О детской литературе, детском и юношеском чтении (сборник)

«Есть несколько типических схем, выдвинутых современными заданиями.

Например, надо показать постепенное созревание пролетарского самосознания в подрастающем герое.

Дается картина трудового детства, нужды, эксплуатации. В деревне – кулак, разоряющий семью героя, в быту городской бедноты – учение у лавочника или беспризорность или же чисто пролетарский быт: в шахтах, на фабрике или у станка. Дальнейший этап – встреча с сознательными товарищами, участие в пролетарской борьбе, в гражданской войне, помощь в подпольной работе; финал – или славная смерть, или работа в пионерском отряде, в комсомольской организации, учение в фабзавуче, в будущем – строительство СССР.

В такой схеме написана искренняя и содержательная повесть КРАВЧЕНКО А. Г. – „Как Саша стал красноармейцем“, подлинная, но бледноватая „Шахта Изумруд“ – ВЛАДИМИРСКОГО. „На пути“ – НИКИФОРОВА, „Демка Лобан“ РЯЗАНЦЕВА и много других более или менее однообразных повестей».

Совершенно правильно указывает т. Покровская именно на эту градацию. Первому удается написать ярко, второму – побледнее, третий подражает, и пошла писать губерния.

Другая схема «Участие маленьких героев в подпольной или революционной работе отцов или старших братьев». Немногие рассказы дают правдивые жизненные картинки. БЕЗЫМЕНСКИЙ – «Мальчишки», КАССЕЛЬ6 – «Боевое крещение», НАКОРЯКОВ – «Сенькин первомай», «Петька-адмирал». ГРИГОРЬЕВ С. в повести «Мальчий бунт» рисует еще никем не зарисованную страницу подлинного быта пролетарских подростков на фоне общего фабричного быта в эпоху зарождения рабочего движения в России (орехово-зуевская забастовка в 90-х гг.). Но, к сожалению, книгу Григорьева больше оценят взрослые читатели, для детей же она оказывается слишком трудной. За исключением нескольких ценных книг, подобных вышеназванным, большинство повестей на эту тему разработано по шаблону: неправдоподобные подвиги юного героя, трафаретное изображение быта пролетарской семьи, смелость сознательного отца, страх бессознательной матери и т. п.

И такого рода схем т. Покровская указывает несколько. И всюду приходит к выводу, что мы очень быстро эти схемы превращаем в трафарет. Схема сама по себе не беда. Схема – это то, что можно наполнить живым содержанием, но когда живого содержания не хватает, то схему начинают наполнять повторениями, которые не нужны, и это показывает малую подвижность наших писателей: вот крупные задания диктуются, по ним делаются рецепты, по этим рецептам пишутся вещи, а настоящего чутья к жизни во всем ее многообразии пока еще нет. Мы жалуемся часто, что литература для детей слишком сухая, что сказать – автор знает, а как сказать – не умеет. Тут нужна взаимная помощь и большая работа, которая помогла бы изжить эти недостатки, совершенно естественные в начале такого большого дела.

Несколько слов о литературе взрослых и ее использовании для детей. Мы здесь должны менее цензорски подходить к этому делу, чем мы это делаем. Если книга для взрослых попадает в руки очень маленького ребенка, который не приспособлен к ее чтению, он ее выбросит, она ему не пригодится. Если же ребенок вцепится в эту книгу, если он эту книгу будет прятать, как мы прятали книги от наших учителей и маменек, нам не нужно становиться в такую позу: «Ах, он погиб!» Наша беда в том, что мы считаем, что для взрослого годится каждая книга, между тем плохая книга для взрослых вообще не должна бы существовать на свете, а хорошая книга для взрослых хороша и для ребенка, если она ему понятна и его заинтересовала, и особой беды от того, что он не поймет ее или поймет превратно и испытает некоторый шок, не будет. Наоборот, чем более запретна книга, тем более она вредна ребенку и тем пагубнее шок. Положим, ребенок стянул у вас книгу Золя. Он многого не поймет, а многого не нужно ему понять. Если он прочтет ее тайно, будет большая беда, если же он прочтет ее под вашим руководством и при вашей помощи, беда будет меньше, а может быть, будет благо.

