Я обязательно вернусь

Глава 21

Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той.

У. Шекспир

Как хорошо, что все основное имущество мы уже вывезли накануне, собираясь тайно покинуть имение. Тем не менее, еще часа три мы собирались точно. Вода тихонько подходила к дороге, угрожая затопить всю долину.

Я вышла за ограждение, что было вокруг усадьбы, и замерла неподвижно, забыла обо всем, взирая на воду. Река становилась полновластной хозяйкой нашей долины. Она раскинулась на лугах нашего владения, лишь усадьба, стоявшая на небольшом пригорке, пока была для нее недосягаема. И возможно, что добираться до дома в дальнейшем мы сможем только по реке на лодках. Высоко в ярко голубом небе, казалось совсем рядом, можно дотянуться рукой, висели белоснежные облака. Казалось, что спокойная и полноводная наша речка, в которой мы ловили рыбу и катались летом на лодке, совершенно забыла, что была таковой и решила стать морем. Рябь шла по воде.

Семья фермеров, что жила и работала на нашем втором лугу, который попал под затопление, была отрезана от мира, но виконт обещал приплыть через неделю из города, привезти им все необходимое и забрать готовую фермерскую продукцию, полностью рассчитавшись с производителем.

Под затопление попала кузня, месье Вейлр — наш кузнец, успел что-то спасти из инструментов, он так же решил уехать с нами в столицу. Сеньор Рикардо обещал ему закупить заново, все необходимое, чтобы можно было вновь оборудовать так нужное нам производство.

Все самое ценное опять было на мне, в моей сумке под юбкой лежали очень важные документы и мешочки из первого найденного клада в подземелье, а так же перстень с изумрудом. Открыв один такой мешочек, я увидела крупные, безумной красоты четыре парных рубина цвета «голубиная кровь». Что в остальных хранилось, я могла только догадываться. Ладно, все потом. Сейчас, самое главное надо собраться в дорогу.

Вернувшись обратно, на территорию усадьбы я увидела, что женщины собранные и решительные, в темных платьях, и в теплых накидках с покрытыми головами стояли в нашем саду. Все были готовы к отъезду. Сеньора Адория и сеньора Пломмия — наш бессменный повар, молились, перебирая четки.

Графиня Жанна держала на руках Анжелик, прижимая ее к себе, что-то тихо шептала ей. Мари — Энн и Антонио стояли, и ждали меня, мальчик взялся за мою руку, мой дорогой брат, моя родственная душа, которая вернулась, как и обещала. Вернулась, потому что чувствовала, что нужна здесь, в этом мире, и все это время была нашим ангелом — хранителем.

Мы прощались с нашими домами, ставшими приютом для бедных скитальцев, которые объединили свои такие нелегкие судьбы, рисковали, пытаясь выжить в обществе, которое могло погубить их, не раздумывая.

Все окна дома были закрыты ставнями, на дверях висели тяжелые замки. Столько трудов и надежд вложено в это имение, здесь родились наши малыши и сделали свои первые шаги, в этом доме каждый из нас осознал, что у него есть семья, что его окружают не безразличные к его судьбе люди. Осознал, что люди могут достичь любых целей, если будут предпринимать реальные шаги для их достижения.

И здесь мы узнали вкус первого предательства, не мы начали эту войну, что ж ищите свое золото господа. И да пусть благословит нас Вселенная, а вам, господа, воздастся по заслугам за всё вами содеянное.

Ну что же в дорогу. Верхом, до моста нас сопровождал фермер, у меня с ним состоялся разговор, мужчина был далеко не глуп.

Суть разговора заключалась в том, что подъемный мост должен быть всегда поднят — это приказ графини де ла Гутьеррес, если поднят мост то все, кто остался в долине в безопасности и живы.

Возможно, при самой неблагоприятной для нас ситуации, кто-то может вернуться обратно в поместье. Громкий двукратный выстрел из аркебузы пусть будет знаком для фермера, о срочной необходимости опустить мост.

Я думаю, он все понял, ведь с ним на ферме жила жена и дети. И жили они весьма не плохо. Они арендовали ферму, и первый год мы с них не взымали плату за аренду. У этой семьи был дом, работа, они хорошо питались. Продукцию мы у них покупали по себестоимости. Излишки отвозились в город.

Сидя в крытой телеге с прицепом мы въехали в Кретей, наш гостеприимный и тихий на первый взгляд городок, взяли направление в сторону Парижа. Кузнец управлял нашим не хитрым транспортным средством, остальные мужчины были верхом. Все всадники были вооружены.

Прохожие оборачивались нам в след, думаю, уже весь город знал о том, что графское поместье затопило, что семья уезжает в столицу и возможно есть жертвы. То в какой драматический момент нас покинули слуги, могло дать хорошую почву для таких вот сплетен Люди собирались в небольшие кучки, что-то обсуждая, ведь такие вот новости — это было единственное их развлечение. Но может еще воскресные службы в церкви. На такую вот службу собирался весь честной народ, проживающий в этом городке, одевая все самое лучшее.

А я смотрела на все это через небольшое оконце в плотной промасленной ткани, которой была покрыта повозка на манер цыганской кибитки, как в маленький телевизор и мысленно перелистывала еще одну страницу в книге своей жизни в этом мире. А посмотрев на своих спутников, поправилась «наших жизней», ведь я в ответе за них, за всю мою семью.

В свободное время я брала уроки верховой езды и фехтования у одного из наших охранников, и при этом носила мужскую одежду, и в такую дальнюю дорогу разумнее было бы отправиться в штанах и камзоле.

