Письма на воде

Другое дело ты.

Та забавная встреча с тобой осветила мою душу настолько, что я решился повторно нанести визит матери. Мне вдруг стало легко и казалось, раз ты смотрела на меня так просто, то и королева Ю примет меня столь же открыто. Мы не виделись два года, я был её родным сыном, и я отчаянно жаждал её ласки или хотя бы одного доброго слова, но…

Когда я пришёл, мать пила чай с Чжоном и Ё, моими родными братьями. Мне хотелось улыбаться ей. Хотелось увидеть улыбку в ответ. Однако… ничего не изменилось. Ничего, Су!

Она по-прежнему отталкивала меня, то и дело упоминая мою приёмную мать, госпожу Кан Шинчжу, как будто та чужая женщина имела для меня какое-то значение! Несмотря на то, что я был родным сыном королевы Ю, я оставался её позором, её шрамом, который она пыталась спрятать в отдалении от дворца. А я имел наглость явиться и претендовать на её внимание и ласку! Это было моей ошибкой, но я так хотел увидеть мать, Су! Я так хотел коснуться её! Искалеченный изгой, никому не нужный, никем не любимый, я продолжал глупо верить, что уж для матери я всегда буду родным и желанным. Я ошибался.

И всё равно пытался улыбаться ей.

Ван Ё открыто насмехался надо мной, рассуждая о том, что волки хуже собак. Ну как же, конечно… Я был и его позором тоже. Хуже – я был для него угрозой. И, как показала жизнь, предчувствие третьего принца не обмануло.

А Чжон… Он единственный из всех был мне рад, ну или хотя бы не раздражён моим присутствием. Однако, сам того не зная, Чжон отнял у меня возможность порадовать мать подарком, так некстати вручив ей свой. Потом он ещё много чего отнял у меня, включая самое дорогое, и ты это знаешь, Су…

А в тот раз… Сейчас я думаю, что своим несвоевременным порывом он спас меня от ещё большего разочарования и обиды. Ведь королева Ю вряд ли приняла бы мой подарок – серебряную шпильку для волос, чем унизила бы меня в глазах братьев и моих собственных ещё больше. Так что я должен быть благодарен Чжону.

Я должен быть благодарен ему за многое, будь он проклят!

Чхве Чжи Мон благоразумно стоял в отдалении от своих воспитанников, беззастенчиво подслушивающих под дверью. Всем было интересно, чем закончится визит четвёртого принца к королеве Ю. А визит этот закончился довольно предсказуемо: Ван Со покинул мать в таком состоянии, что едва не вышиб дверь, а заодно и единственный здоровый глаз Ван Ына, пострадавшего в бою с Хэ Су.

Чжи Мон чуть не прыснул, заметив, с каким деловитым видом девятый принц Ван Вон принялся изучать бамбуковую тумбу и как смачно отлетевший в сторону тринадцатый принц Бэк А приложился к стене. Но Ван Со не обратил на это никакого внимания. Он молча прошёл мимо оторопевших братьев и застывших в поклоне слуг и скрылся за поворотом.

Надо думать, не в меру любопытным мальчишкам ещё очень повезло.

Звездочёт видел, что творилось с Ван Со, слышал его хриплое от обиды и невыплаканных слёз дыхание, чувствовал клокочущий бессильный гнев, и ему хотелось, вопреки данной себе клятве, утешить четвёртого принца, убедить его в том, что…

Да ничего этого он не мог! Просто не имел права!

И всё-таки Чжи Мон бросился вслед, окликая его. Однако все слова сочувствия и поддержки застряли у него в горле, стоило Ван Со обернуться. Он посмотрел на звездочёта такими больными глазами, что тот вмиг подавился всеми заготовленными фразами, которые всё равно не помогли бы, а быть может, ранили принца ещё сильнее…

Вместо этого Чжи Мон изобразил на лице улыбку и приветливо произнёс:

– Ваше Высочество, вам стоит принять ванну перед церемонией.

