Стать Медузой

Она склонила голову, окинула его взглядом.

— Признаю, в тебе больше храбрости, чем во многих.

— Я тут не насчет него. Хрисаор останется со мной, как хотела бы его мать, — гнев рос в его груди, меняя его. — Ты уже достаточно навредила его матери.

— Да? Как я навредила своей жрице, если дала ей силу защититься? — Афина сжала копье. — Я превратила ее в монстра, на какого посмели бы охотиться только герои. И когда герой пришел, она могла защититься. Но не справилась.

Он открыл рот, его слова полетели как стрелы.

— Ты позволила своему дяде изнасиловать ее. Ты позволила герою убить ее и использовать голову для обмена. И теперь хочешь отдать единственное, что осталось от ее души, мужчине, который обесчестил ее и начал все это? Ты хочешь отдать ребенка мужчине, который увидел жрицу и тут же прижал ее к полу? Это и есть вред, богиня войны.

Хоть его меч не дрогнул, его взгляд дрогнул. Голова Алексиоса кружилась от разреженного воздуха горы и эмоций в сердце. Слезы выступили на его глазах, две покатились по щеке.

Он тряхнул головой, не веря, что богиня могла быть такой жестокой.

— Она отдала все, чтобы служить тебе, — прорычал он. — Ты только причинила ей боль.

— У меня не было таких намерений.

— Докажи! — его крик разнёсся над вершиной, словно он стоял в золотых залах Олимпа. — Делай что-то, а не требуй права на ребенка, над которым у тебя нет власти. Делай что-то, а не говори мне уйти с горы, потому что я смертный. Как ни посмотри, только я тут с чувством долга и гордости. Ты гадкая, Афина. Я требую отплаты за душу любимой.

Хрисаор взвыл, его крик взывал к чему-то в глубине Алексиоса. Он тут же опустил меч и вернулся к ребенку без вопросов. Он поднял золотого мальчика к сердцу, прижал головку к своему плечу.

Они пройдут это вместе. Даже этот мальчик знал, что Алексиос умрет, но не позволит олимпийцам коснуться малыша.

Может, потому мальчик и кричал.

Афина ослабила хватку на копье. Она смотрела на них задумчиво, а потом вздохнула.

— Ладно. Оставь ребенка, если хочешь, но он принесет только сложности. А с душой Медузы я не могу помочь. Без монет на глазах и правильных похорон она будет блуждать по Загробному миру вечность.

— Ты не поможешь? — он потрясенно глядел на нее. — Я правильно услышал? Ты устроила столько бед, принесла столько боли, но ничего не сделаешь?

— Что мне делать, смертный? — голос Афины гремел, как гром на горизонте. — Я не могу пойти к Аиду и забрать ее душу. Я не могу вернуть ее к жизни, и я не стала бы отменять свои решения. У Персея роль куда больше, чем у безымянной жрицы в одном из множества моих храмов.

— Безымянной? — его сердце кричало, голос стал выше от гнева. — Ее звали Медуза!

Его крик гнева повис между ними. Вызов для нее принять или отказать.

Еще богиня появилась за ней. Эта была в черной ткани с головы до пят, темно-каштановые волосы ниспадали вокруг плеч мягкими волнами.

— Этот отличается от других смертных, Афина. Может, я могу озвучить предложение.

— Персефона, не лезь в это.

Это была жена Аида. Может, надежда еще была.

Алексиос расправил плечи и повернул Хрисаора, чтобы видеть обеих женщин.

— Назови цену, богиня. Я с радостью отплачу ее.

Персефона улыбнулась ему.

— Не сомневаюсь. Я тоже не могу увести ее душу с другой стороны реки Стикс. Но если ты заберешь ее голову и вернешь на Олимп, мы попытаемся похоронить ее должным образом. Если сможешь отобрать ее голову у Персея, то я лично сопровожу ее в поля Элизия.

Он чуть не рухнул на колени.

Он так мог. Ему было все равно, сколько лет он будет убеждать героя. Он мог забрать голову и вернуть ее на голову Олимп.

