По вестибюлю прогулялся морозный зимний ветер. Снова сделалось тихо.

— Эй, смешливые, чаю хотите?

Николаич стоял у двери, позвякивая связкой.

— Спасибо, мне домой надо, до свидания… — Наташа поняла, что ей очень хочется продлить этот вечер, и чтобы в нем оставался занятный парень с книжной фамилией и странным хобби, и ворчливый добродушный дед, и декабрь за окном.

— Хотите, провожу? — предложил Родион. Это прозвучало спокойно и естественно, и потому Наташа ответила так же просто:

— Да, пожалуйста, до остановки. — И поспешно, внутренне сжавшись, спросила: — Вы сейчас свои стихи читали?

— К сожалению, нет, — Родион пропустил ее в двери, попрощался со стариком и вышел следом.

Николаич вновь закрыл замок и уже с совершенно чистой совестью поспешил в подсобку, где ждали чай, Ванька и его рассказ о том, как они с дружками однажды подшутили над одним знакомым: прислали ему похоронный венок. Причем с надписью! Ванька до сих пор помнил ее дословно: «Незабвенному безвременно сгоревшему на работе Зилову Виктору Александровичу от безутешных друзей». Ирина прервала повествование на самом интересном месте и Николаич подозревал, что ничем хорошим дело не кончилось: баламут — он баламут и есть…

Утром в здание пришла уборщица. Выметая сор из будки вахтера, она подцепила веником клочок бумаги. На одной стороне был нацарапан какой-то план, а на другой она, подойдя к окну, разобрала: «Двухэтажная панельная коробка на одной из тихих улиц большого города знавала лучшие времена. О них напоминали широкие ступени перед главным входом, три двери и мозаичное па...»

Текст обрывался на полуслове. Уборщица пожала плечами, смяла бумажку и выбросила в ведро. Рядом с ним, готовые отправиться на свалку, валялась пара пластиковых ног.