Презерватив для убийства

* * *

— Вот, пожалуйста, — служащий банка положил перед Нертовым замысловатый ключ. — Это было велено передать вам лично.

— Что это? — недоуменно переспросил Алексей и получил ответ, что это — ключ от одного из хранилищ, которое имеет право вскрыть только сам абонент или Нертов.

На вопрос непонятливого клиента, кем абонирован сейф, клерк только виновато развел руками и сказал, что он не компетентен отвечать на подобные вопросы.

— Впрочем, если вы желаете, то можете поинтересоваться у управляющего, хотя не уверен, что и он вам даст более конкретный ответ.

— Ладно, давайте тогда, воспользуемся ключом, — Нертов поднялся. — Где ваше хранилище?

Служащий провел клиента через несколько помещений, оборудованных хитроумными дверями и системами наблюдения. В одном из них он указал на стену, в которую было вмонтировано множество одинаковых дверок. «Как в колумбарии», — вдруг подумал Алексей, пока клерк вставлял свой ключ в одну из ячеек.

— Теперь, пожалуйста, вы, — и служащий жестом указал Нертову, куда ему следовало вставить ключ.

Наконец, тяжелая дверца была открыта. Клерк вежливо отвернулся, и Алексей увидел, что в сейфе лежит только какой-то довольно пухлый конверт.

— Вы можете ознакомиться с содержимым на месте, а можете взять его полностью или частично с собой, — заметил работник банка, — Сейф абонирован на длительный срок. Я уточню, но еще года два вы точно можете пользоваться им.

Алексей поблагодарил служащего и, забрав пакет, поехал к себе домой.

Квартира, в которой жил Нертов, встретила его обычной пустотой. Пустые глаза лепных фигур ангелов, которыми был украшен потолок старого петербургского дома, давно погасший камин, оставшиеся еще с дореволюционных времен обои в прихожей — все эти приметы бывшей коммуналки, некогда появившейся на руинах старой жизни, знакомы не одному петербуржцу. Алексей устроился в кресле и вскрыл пакет. Внутри, как он и ожидал, оказалась подборка каких-то документов.

Нертов сначала бегло просмотрел их, а потом начал внимательно изучать один за одним. Большую часть бумаг занимало письмо покойного Даутова, адресованное Нертову, даже скорее не просто письмо, а что-то вроде исповеди, оставляемой человеком, уверенным, что больше не найдет в этом мире Человека, с которым мог бы быть откровенным. Родные, знакомые, партнеры — есть. Но Человек, которому можно сказать такие слова — всего один. И то, разговор смог состояться лишь после смерти.

Письмо начиналось со слов: «Ты прочтешь это лишь при условии, что меня уже нет в живых». Затем следовало предупреждение, что этими материалами Нертов может распорядиться по своему усмотрению, но с учетом интересов приемной дочери автора. В контексте письма Даутов рассказывал о тех делах, из-за которых Нертов и поступил на работу в «Транскросс».

В подробном описании операции 1993 года со спекуляцией долларами упоминались знакомые Нертову фамилии: Лишков — второй муж бывшей жены Алексея, некогда преуспевающий чиновник Фонда госсобственности, которому Даутов неосмотрительно поведал о грядущей спекуляции; Сергуня Царев, организовавший спекуляцию баксами с подачи Лишкова, а потом попытавшийся сделать киллера из дочери банкира Чег-локова, ныне ожидающий в «Крестах» конца следствия…

«Я знаю, что ты неспроста согласился охранять Нину, — писал Даутов, — ты хотел отомстить мне, подозревая, что именно я организовал убийство банкира. Но, поверь (мертвые не лгут), что это не так. Чеглоков погорел на каких-то махинациях с финансированием выборов. Ты не виноват в его смерти. Там действовали слишком большие и профессиональные силы, которые и тебя просчитывали, организуя покушение. Если бы ты не пустил Чеглокова одного в подъезд, где он должен был взорваться, начал бы действовать запасной вариант — снайперы. Предотвратить это было невозможно, как и убийство Кеннеди — слишком большие деньги были задействованы в той истории.

