Дочь Льва

С запозданием Вариан увидел, что под его восхищенным взглядом она нервничает. Черт, он надеялся, что это не так заметно.

— Ты… такая тоненькая, — сказал он.

— Папа говорил, что в его семье все женщины поздно развивались. — Она подняла голову. — Я еще вырасту.

Вариан подумал, что лучше бы ей такой и оставаться. Вслух он сказал:

— Конечно. У тебя впереди уйма времени. — Он подошел к койке, чтобы взять из кучи спальных принадлежностей подушку и пару одеял.

— Моя подруга выросла на два дюйма между первым и вторым ребенком, — с вызовом заявила Эсме.

— Твоя подруга? — Он повернулся к ней, бессознательно прижав к животу подушку. — Во сколько же лет у вас выходят замуж?

— В двенадцать, тринадцать, четырнадцать. — Она пожала Плечами. — Часто помолвку делают при рождении, а Женятся, когда девушка достигнет возраста, когда может рожать. Но Джейсон так со мной не сделал, потому что это не в обычаях его страны.

— И слава Богу. — Вариан положил подушку и одеяло поверх того, которое она уже расстелила возле печки. — В Англии девушки ждут, когда им исполнится восемнадцать, и потом уже выходят на ярмарку невест — по крайней мере так заведено в высших слоях общества. Но я думаю, что даже в этом возрасте они еще не настолько взрослые, чтобы стать матерью.

Ее взгляд стал задумчивым.

— Да, их хорошо защищают. — К его облегчению, она отошла от печки к койке и, взглянув на него, нахмурилась. — На полу вам будет холодно, — сказала она, не сводя глаз с кровати.

— Дорогая моя девочка, вчера я спал в промокшей палатке при тайфуне.

— Но по обе стороны от вас были тела, которые вас согревали.

«Не вовремя она об этом напомнила», — подумал Вариан. Спать рядом с ней было бы уютнее, но сегодня у него нет компаньона в лице Петро, и нынче он впервые испытал беспокойное чувство к очень юной и невинной девушке. Может, в нем взыграют те же, а то и еще более сластолюбивые мечты, чем несколько дней назад, когда он во сне допустил вольности? Но тогда она оказалась под прочной защитой своих грубых шерстяных одежек. А сейчас не будет почти ничего между ее невинной плотью и его похотливыми руками. Нет, об этом нельзя даже думать.

— Мне будет тепло от печки, — сказал он. — Эсме, я действительно не хочу спать на кровати. Считай это, ну, компенсацией. За то, что я недавно тебя так грубо толкал, — торопливо объяснил он. — И за то, что был таким несносным компаньоном в пути и скорее всего буду и дальше.

На ее обычно серьезном лице появился намек на улыбку.

— Кровать — это реванш, эфенди?

— Так точно.

Тихонько усмехнувшись, она влезла на кровать и села в своей излюбленной позе Будды.

— В таком случае буду вовсю наслаждаться. Здесь очень мягко, — добавила она.

Вариан вздохнул и снял сюртук.

— Я думаю. — Он размотал шарф и бросил его на пол.

— У вас замерзнет шея, — сказала она.

— Ты хочешь, чтобы я себя задушил? И вообще, ты собираешься сидеть и смотреть, как я буду раздеваться?

— Я не знала, что вы разденетесь совсем. Вам будет очень холодно. И к тому же неприлично раздеваться, не погасив свечу.

— Искать в темноте пуговицы — утомительное занятие. Может, ты просто сунешь голову под одеяло? Или ты желаешь полюбоваться моей мужской красотой? — поддел он.

Он ожидал, что она вспыхнет, но она холодно посмотрела на него, потом невозмутимо подтянула одеяло и легла, отвернувшись к стене.

— Петро был прав, — язвительно заметила она. — У вас нет ни капли скромности. И вы тщеславны. Это меня нисколько не удивляет, после того как я увидела, что женщины пьянеют от вашего вида. — Она зевнула. — А впрочем, если хотите расхаживать по комнате голым, — ваше дело. Движение поможет вам согреться.

— Какую пикантную картину ты нарисовала, — сказал он, невольно ухмыляясь. — Двенадцатый барон Иденмонт скачет в чем мать родила, как…

— Как фавн, — подсказала она. — Или как сатир. Или Эрос. Нет, для этого вы слишком стары…

— Эрос подойдет. По крайней мере ты присвоила мне хоть какое-то божественное качество.

— Он был слепой.

Вариан сдался и, посмеиваясь, загасил свечи. Подойдя к последней свече — ближайшей к кровати, — он остановился, чтобы посмотреть на нее. Она лежала на боку, свернувшись калачиком и зарывшись в одеяло. Свет играл на ее волосах. Ему захотелось их погладить. И подоткнуть одеяло. Он не сделал ни того ни другого.

— Спокойной ночи, мадам, — сказал он.

— Naten e mire, Varian Shenjt Gjergj, — ответила она.

Албанская речь ласково лилась в уши. Вариан поколебался, потом решительно погасил свечу и направился к своему одинокому тюфяку на полу.