Впрочем, искусственная улыбка сползла с его лица, когда он смотрел в спину удаляющемуся Ван Со, раздавленному холодным приёмом матери и собственным ничтожеством.

Что ж… Астроном никак, никак не мог ему помочь, даже если бы у него было на это право! Небеса каждому определили свою ношу, и нести её во все времена приходится в одиночку, совсем по-волчьи.

По подсчётам Чхве Чжи Мона, Хэ Су должна была уже подходить к королевской купальне, пробираясь по тайному ходу в скале…

Я и сам не знаю, что меня заставило послушаться звездочёта, Су. Почему я безропотно отправился в купальню вместо того, чтобы вскочить на коня и гнать его прочь отсюда, от дворца, от этого места, где я никому не был нужен! Только – куда? Мне хотелось столкнуться со стаей волков и рвать их на части, как меня раздирала на части боль сына, которого в очередной раз отшвырнула родная мать!

Даже у волков детёныши доверчиво жмутся к волчице, и она оберегает их, зализывая любые раны, прижимая к тёплому боку, утешая и защищая до последнего, какими бы они ни были… А я… Я, будучи королевским сыном, не мог рассчитывать и на толику любви.

Но я отчего-то подчинился Чжи Мону. В его глазах было нечто необъяснимое, что заставило меня молча последовать его совету. Сейчас я думаю, что не совет это был вовсе, а приказ. И я не мог бы его ослушаться, даже если бы захотел.

Вместо этого я пришёл в купальню, но вовсе не за тем, чтобы соблюсти правила подготовки к церемонии, на которые мне было плевать. Мне нужно было смыть с себя всю обиду и грязь, все взгляды: презрительные, злые, жалостливые, неизвестно ещё, какие хуже… Это желание было детским, наивным, но во мне заходился слезами брошенный матерью волчонок, и я не слышал ничего, кроме его жалобного воя.

И надо же было такому случиться, что там я снова встретил… нет, ещё не тебя, моя Су. Стоя в воде, с обнажённой душой и лицом, не спрятанным за маской, я вдруг снова увидел ту самую взбалмошную девчонку, которая преследовала меня везде, где бы я ни оказался.

Как? Ну как такое было возможно? Каким образом эта девчонка очутилась в закрытой королевской купальне поздним вечером, когда там был я? Что она делала в воде, полностью одетая? Почему я вновь и вновь натыкался на неё, куда бы ни шёл? Что это было за наваждение?

В тот момент я не думал об этом, я вообще потерял способность здраво мыслить от потрясения. Волк во мне ощерился и вцепился в горло этой девчонке, а волчонок испуганно скулил, пытаясь спрятаться от чужого взгляда, полного ужаса. Я чувствовал себя перед этим взглядом уязвимо открытым, не защищённым ни одеждой, ни маской, ничем. Я просто не знал, что делать.

За это, за свою душевную наготу, за свой панический страх я бы легко задушил эту девчонку одной рукой, если бы вдруг не понял, что она боится вовсе не моего обезображенного лица.

Это озарение ошеломило меня и заставило разжать пальцы.

Я не помню, как вышел из купальни, как вернулся к себе, как заснул в ту ночь и заснул ли вообще. Но отчётливо помню это новое пугающее ощущение: непрестанно прислушиваясь к себе, я чувствовал, как нечто невообразимое, чуждое моей звериной натуре, прорастает во мне, согревая изнутри, оставляя во рту привкус мёда…

***

Между тем во дворце всё было готово к церемонии изгнания злых духов: наступил двенадцатый лунный месяц.

Слушая бой барабанов в сгущающихся сумерках, Ван Со смотрел на маску охотника, возглавляющего церемонию. Её должен был надеть наследный принц, ведь это его собирались очистить от скверны на празднике. Но на его месте, под этой маской, будет четвёртый принц, пожертвовать которым гораздо проще.

Его не в первый раз приносили в жертву. И уж точно не впервые могли убить – всё «на благо государства».

Рот Ван Со скривился в саркастической усмешке. Да он, оказывается, весьма нужная фигура на доске политических игрищ! А всё мучается своей никчёмностью, глупец!

