В суете прошлых дней

ГЛАВА 4

Никуда любовь не уходит. Зачастую любовь медленно выгорает в душе. От невнимания, от потери взаимопонимания, интереса и желания общаться, узнавать друг о друге что-то новое. Выгорает от обид и разочарований, от долгих, бесплотных ожиданий. Любовь вытесняет быт и заботы, но с этим можно и нужно бороться. Только при условии, что этого хотят оба. Одному очень трудно плыть против течения. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы придти к окончательному выводу – у нас с Васей нет семьи. Есть он, и есть мы с Лизой, отдельно. Конечно, ещё Васины родители, но они всегда на его стороне, за его спиной, как крылья. У меня крыльев не было, поддержки не было. Я так ждала, что моей поддержкой в жизни станет муж, ведь мы были так влюблены. Но не случилось. И я всерьёз растерялась, жила, будто на автопилоте. Каждый день был похож на предыдущий, и не вносил в моё существование никаких перемен.

Вася пропадал с отцом на лесопилке, а я оставалась с дочкой и свекровью в доме. Никто не ругался, никто не предъявлял никому никаких претензий, не скандалил, в доме стояла тишина. Даже разговоров не было слышно. Только за ужином семья общалась, а я лишь присутствовала где-то рядом, с дочкой за компанию. Потому что папе нужно общаться с ребенком, нужно наблюдать, как она растет. А делать это Вася мог только вечером. И то не каждый день.

– Ты моя красавица, – говорил он нараспев, беря дочку на руки. Несколько раз подкидывал Лизу вверх, та начинала безудержно смеяться, Вася улыбался дочери в ответ, а затем с чистой совестью передавал её мне на руки. Его взгляд на моем лице даже не всегда задерживался. Честно, я чувствовала себя няней, приживалкой в их доме. От меня ничего зависело, от меня ничего не ждали, мнения моего не учитывали. И муж, и его родители были убеждены, что я должна быть благодарна за то, что мне позволили стать частью их семьи, взять одну с ними фамилию, жить с ними под одной крышей.

– Что ты делаешь на лесопилке с утра до вечера? – задала я как-то вопрос мужу. Он даже в выходные торопился уйти из дома, в то воскресное утро я сидела на постели, прижимая к себе ещё не до конца проснувшуюся дочь, и наблюдала за его деятельными сборами.

Вася обернулся, взглянул на меня в удивлении.

– В каком смысле? Я работаю.

– Доски пилишь?

Он уловил в моём голосе сарказм и недоверие, и недовольно поморщился.

– Юль, не начинай.

– Я не начинаю, – качнула я головой. – Мне просто любопытно. Может, хотя бы в воскресенье ты останешься дома, и мы куда-нибудь сходим?

– Куда?

– Прогуляемся с ребенком. Зайдем в магазин, выберем ей комбинезон на весну, Лиза из всего выросла.

– Мама сказала, что купит.

– При чем здесь твоя мама? – не сдержалась я. – Я мужа прошу купить дочери одежду, а не его маму. У меня, вообще, муж есть, как считаешь? Или только его мама?

– Как же ты достала скандалить, – неожиданно заявил Вася, а я замерла с открытым ртом. Я обиделась не столько на его пренебрежительный тон, сколько на безосновательное обвинение. Это был наш первый с ним разговор за несколько месяцев.

Я сделала глубокий, осторожный вдох.

– Вася, я думаю, что нам нужно серьёзно поговорить. Обсудить всё.

Он ко мне повернулся.

– Что обсудить? Что в нашей жизни, вообще, можно обсуждать? Тебе плохо живется?

– Не кричи, – шикнула я. – Ты пугаешь ребенка!

– Это ты пугаешь ребенка, – парировал он. – Своими нелепыми претензиями! Да любая была бы рада оказаться на твоём месте! А ты ещё находишь причины жаловаться?

– И на каком же я месте? – Я осторожно пересадила дочку на кровать. Старалась голос не повышать, чтобы Лизу не пугать, она и без того смотрела на нас круглыми, непонимающими глазками. – Взаперти с твоей мамой?

