Закон притяжения

– Так это, – заскреб нерасторопный здоровяк бритое темечко, – маловата она будет для этой ведьмы.

– Значит, подвяжи ей ноги, мул безмозглый! Всему тебя учить надо!

– Я же не такой умный, как вы, святой отец, – смиренно произнес Урбас и благоговейно припал к пухлой ручке толстяка губами.

Монах перекрестил склоненную голову детины и торопливо покинул пыточный зал.

У меня от увиденного волосы на голове зашевелились. Какие такие отношения… межличностные связывают мужчин, обитающих в этом монастыре, если один, здоровый как бык, лобызает ручки другому, пухлому и с визгливым женским голосом? И только ли ручки подвергаются лобызанию? Я, конечно, уже совсем не сомневалась, что в этом мире извращено практически все! Но чтобы суд над людьми чинили представители нетрадиционных отношений?.. Да еще под их общину был выделен целый практически замок…

То ли я с ума схожу медленно, но верно, то ли нравы тут такие, что нормальной девушке из моего мира все представляется в искаженном виде.

Урбас подошел ко мне с намерением привязать к той жуткой штуковине, которую Фабиано назвал дыбой. Разумеется, с моим мнением тут никто считаться не собирался, а я активно этому противодействовала. Когда монах попытался схватить меня и оттащить к дыбе, я увернулась и заняла оборонительную позицию за грилем-гигантом. Вокруг этого устройства можно было бегать до так ими ожидаемого второго пришествия. Лишь бы к нам никто не присоединился. Точнее, к нему. Ко мне присоединяться было некому.

Обежав вокруг решетки третий раз, Урбас, наконец, понял, что так меня он не догонит. Привычно поскреб лысину и двинулся к двери. Мне абсолютно не улыбалось, чтобы он позвал себе подмогу, и я обездвижила его заклинанием гравитации. Надо было видеть его ошарашенное лицо, когда все попытки сдвинуться с места не увенчались успехом. Он с трудом, но повернул ко мне голову и удивленно поинтересовался:

– Это меня бесы держат?

– А бесы бывают невидимыми? – поинтересовалась так же удивленно. Я же не знаю, какие у них тут верования?

– Бывают, – после минутного обдумывания сообщил мой пленник.

– А ты чувствуешь, как они тебя держат? – спросила на полном серьезе, с подобающим выражением лица, то есть глупым и заинтересованным.

– Нет, – настороженно пробормотал здоровяк и снова подергался, пытаясь сделать шаг или поднять руки. – Не могу пошевелиться… А-а-а, я знаю, это ты меня держишь!

Догадливый какой! Не прошло и десяти минут, как понял.

– Как же я могу тебя держать, – тем не менее возмутилась я такой вопиющей несправедливости, – если стою здесь, а ты – там?!

– Так ты же – ведьма! – напомнил он мне.

– И многие ведьмы так могут?

– Нет… Но святой отец Фабиано говорит, что все беды и несчастья нам достаются от похотливых женщин, которые сношаются с Сатаной, продавая ему свою душу…

– Что-то я не вижу связи. Они ему душу, а что он им взамен?

– А ты разве не знаешь? Ты же сама ведьма! – ошарашенно посмотрел на меня Урбас.

– Я, между прочим, еще ни разу этого не подтвердила! Это вы меня так называете. Так что им Сатана взамен дает?

– Ведьмовство! Тогда они на простых людей порчу насылают, вот как ты сейчас на меня!

– Это порча? – возмутилась обиженно. Сложнейшее заклинание гравитации, доступное лишь бакалаврам техномагии, да и то единицам, сравнить с порчей? Вот недоумок!

– Отпусти меня, ведьма! А то хуже будет…

– Не будет.

Что-то мне надоело общаться с этим субъектом. Весело, конечно, но с дураком поведешься, от дурака, соответственно, и наберешься. Я нашептала ему снотворного и с трудом, но отлевитировала на решетку. Не перина, конечно, но один раз поспать можно. Потом позвала Горация. Мне давно уже казалось, что он шастает где-то рядом, не показываясь монахам, дабы не ухудшить мое положение.