Между хорошими и плохими книгами есть прослойка сомнительных книг, именно с педагогической точки зрения. Есть хорошие писатели, которые сквернословят. Ну конечно, сквернословить не пристало как детским писателям, так и писателям для взрослых, но сказать, что по существу гнилые книги, которые недостойны прикоснуться души ребенка, хороши для нас, – значит проводить порнографический взгляд на литературу. Взрослым было бы стыдно, если бы дети знали, что они такую литературу читают. Лучше сделаем наше чтение таким, чтобы нам не было стыдно детей, но в общем борьба за то, чтобы дети не брали книг для взрослых, – это гнусная черта нашего буржуазного прошлого, нашего прежнего семейного быта. Чем скорее мы ее изживем, тем лучше.

Затем издание, с соответственными примечаниями и разъяснениями трудных слов, хорошей взрослой литературы, из которой мы убрали для детей длинные рассуждения или особенно сложные эпизоды, – это является делом, которое мы уже делаем иногда довольно хорошо и которое надо делать и впредь.

Я рад, что в тезисах доклада Ленинградской конференции очень хорошо суммированы, по-моему, все те задачи, которые мы должны перед собой поставить, сформулировать их как непосредственное наше требование к себе самим.

Вот в кратком перечне, что я выношу из этих тезисов и с чем я совершенно согласен: увеличение количества детской литературы, внимание к этой сфере у нас в издательствах, тем более что мы имеем теперь очень положительные черты – имеем перенос центра тяжести читателей на новую литературу по сравнению со старой и перенос центра тяжести на государственные издательства с частных издательств. Мы имеем возможность руководить литературной продукцией нашего Гиза, руководить детским чтением. Очень хороша идея связать это дело непосредственно с нашими строительными планами, особенно с пятилеткой. Есть огромное количество возможностей причалить к этой пятилетке и взять отсюда какие-то сюжеты – художественное распространение норм, правил коллективной морали, интернационального чувства. Сюда входит и наше классовое самосознание с его положительными и отрицательными чертами. Гораздо больше, чем до сих пор, отражение в искусстве жизни школы и жизни пионердвижения. Эта часть очень скудна. Можно было бы давать очерки школьной жизни за границей, в буржуазных странах. Когда-то очень талантливый чисто буржуазный сборник издавался во Франции – «Ecdliers de tous pays», которым мы увлекались и который был проникнут буржуазными тенденциями. А если бы вы это издали, то могли бы сделать превосходный сборник повестей, который показал бы, как живет пролетарский и буржуазный ребенок в той или другой стране мира.

Затем еще, говоря о родах и задачах литературы, я прошу присоединить к этому то, что я говорил о некоторых формах желательной для нас продукции – по-нашему авантюрного, краеведческого и по-нашему научного, технического и утопического романа.

Ну, теперь несколько пожеланий общего характера: заняться как следует вопросами детского языка, разработать педагогически и педологически вопросы чтения и руководства чтением. Здесь у нас большой разнобой, и за это нужно, несомненно, взяться обеими руками и коллективным разумом: привлечение сил в эту область, просто вовлечение свежих молодых сил ив писательские кадры, и в педагогические кадры, и в библиотечные кадры; постановка у нас аппарата распространения детской книги, и в особенности в деревне, которая должна быть выделена как предмет самого напряженного внимания.