Алексиос мог ее спасти.

— Да, — прохрипел он. — Я принимаю эту сделку.

Афина фыркнула.

— Вряд ли ты преуспеешь. Ты будешь десять лет добираться до королевства Персея. Следовать за ним будет почти невозможно. Удачи.

Ему было все равно, было ли это возможно. Алексиос сделает это.

Он верил сердцем, что любовь одолеет даже самые сложные испытания. Вместе с ребенком Медузы он одолеет все на пути и упокоит ее душу.

ГЛАВА 34

Он спускался с горы с тяжелым сердцем и осознанием, что был прав. Медузу не похоронить без ее головы. Ее душа будет вечно блуждать, если он не вмешается, и только он мог что-нибудь сделать.

Сфено и Эвриала застряли в пещере. Они не могли выйти в мир и потребовать голову сестры. Какими бы талантливыми они ни были в бою, воины, охотящиеся на монстров, могли их поймать. И тогда они тоже будут блуждать.

Он не хотел, чтобы такое случилось с теми, кто заботился о Медузе.

Сунув руки под лямки сумки, он пытался убрать часть веса ребенка с плеч. Хрис лепетал ему на ухо, пухлые ручки махали, словно он был птицей.

Ребенок был любопытнее и умнее всех детей, которых он встречал. И хоть Афина была убеждена, что он будет как его отец, как олимпийцы, Алексиос уже ожидал что-то другое в этом мальчике.

Хрисаор смотрел на мир широко открытыми глазами, ценил красоту вокруг них. Он смотрел на птиц в небе, цветы на земле, слушал журчание воды с пылом во взгляде. Алексиос гадал, что это означало.

Он был уверен, что мальчик был не как другие.

Он поправил лямку, встал на камень и посмотрел на пещеры, где жили Горгоны. Он мог вернуться туда. Он мог отдать мальчика, чтобы он был в безопасности, пока Алексиос будет искать Персея. Проклятый герой бросил его, не намекнув, куда мог отправиться.

Но было неправильно оставлять Хриса.

Слова Афины горели в его голове. Ребенку будет опасно, ведь смертные по одному взгляду могли определить, что он не был человеком.

Алексиос не питал иллюзий насчет своего вида. Он знал, что скажут люди, увидев мальчика, и некоторые захотят навредить ему, чтобы посмотреть, что сделают боги.

Он отвернулся от пещер и пошел к гавани, где видел древний корабль. Еще будет время обдумать план. Больше, чем нужно времени, ведь корабль выглядел плохо.

Он еще день добирался до берега, где волны пробили дыру в их корабле. Но кроме этого судно было в хорошем состоянии. Удивительно. Он не думал, что будет так, но доски не сгнили, и паруса были еще крепкими.

Он снял сумку, размял мышцы плеч и спины.

— Вот и пришли, малыш, — прошептал он. — Впереди много работы. Но вместе мы уплывем в закат. Запомни мои слова.

Алексиос осматривал корабль весь день. Он ощупывал бока, проверял, чтобы все возможные места протечек были закрыты торфом и смолой. Диктис хорошо обучил его за год, проведенный в роли подмастерья.

Он хотел, чтобы старик сейчас был с ним. Алексиос сомневался на каждом шагу. Он уже чинил корабли, но не те, в боку которых была дыра размером с человека.

Похлопав корабль по боку, он прошептал:

— Хотел бы я, чтобы ты увидел это, Диктис. Ты сказал бы, что это выглядит так, словно морской монстр откусил часть корабля. И сказал бы, что глупо гнаться за женщиной так далеко.

Хоть его отец сиял бы, как солнце. Он всегда хотел, чтобы Алексиос был героем, а следовать за любовью в Загробный мир было поступком героя, насколько он слышал.

Хрис громко и гневно завопил, и Алексиос повернулся, вздыхая.

— Я знаю, что ты голоден, малыш. Я постараюсь найти тебе еды.

Алексиос застыл.