– Перестань трогать маму, – проговорил Вася, будто выплюнул. – Она делает для нас всё. И для меня, и для тебя, и для нашей дочери. А ты ещё пальцем о палец в этом доме не ударила!

– А мне на это разрешение не дают! – не сдержалась я. – Я в этом доме даже не имею права в собственной комнате кресло передвинуть!

– А с какой стати тебе его двигать? – Вася нахально ухмыльнулся, глядя мне прямо в глаза. – Ты что, его покупала? Твоё дело заботиться о ребенке, – добавил он сурово. И у него на самом деле получилось сурово, без всяких эмоций.

Я молчала. Просто не знала, что сказать. Каждое слово мужа, каждый его колкий, непримиримый взгляд, пробивал дыру в моём сердце. А, может, к сердечным делам это уже не имело никакого отношения. Его слова и интонации били напрямую по моей самооценке, по моему самолюбию, от которого за прошедшие два года и так мало, что осталось.

– Ты меня больше не любишь? – Этот вопрос сам собой у меня вырвался. И я замерла, ожидая от него ответа, хотя, и без того его уже знала. И Васин взгляд, направленный на меня, был переполнен жалостью и вроде бы недоумением от того, что он слышал. Когда-то он брал меня за руку, обнимал, уверял, что любит, называл «своей девочкой». А теперь лишь смотрел на меня с непониманием и насмешкой.

– Юль, оставь меня в покое со своими бабскими истериками. Иди, ребенка корми. Ты хоть что-то будешь делать, или всё маме оставишь?

Он отвернулся от меня, сдернул со спинки кресла свой свитер и из комнаты вышел. А я осталась стоять. Мне почему-то даже шевелиться не хотелось. Я стояла, смотрела в стену, и в моей голове не было ни одной мысли. Только пустота, обида и тяжелое разочарование затопили меня всю, каждую клеточку. Хотелось кричать, топать ногами, но я стояла и молчала. А потом за спиной звук падения и детский плач. Лиза попыталась сама слезть с высокой кровати, упала и громко заплакала от страха. Я поспешила к ней, а из коридора уже послышался голос свекрови:

– Юля! Что опять случилось? Что с ребенком?

Я не ответила, просто со стуком захлопнула дверь.

На то, чтобы принять какое-то решение, чтобы осмелиться хотя бы начать обдумывать различные варианты, мне потребовалось некоторое время. Стало понятно, что надеяться на дальнейшую семейную жизнь с Васей, смысла нет. Мы окончательно потеряли способность разговаривать и что-то обсуждать, договариваться между собой. Мы, практически, не общались. Обсуждать это считалось неприличным, даже с его родителями, и все по-прежнему делали вид, что ничего не происходит. Изредка, но в дом Мезинцевых, приходили гости, родственники, и нам всем надлежало собираться за общим столом, и улыбаться. А если я вела себя, как считала свекровь, невежливо или неподобающе, на меня откровенно цыкали, а позже высказывали недовольство. Упреки в том, что я живу в их доме, ем их еду, что обо мне заботятся, и о моей репутации в том числе, сыпались, как из рога изобилия. Ни один семейный разговор не обходился без подобных нравоучений в мой адрес.

– Неужели тебя мать не учила, как следует себя вести? – напоказ вздыхала Тамара Борисовна. – Неужели так сложно улыбнуться людям, Юля?

– Я улыбаюсь, – говорила я.

– Улыбаешься, – хмыкала она. – Будто тебе нож к горлу приставляют. Помнится, когда ты хотела за Васю замуж, ты улыбалась во все свои белые зубки. А теперь только гримасничаешь. Чем мы, интересно, тебе не угодили? Что плохого сделали?

Я понимала, что если начну свекрови отвечать, то, скорее всего, мы поскандалим. А сил для этого я в себе не чувствовала. И поэтому сжимала зубы и молчала, а чаще всего старалась уйти.