Правильное понимание у нас есть. Я совсем не думаю, чтобы моим докладом я открывал Америки и давал бы какую-нибудь новую установку. Наоборот, я вынужден признаться, что никаких серьезных возражений против понимания того пути, о котором я говорю, по линии его руководителей, в особенности молодых руководителей, у меня нет. Понимание дела есть, но работа невероятно трудна. Для каждой проблемы, для каждого шага требуются и высокий уровень образования, и большой талант, и особенно чуткость к ребенку вообще и к нашему ребенку в частности. Здесь необходима взаимная проверка, тем более что, в то время как мы имеем перед собой такие грандиозные задачи, мы имеем и огромные препятствия. Вот почему нужно организовать все свои силы, ибо вражеских сил, препятствующих нашему предприятию, еще очень много. Нам, правда, помогают не только свои, но и чужие. Это мы, разумеется, должны помнить. Мы должны заимствовать у отдельных блестящих писателей прошлого, классиков много интересных элементов или учась у них или даже прямо заимствуя целые произведения, и здесь мы получим большую помощь всякого рода, которая, может быть, технически будет и ниже нашего, но по содержанию может быть часто настоящим союзником. Больше всего мы, разумеется, должны опираться на растущие советские силы, на силы пролетарской литературы для детей, но также помнить, что и в лагере наших врагов имеются не только чужие, но и свои, а чужие – это все мещанские, гаденько-кулацкие крестьянские настроения, все идеологически скверное, что бесконечно еще оказывает свое влияние, что мешает педагогическому воздействию, засоряет литературу. Большой враг сидит и в нас самих, в нашем чванстве, в слишком быстрых решениях, слишком большой самоуверенности, перенесении того, что с трудом завоевано в проблеме для взрослых, прямо к детям. И все, которые идут сюда, стоят на недостаточной высоте, и у каждого из нас вина – это переходный период, известный процент загрязнения болезнями прошлого, о которых так горячо говорил Ленин, и которые он так охотно допускал даже у лучших среди нас, и которые вреднее всего при соприкасании с ребенком.

Хотелось бы поставить огромную плотину такого порядка, чтобы нам не потерять всего того культурного наследия, которое ребенку должно быть передано, – тем человек и отличается от животного, что он наследует и усваивает то, что передано ему, – но чтобы вместе с тем эта плотина-фильтр не пропускала никаких болезненных начал, и этот фильтр должен состоять прежде всего из мозгов взрослых людей, которые берутся воспитывать детей. Собственная невольная недоброкачественность в этом отношении наиболее может быть опасным элементом. Как говорится, избави нас от друзей, а с врагами мы сами справимся; от таких друзей, которые сознательно или несознательно, но коверкают нашего ребенка, мы можем избавиться при помощи самокритики, самопроверки, методом коллективного труда. И мы приходим к выводу о необходимости крепкой сплоченной организации, которая бы не подавляла индивидуальность, которая бы поднимала инициативу, но вместе с тем определяла взаимную поруку, своеобразную проверку коллективной работы.

Очень хотелось бы, чтобы собранная здесь конференция, в которой участвуют самые различные по возрасту и по направлению, вероятно, работники в этой области, и по методам и по жанрам своей работы, чтобы она (конференция) путем коллективного обмена мнениями могла бы дать возможно больший толчок этому делу. Его немножко откладывают на задний план, как вообще немножко долго говорили о третьем фронте. Теперь всем стало ясно, что вопросы просвещения и хозяйства сплетены в неразрывный жгут. Между прочим, мы начинаем уже строить новые города и новые деревни, начинаем фактически строить то жилье, в котором в ближайшее десятилетие будут жить специалисты, мы уже начинаем преображать наш быт – и то, что нам казалось, что только наши дети к этому придут, это сейчас является уже знаменем дня… Когда вопрос так ставится, когда собирается редакция журнала «Революция и культура» беседовать о том, как наспех, при содействии т. Сапсовича, наметить мечтательные планы о городе будущего, зная, что эту мечту сейчас же надо будет осуществить, – вот в такое время нельзя уже больше ставить на задний план дело формирования или содействия формированию сознания тех поколений, которые следуют за нами, а передаточному поколению, к которому принадлежит т. Разин7 и другие мои молодые друзья, предстоит сыграть большую роль. Они свободнее нас от предрассудков прошлого, ближе к социалистическому будущему и, стоя на рубеже, должны чувствовать, что на их молодые плечи все эти обязанности легли еще более тяжело, чем на наши.