– Я тут, моя королева, – отозвался хранитель, появляясь из стены. – Они помост уже воздвигли! Слаженно работают, голубчики! Ты их как учить уму-разуму думаешь? У тебя есть план?

– Да! Пусть подожгут, а там разберемся! – сказала я зло, глядя в окно на то, как споро мужчины в черных балахонах возводят во дворе крепости эшафот. Словно им за это премию выдадут или наградят ценным подарком. Это как же надо желать смерти другому человеку, чтобы не жалея сил возводить для него последний пьедестал? А ведь я им ничего плохого не сделала! Кажется, я повторяюсь…

– Хороший план, – с сарказмом ответил призрак. – Ты бы предварительно вещички свои куда-нибудь припрятала. А то сама-то телепортируешься из огня, а рюкзак твой сгорит со всем содержимым!

– Вот и не угадал! Телепортироваться из огня я не буду, в этом и есть вся фишка! А за подсказку спасибо! Вещи надо действительно спрятать. Покарауль этого, я сейчас.

Вернулась буквально через пять минут, спрятав рюкзак и верхнюю одежду в ближайшем леске. Все равно она мне в трансе мешать будет. Гораций все так же стоял у окна, даже позы не сменил.

– Объясни мне про огонь, – обернулся он ко мне, и я увидела его грустное лицо.

– Видишь ли, Гораций… огонь – мой побратим. Я своя для этой стихии.

Сказать, что он был удивлен, это не сказать ничего. Он был… ошеломлен. Тоже не то… Короче, Гораций охлорел полностью и окончательно. Он даже почти перестал реагировать на происходящее, так что еле успел скрыться, когда в зал торжественно вошла процессия из скорбящих, скорее всего заранее, и мычащих что-то себе под нос монахов во главе со святым отцом Фабиано.

Толстяк несколько мгновений смотрел на пустую дыбу, потом перевел удивленный взгляд на мирно храпящего на решетке Урбаса и только потом заметил меня у окна. По лицу его расползлась такая самодовольная улыбка, будто мое присутствие в этих стенах было его личной заслугой.

– Что, ведьма, не сумела сбежать из святой обители?

Я пожала плечами. Пусть понимает, как хочет. Я ничего ему доказывать не собиралась. Моя цель была во дворе, вот пусть меня туда и ведут. А мне надо настроиться на транс. В одиночестве это сделать будет труднее, но нет ничего невозможного для решившейся на что-то женщины! Особенно если это касается мести оголтелым мужикам.

– А где твой горб? – неожиданно поинтересовался Фабиано.

Горб? Какой горб?.. А-а-а, ну да, как я забыла…

– Излечился от прикосновения к святым камням, – смиренно поведала я историю чудесного избавления от горба. А что, пусть потом рассказывают народу, что ведьма здесь исцелилась перед казнью. Может, в легенду войду?

– Велика сила и любовь Бога, – наставительно произнес какой-то старый тощий монах, которого я видела в первый раз, – если даже ТЕБЕ он даровал такую радость перед искуплением грехов твоих тяжких. Восславим имя Бога, братья! – и воздел руки в страстном порыве.

Все последовали его примеру. Я «порадовалась» их детской вере в чудеса, дожидаясь, когда у них пройдет эйфория.

После вознесения благодарностей мне вручили зажженную свечу, сами того не подозревая, насколько облегчили мою задачу. Я тихо позвала стихию, заключенную пока в трепетный огонек. Монахи возобновили песнопения, значительно увеличив громкость, и повели к последнему, как им думалось, моему пристанищу. Меня поражало то, что их не удивляет моя покорность. Так верят в силу своей молитвы? Или другие жертвы, сломленные пытками, вели себя так же? Но я-то пыток избежала… Странно все это.

Подведя меня к помосту, на котором горами лежали вязанки хвороста, толстяк потребовал, чтобы я сняла свои дьявольские сапоги.

Боги, чем же ему мои ботинки не угодили? Слишком толстой подошвой или застежками-молниями?