Но все же, как положено юной мадмуазель, я была в платье, мы планировали повидаться со святым отцом, заехав по пути в часовню. А еще я училась стрелять из очень тяжелого средневекового оружия, но другого же не было, и получалось у меня весьма не плохо.

И да, у меня был план: надо было только выехать за город, и тогда ничего не мешало бы воплотить его в жизнь.

Проезжая мимо часовни, кортеж остановились. Мы заранее все обговорили: уехать, и не попрощаться со святым отцом было недопустимо и ошибочно. Да, было отвратно смотреть на его фальшивую улыбку, но наше поведение должно быть безупречно, и вне всякого подозрения. Придется играть каждому свою роль, отведенную данной жизненной ситуацией. «Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры.»

Виконт Рикардо де ла Кано помог всем дамам выбраться из нашего транспорта, предложил руку графине, мы же, сопровождая их, покрыв головы мантильями, чинно направились к храму, оставив охрану возле повозок.

Древнее строение нас встретило запахом воска и ладана, мягким светом, что лился из небольших окон. В часовне я молилась, прося всевышнего господа нашего, сохранить жизни близким людям и даровать им здоровья. Молились все, дети вели себя тихо. Анжелик брала пример с брата, наши ангелочки, они становились очень разумными.

Антонио понимал, что все, что происходит, далеко непросто, но у меня не было времени посвящать его в таинства наших приключений, да и сомнения брали меня стоит ли сейчас ему это рассказывать. Я помнила свои ощущения, когда попала в юное девятилетнее девичье тело, многие вещи воспринимались по-другому, особенно когда произошло полное слияние душ. Казалось, такие важные дела для меня взрослой события, отходили на второстепенный план, «затиралась» память о прошлом, оставляя, возможно самое важное. Неосознанно хотелось детства и любви близких людей и взрослое сознание, оно «включалось» как бы не сразу, требовалось время на раздумья.

При выходе, на крыльце часовни нам встретился святой отец де Ла Рене, он был не один, его собеседник высокий, солидный мужчина лет тридцати пяти стоял лицом к выходу из храма. Увидав нас, он повернулся в нашу сторону, слегка склонив голову перед графиней, прищурив глаза, оценивая молодую женщину. Меня несказанно удивил этот факт, на крыльце храма это просто неприлично. Но позже я поняла, что данному субъекту понятия приличия не ведомы.

Несмотря на все, что произошло с нами в усадьбе, графиня Жанна выглядела хорошо, она была нежной, беззащитной и хрупкой. Нежная своей молодостью и невинностью сознания, она покоряла с одного только взгляда. Мужчина склонился над пальчиками графини в поцелуе, падре представил их друг другу.

Антонио, в это время, вцепившись в мой палец, не сводил глаз с незнакомца. Внешность мужчины, для меня была отталкивающая, он был красив, но его надменный, холодный взгляд в этом оценивающем прищуре и презрительно сжатые губы вызывали отторжение.

И еще, он был опасен, я просто ощущала это всеми фибрами души, мне от него хотелось просто бежать. Так же я отметила, что сеньора Адория выйдя на улицу, не подняла мантилью, она покрывала ее склоненную голову и закрывала лицо и только руки ее перебирали четки чуть быстрее, чем обычно. Адория взволнована и сильно, почему? Все это я списала на все пережитое нами в этот не простой день.

Мне же пришлось взять Антонио на руки, так как мальчик, почему то запнулся, и произошла небольшая заминка, ведь малышу было чуть больше года. Хорошо, что на мне были плотные, не по сезону теплые перчатки, которые вместе с длинными рукавами платья закрывали мои израненные руки.

Я и не заметила, что когда я брала на руки ребенка, плащ мой расстегнулся, ветер раскидал две его половины в разные стороны, и стало видно шею, немного декольте и мое пока единственное украшение — нательный крест, подарок отца.

— Дитя, как вы себя чувствуете — отец де Ла Рене подошел ко мне — что случилось с вами? Вы ужасно выглядите: бледны, измождены и эти тени под глазами. До нас дошли слухи, вы были больны?

— Святой отец, мне уже лучше, но все же я покажусь в столице лекарю, так как к нам местный так и не приехал. Мы так боялись эпидемии, вывезли всех здоровых людей в город, подняли мост, чтобы не допустить распространения заразы. У меня были все признаки сильнейшего отравления, несколько дней не приходила в себя.

Я говорила тихо и медленно, мой акцент усилился из-за волнения. Ребенок, сидевший у меня на руках, обнял за шею, прижался, закрывая своим тельцем меня от всего мира.

— Мадмуазель Каталина, дочь моя все в руках господа. Выздоравливайте. — Священник смотрел на меня с сочувствием.

Мысли в моей голове, как рой пчел гудели в возмущении — Вот притворщик, ненавижу. Оборотень, настоящий оборотень. Вот вам и средневековье, время, когда в сражение, в ход шли все подручные средства, в том числе и яды. Решил детьми пожертвовать. И это служитель церкви.

— Да отче, благословите — я слегка присела, и при этом склонила голову, когда же поднялась, то встретилась взглядом с незнакомцем. Он пожирал меня глазами, всю. О боже, он как безумный разглядывал мое лицо, переводя взгляд на обнявшего меня ребенка.

Да что такое происходит, где этот мужлан получал воспитание, что он себе позволяет, а с виду вроде дворянин. Антонио стал капризничать, а потом и вовсе полились огромный слезы обиды, ребенку все просто надоело.

— Простите, нам пора. — Я передала дитя подошедшей Мари — Энн. Подтянула мантилью ниже на лицо, застегнула плащ и не спеша, опираясь на донну Адорию, отправилась к повозке.