Ты же знаешь, какие деньги крутятся в нашей столице. Один из тамошних банкиров как-то похвастался мне, что если бы захотел, то мог бы пить кофе в любом из залов Эрмитажа и слушать, как по его приказу пушки Петропавловки стреляют не в полдень, а каждые полчаса. И он бы этого добился, я уверен. Ведь именно он посадил в Смольный нынешнего губернатора. Чеглоков стоял на пути у этих людей, и где сейчас Чеглоков?

Теперь эти доллары, заработанные на нефти, войне и политических комбинациях, которые нам не снились, текут в Питер. Я не отдал этим людям “Транскросс” — мне было противно иметь с ними дело. Мне очень вежливо сказали, что акции все равно будут у них, рано или поздно. Поэтому, ничего из происходившего меня не удивило. Разве только одно: почему они так часто прокалывались? Видно, решили победить малыми деньгами…

Не хочу, чтобы и ты попал под эти жернова, поэтому не буду расписывать всю механику действа, о которой наслышан, хотя и в общих чертах. Только имей в виду, что там был задействован некий депутат Ивченко. Тот самый, который пытался перекупить часть акций и моего “Транскросса”. Я его тогда переиграл с помощью Лишкова. Впрочем, про последнего ты и сам знаешь. Но, если снова проявится Ивченко, имей в виду: он крайне опасен, лучше отойди в сторону и, главное, Нину уведи…»

Нертов задумался, вспоминая события, из-за которых он оказался в «Транскроссе». Оказывается, он недооценил Даутова, точно просчитавшего причину, по которой бодигард согласился на работу. Непонятна была только откровенность Анатолия Семеновича.

Но, читая письмо дальше, Нертов понял и ее.

«Ты, наверное, гадаешь, почему я все так подробно рассказываю? Я, кажется, недооценил свои силы. Цепь происшествий в фирме, в том числе связанных с Ниной, не могла быть случайной. Только я не смог узнать даже имена организаторов среднего уровня. Думаю, во всем виноват я сам, точнее, место, которое я занимал.

Для тебя, наверное, не секрет, что генеральный директор любой фирмы — это тот золотой ключик, который открывает дорогу к “черному налу” и к недвижимости. Поэтому везде ведется борьба за подобные кресла.

Пока я буду жив — Нине всегда будет грозить опасность. Или мы будем с ней нищими. Я не верю и не хочу верить, что моя дочь погибла — это было бы слишком невыгодно моим противникам, так как все бумаги, связанные с наследованием, оформлены на нее. Но я не хочу, чтобы она оказалась на моем месте. Я не молод и слишком много отдал сил для развития фирмы, поэтому не могу ее просто так потерять. А Нина… Пусть она лучше продаст акции, пока не случилась беда. Денег вам хватит.

Я пишу “вам”, потому что знаю: когда ты читаешь это письмо — моя дочь уже сделала свой выбор. За многие годы, проведенные вдвоем, я слишком хорошо изучил характер девочки. Хочу верить, что ты согласен: вдвоем вам будет лучше. Заведи какую-нибудь адвокатскую контору, если хочешь работать. А нет — живите просто на те средства, которые (ты это тоже уже, наверное, узнал) у меня остались в банках и в акциях. Только не бросай Нину. Не смей ее бросать!..»

Нертов отложил письмо, стараясь собраться с мыслями. Признание и надежды Даутова были слишком откровенны. Да, Алексей любил его приемную дочь, но понял это гораздо позднее, чем генеральный директор «Транскросса» составлял свое послание. Вопрос о женитьбе, казалось, витал в воздухе, но до сих пор ни Алексей, ни Нина его не поднимали, больше озабоченные настоящим, чем планами на будущее. Теперь же, когда на любовь начинал неумолимо давить гнет чужих денег, все начинало казаться гораздо сложнее. За чужой счет Нертов жить не хотел, да и не мог. Ему хватило бы средств, чтобы содержать жену, но только теперь он начинал понимать, какую ответственность заблаговременно взвалил на него отчим девушки.

«Надо показать письмо Нине, а там — разберемся», — решил Алексей, собираясь в находившееся неподалеку от его дома управление, где следовало дать показания по поводу сегодняшнего происшествия в «Транскроссе»…