– А брюки тоже снимать? – Ехидство было не только в моих словах, но во взгляде, которым я одарила монаха.

– Дочь дьявола, не хватало того, чтобы ты пыталась соблазнить братьев!

– Вот и я о том же! Все, не мешайте мне! – Я без посторонней помощи взошла на помост, позволила себя привязать, скрипнув зубами. – Обязательно делать женщине больно? – окрысилась на абсолютно лысого монаха, затягивающего толстые веревки на моем теле.

– За твои дела еще и не так надо! – не более дружелюбно ответил лысый. – Все бабское племя – зло!

– Видать, тебя не женщина родила, а злобная сука, раз ты такого мнения о нас! – не стала сдерживать закипающий во мне гнев. Сейчас это было очень кстати. Сегодня я поделюсь со своим собратом сильнейшими эмоциями.

– Мать не трогай, – прошипел монах, – а все остальные – шлюхи похотливые!

– То-то я гляжу, ты ВСЕХ проверил, на их подушках волосья свои поистерев! Тебе, поди, все братья завидуют… что бриться не надо!

Смиренный монах отвесил мне такую оплеуху, что я невольно вскрикнула, чувствуя, как из губы потекла кровь. Глаза сверкнули, демонстрируя ему мою магическую суть. Мужчина шарахнулся от меня, как заяц от гончей, на ходу шепча молитвы.

Молись, лысый, молись! Столбняк с поносом я тебе сегодня гарантирую! А там посмотрю, чего ты еще достоин, коли сподобился бить связанную женщину! Ой, какие мысли нехорошие в голову лезут! Отставить думать о постороннем! Сейчас важно войти в транс до того момента, когда пламя охватит весь хворост.

Я сосредоточилась на пламени свечи, которая стояла у моих ног, и обратилась к стихии с мантрой.

Мы с тобой одной крови…

Далекие тамтамы застучали в моей голове, отбивая ритм древнего танца. Монахи, сами того не понимая, стали вплетать свой псалом в мой воображаемый барабанный бой. Я погнала кровь по венам, насколько это позволяли веревки, стягивавшие мое тело.

Между нами нет различий…

Запылали факелы. Недрогнувшие руки поднесли их к сухому хворосту, который жадно подхватил пламя, перекидывая его все ближе ко мне.

Барабаны стучали все громче, заполняя мой разум нужным ритмом. Тело, повинуясь внутренней музыке, стало извиваться, невзирая на путы. Кровь, почувствовавшая близость стихии, забурлила в предвкушении соединения.

Искра к искре…

Пламя взвилось вокруг меня, принимая мантру, и словно откатилось назад, не смея губить свою сестру.

Не бойся, братец! Иди ко мне! Я умею принимать твой жар, я знаю, что надо делать…

Огненные языки облизали мои босые ноги, не тронув ткань брюк. Пламя словно замерло вокруг меня, горя ровным бездымным костром.

Между нами нет различий…

Иди ко мне! Я отдаю тебе жертву! Сегодня это мои эмоции.

Это моя злость на несправедливость этого мира, где пытают и жгут людей. Где дети голодают, а здоровые, полные сил мужики живут за каменными стенами, предаваясь чревоугодию. Где воры и разбойники могут опорочить честных людей.

Это мой гнев на людей, которые сделали этот мир таким! Они сами судят и обвиняют себе подобных, повергая их на муки. Они так боятся своего мира, что готовы принести в жертву кого угодно, только бы их не постигла участь сгореть на костре. Они культивируют свой страх. Он нужен им как воздух.

Это моя ярость! Это моя боль! Это моя тоска!

Питайся ими, сжигай их своим поистине очистительным огнем!

Пламя вспыхнуло столбом, выжигая все негативные чувства, которые я ему так щедро подбрасывала.

Молодец, братец! Выполни еще одну мою просьбу, сожги веревки, которые держат меня на этом помосте, и потом мы с тобой повеселимся вволю. И руки мои уже чешутся от скопившейся в них энергии, которая сродни тебе. Жги, братец!