Кто-то держал его ребёнка. Кто-то с темными волосами, ниспадающими водопадом с ее головы, и в черном одеянии, собравшемся на земле как чернила. Хриса нежно покачивали ее руки, хотя его золотое лицо стало красным от гнева, что кто-то поднял его без разрешения.

И от нее несло божественной силой. Он ощущал ее запах даже поверх запаха водорослей.

— Госпожа Персефона, — сказал он, хотя кожа похолодела от страха. — Прошу, опустите моего сына.

— Твоего сына? — она посмотрела на него темными глазами, и он знал, что она заглядывала в его душу. Взвешивала все его решения в жизни и судила, был ли он достоин. — Это не твой сын, Алексиос. Ты с ним не одной крови.

— И не нужно, — он кашлянул и шагнул ближе. — Он — сын женщины, которую я любил, так что он мой сын. Если бы судьбы сплелись иначе, он был бы моим.

— Ты в это веришь? — она приподняла бровь и посмотрела на ребенка. — Он думает, что ты был бы его ребенком. Я видела нити судьбы. Я следила за возможностями, и ты никогда не был бы его ребенком по крови. Как бы все ни сплеталось.

Алексиосу было все равно, что говорили судьбы. Ему было все равно, если они думали, что он не женился бы на Медузе. Он хотел, чтобы эта богиня отпустила его сына.

Персефона рассмеялась и покачала Хриса, пока он не перестал возмущаться.

— Тебе не нравятся мои слова, да?

— Да. И не важно, вела ли хоть одна нить к нашему браку. Этот мальчик — мой сын куда больше, чем Посейдона, — от одной мысли его щеки пылали от гнева, он сжал кулаки по бокам. — Я попрошу еще раз, Персефона. Пожалуйста, опусти его.

Богиня протянула ему ребенка, и он быстро забрал мальчика. Хрисаор перестал шуметь в руках Алексиоса, прислонился к плечу мужчины и хмуро посмотрел на богиню.

Она подняла руки, сдаваясь.

— Понимаю, между вами связь. Я удивилась бы, если бы было иначе. Я хотела лишь убедиться, что мои подозрения были верны, и ты позаботишься о ребенке. Смертные часто врут, особенно, чтобы получить то, что они хотят.

Он не понимал. Почему Персефоне было важно, врал он или нет?

Алексиос посмотрел на Хриса, потом на богиню.

— Какое тебе дело?

— Я рискую честью ради тебя на горе Олимп, а они это не любят, — она теребила край пеплоса. — Они не видят меня пока настоящей богиней, хоть я замужем за Аидом. Я впервые сказала что-то при них. Как понимаешь, было бы ужасно, если бы мой инстинкт насчет тебя ошибся.

— И что это был за инстинкт?

Она махнула ладонью, и доски вокруг них встали на места. Она взмахом руки устроила им место, чтобы присесть, и костер, бревна были аккуратно сложены посередине. Персефона щелкнула пальцами, и загорелся голубой огонь.

— Думаю, ты хороший и по-настоящему любишь женщину, которая не должна была оказаться во всем этом. Твоя история разбивает сердце, Алексиос.

Он не искал жалости. Он искал помощи.

Но для этой помощи нужно было говорить с этой богиней, управляющей миром мертвых. Если он и хотел дружить с богами, это был лучший вариант.

Он взял ребенка и сел на бревно напротив нее. Он смотрел на нее поверх пляшущего огня, и ее лицо смягчалось, когда она смотрела на Хрисаора.

— Ты хочешь своего ребенка, — сказал он.

— Когда-нибудь. Но пока что в Загробном мире много работы, — она снова теребила край одеяния. — Думаю, очевидно, что я хочу помогать детям, которые потеряли родителей.

Он устроил Хриса у одной руки, вручил мальчику ракушку, чтобы он играл. Хрис заворковал, крутя хрупкую ракушку в ладонях, разглядывая ее изгибы снаружи.

— Да, — ответил он. — Я вижу, что ты любишь детей. Но я не понимаю, почему ты так хочешь нам помочь.

Персефона вздохнула и смотрела на голубой огонь.

— Я встречала Медузу в Загробном мире. У нее красивая душа.