Он коснулся безобразной маски, и ему вдруг пришло в голову, что, не появись нужды в подмене принцев, он легко бы справился с этой ролью и без подобных ухищрений: его обезображенное шрамом лицо надёжно отпугнёт всех злых духов, вздумай они и в самом деле явиться во дворец.

Но главным героем церемонии для всех должен выступать Ван Му. А он, четвёртый, останется в тени. Если вообще останется…

Когда-то в Шинчжу его как лучшего охотника отправили в кишащие волками горы под благовидным предлогом защиты селения. Ван Со ни минуты не сомневался, что наместник Кан таким образом надеялся избавиться от него, оказав тем самым услугу королеве Ю и выгодно выставив себя безутешным приёмным отцом. Однако к его великому разочарованию, четвёртый принц остался жив, истребив при этом всех волков в округе.

Что с ним происходило в лесу, Ван Со предпочёл бы вытравить из памяти, но – увы! – это было невозможно, как и стереть все шрамы с его тела, все следы от волчьих когтей и клыков. Он предпочёл бы забыть, как в одиночку отбивался от стаи, сперва израсходовав все стрелы, потом сломав меч о хребет вожака и потеряв охотничий нож, застрявший в горле матёрой волчицы… Как полз по скалам к спуску в долину, оставляя за собой горячий, густо пахнущий кровью след на жухлой траве, стараясь не потерять сознание… Как в последнем отчаянном усилии выбрался на охотничью тропу и швырнул пылающий факел в тех, кто якобы искал его в лесу.

С тех пор не только его лицо, но и тело испещряли грубые шрамы. Но, в отличие от первого, их можно было спрятать под одеждой, равно как и растерзанную душу. Для этого не требовалась никакая маска.

Да, в тот раз он выжил, изгнав всех злых духов в волчьих шкурах из окрестностей Шинчжу. Выживет ли сегодня? Сможет ли, приняв удар за наследного принца, вернуться к жизни, чтобы провести её в Сонгаке?

Ответа на этот вопрос он не знал.

А тот, кто знал, с энтузиазмом руководил последними приготовлениями к церемонии во дворце, не забыв весьма прозрачно намекнуть Чхэ Рён, той самой голосистой служанке Хэ Су, что её госпоже наверняка понравится праздник на рынке. Так почему бы не провести вечер, развлекаясь за пределами дворца, вместо того чтобы скучать на церемонии?

Во мне не было ни сомнений, ни страха, Су. Всё, что я чувствовал, двигаясь под ритуальные барабаны, – это азарт на пути к своей цели. Если у меня всё получится, если я смогу пережить нападение и найти тех, кто задумал покушение на наследного принца, я останусь в Сонгаке. Больше ничто не имело значения.

Но я ошибался.

В самом конце церемонии, когда мне уже стало казаться, что сведения о нападении были неверными, а третий принц Ван Ё в костюме заклинателя злых духов расправился со всей нечистью, в церемониальный двор вдруг ворвались фигуры в чёрных одеждах и уродливых масках.

В бою, в который вступили и принцы, многие из нападавших остались лежать на земле, захлёбываясь кровью. Однако единственной целью убийц был я – и до меня добрались.

Мою руку обожгло лезвие меча, и в первые минуты, упав на землю, я просто не понял, что происходит вокруг. Но я предпочёл бы погибнуть от руки наёмника, чем увидеть лицо отца, который с криком «Ван Му!» бросился ко мне, а когда осознал, что ранен не наследный принц, а я, даже не попытался скрыть свою радость.

– А, это ты… – с облегчением выдохнул он и тут же, отвернувшись, принялся искать своего старшего сына: – Где наследный принц? Что с ним?

Я спас Ван Му. Я стоял на коленях перед отцом, чувствуя, как одежда моя набухает кровью. Я ждал от него хотя бы одного доброго слова, Су! Но напрасно. Главной заботой короля Тхэджо оставался наследник престола. А меня можно было принести в жертву.