– Я не могу там больше жить, – говорила я матери или сестре, когда выдавалась такая возможность. Мне так хотелось пожаловаться, высказать всю свою горечь хоть кому-то. Вот только слушать меня никто не хотел. Обе только отмахивались от меня.

– Глупости, – говорила мама. – Это твой муж. Ты обязана его любить.

– Что, значит, обязана? – удивлялась я. – А он не обязан любить меня?

– А что ты делаешь для того, чтобы он тебя любил? Посмотри, на кого ты похожа, Юля? Вечные джинсы, какие-то футболки. Волосы в хвост, забранные. Хоть бы макияж сделала!

– Для кого? – Я принималась нервно смеяться. – Для мужа, который возвращается домой ближе к ночи? Так ему на меня смотреть некогда, ему надо с родителями пообщаться.

– Ты сама виновата, – не соглашалась со мной мама. – Мужчину нужно заинтересовывать, завлекать. А ты выглядишь, как привидение. Где та красивая девочка, в которую твой Вася влюбился?

Я опускала глаза в пол.

– Он её прогнал, – проговаривала я негромко.

А вот сестра, когда я пыталась что-то ей сказать, начинала всерьёз возмущаться и смотрела на меня, как на помешанную.

– Ты сдурела? – восклицала она. – Юль, ты себя кем возомнила? Тебя в такой дом взяли, а ты ходишь по городу и плачешься?

– Во-первых, меня никуда не брали, – принималась возмущаться я в ответ. – Я, Даш, не собака приблудная. Мы женились по любви, мы ребенка родили. И если всё закончилось…

– То что? – перебила меня Даша. Взглянула со злой насмешкой. – То что?

Под её напором мой пыл как-то остывал. И уверенность пропадала.

– Наверное, надо разводиться.

– Ты чокнутая. – Дашка показательно крутила пальцем у виска. – И куда ты пойдешь? Что ты, вообще, умеешь? Ты кто?

– Перестань так говорить! – злилась я. – Люди разводятся, и ничего страшного в этом нет!

– Конечно, нет. Если им есть, куда идти, и если они к чему-то приспособлены. А ты? Ты ни одного дня в своей жизни не работала. Ты школу с одними тройками закончила. Тебе даже жить негде! У матери этот Игорек появился, в маленькой комнате Макс. И ты собираешься туда переехать? После дома Мезинцевых? О дочери подумай, сумасшедшая.

Меня саму мучили все эти мысли, я прекрасно понимала, о чем мне говорит сестра, и понимала, что она права. Это будет скандал на весь город. Это будет огромное испытание для меня, потому что я, на самом деле, не представляю, как смогу устроить свою жизнь, прокормить себя и дочь. Я несколько месяцев себя этими мыслями изводила. Они меня пугали, но не оставляли.

Когда я появлялась на улице и ходила одна в магазин, а случалось это не часто, со мной здоровались. Присматривались с особым старанием, затем улыбались и говорили:

– Здравствуй, Юля.

Приходилось улыбаться и кивать в ответ. До замужества меня, зачастую, не замечали, я была неважна. А потом на мне женился Вася Мезинцев, сын хозяина лесопилки, человека, который давал местным мужчинам работу, и всю его семью необходимо было уважать. И меня в том числе. А я всегда из-за этого чувствовала себя неловко. Понимала, что меня замечают и мне кивают не потому, что хотят или я это чем-то заслужила, что я стала личностью в глазах окружающих, а только из-за фамилии. А в случае развода, я снова превращусь в парию, которая, к тому же, посмела не угодить Мезинцевым. Предстоящее меня всерьёз пугало, и никто мои страхи не спешил развеять. Наоборот, больше запугивали и говорили, что я не права. Выходя из дома, я слышала то же самое, что и от мужа и его родственников.

– Кто ты такая? Молчи, терпи и радуйся своему везению.

А у меня уже не получалось радоваться, как я ни старалась. Мне казалось, что я медленно утопаю в болоте, в которое меня затянул этот поспешный брак. В двадцать один год мне не хотелось радоваться жизни, я не видела никаких перспектив, я каждое утро просыпалась с ощущением, что меня поймали в ловушку.