Понедельник – день тяжелый
- Автор: Наталья Колесова
- Жанр: Любовные романы
Читать книгу "Понедельник – день тяжелый"
Отказалась. Теперь тоже жалею.
Крикнула, глядя в потолок:
— Василь Василич, рано идешь, мне тут работы реально до самой ночи!
— Судя по тому, как ты
Я резко села на расстеленных на полу строительных мешках.
— Ты?!
Черкасов.
Явился не запылился!
Оглядывает фронт (с временно объявленным мной перемирием) работ изучающим взглядом, небрежно покачивая на отставленной руке пакетом с… я невольно потянула носом: чем-то съедобным свежеразогретым. Не догадалась прихватить с собой обед, прямо хоть в вагончик к Василь Васильичу на поклон иди!
Заключил, наконец:
— Так и думал, что у тебя еще и конь не валялся!
— Лучше бы здесь какой-нибудь жеребец и валялся, — проворчала я, — а не я. Что, контролировать меня пришел?
— Покормить.
— А?
Черкасов подошел и непринужденно уселся на мешки передо мной, скрестив ноги. Одет он был, кстати, сегодня вполне демократично: джинсы, теплая красно-сине-клетчатая рубаха под расстегнутой курткой.
— «А»! Обедать, говорю, пора.
От запахов у меня просто желудок свело, не до расспросов зачем да почему. Я нетерпеливо вытерла руки о пыльные джинсы и простерла к заветному пакету.
— Золотой ты наш человек! Дай, дай скорее, а то загнусь прямо на твоих глазах!
— Вот и чтобы ты без меня делала?
Впрочем, и сам Черкасов уплетал будь здоров — реакция из серии «не жалко, но убывает же»! Салат, жареное мясо, картошка и — боже, наш ведущий просто святой! — огромный стакан кофе. И заварное со сливочным кремом. Всё то, что в нынешние печальные времена категорически запрещено: это же канцерогены, холестерины, жиры, углеводы! Всё, как я люблю.
Связав опустошенные коробки и пластиковые приборы в пакет, я сыто потягивала через трубочку кофе и наблюдала, как Черкасов слоняется вдоль стен. Объем работ изучает. Доложила с бодростью, которой совсем не чувствовала:
— Третий этаж отработан! Осталась половина этого и вестибюль.
— А как ты считаешь?
Я продемонстрировала — как. Тыча пальчиком:
— Раз, два, три…
Черкасов смотрел скептически.
— А прикинуть по размеру, сколько плитки помещается в квадратный метр, и просчитать по плану помещения?
Я разозлилась.
— Думаешь, самый умный, да? А все остальные до тебя были дебилы-дебилами? Погляди, какая здесь геометрия!
Черкасов огляделся снова и вынужденно признал: сложная.
— Ну ладно, давай показывай, где остановилась. Ты идешь с того конца, я с этого.
Не веря своему счастью, я осторожно уточнила:
— Артем, ты собираешься мне помочь?
— Ну а что делать? Не то будешь торчать тут до завтрашнего утра, а мне еще на следующий кофе разоряться…
— Не-не, ни в коем случае! Я ж тогда тебе такой пир закачу! — щедро пообещала я.
— Я тебя за язык не тянул!
Завтрашнее утро — не утро, но покончили с окончательными расчетами мы только поздним вечером. Даже Васильич, которому сегодня явно не хватало компании, несколько раз наведывался: то ли проверить, не ушли ли мы, ему не сказавшись, то ли чем вообще тут помимо работы занимаемся. Щедро попытался «плеснуть маленько» и нам, но Черкасов отказался — за рулем, а я — чтобы реабилитироваться в глазах ведущего: не такая уж я и пьяница. Отчаявшийся сторож проворчал, что надоело ему над нами надзирать, велел, как будем уходить, постучать в вагончик и отдать ключи от входных дверей.
Мы сидели на полу уже вестибюля и при ярком освещении времянки-переноски подбивали итоги вместе со сброшенными на почту Алексеем Алексеевичем складскими данными. Сверившись с предыдущими отчетами, добытыми предусмотрительным Черкасовым, единодушно решили, что наша «циферка» самая цифиристая из всех! То бишь, самая верная. Или хотя бы максимально приближенная к правде.
Я с облегчением рухнула на расстеленные мешки — да по фигу уже, все равно всю одежду стирать! — подвигала руками-ногами, словно изображая «снежного ангела» в сугробе. Простонала:
— Господи, неужели наконец-то всё?!
— Я не «господи», дочь моя, но подтверждаю — всё! — Черкасов аккуратно сложил в «файлик» наши листочки с хаотичными записями, расчеты, замеры и метражи, предварительно нащелкав их на мобильник. Вставать тоже не спешил — и сам ухайдокался. Облокотившись о колени, смотрел на двойные темные двери выхода, из-за которых к нам неутомимо прорывалась осень. Повернув голову, я поглядела тоже: в стекле отражался вестибюль и наши неясные силуэты. Словно призрачные. Призраки людей в призрачном здании — пока оно не достроено, не обжито, будто и не существует вовсе …
Чтобы удостовериться, точно ли мы все трое существуем, я крикнула:
— Э-эй! — В ответ — слабое эхо.
Артем аж вздрогнул.
— Ты чего?
— Эге-ге-ей!
Здание отозвалось неясным, но звучным гулом огромного пустого пространства: как будто и оно радовалось, что теперь не одиноко, что история и жизнь его наконец продлятся.
— Смотри, сейчас Василь Васильевич примчится! — предупредил Артем. — Еще и со своей заветной бутылочкой — решит, его наконец-то позвали!
Я засмеялась:
— Да и пусть! Сейчас я готова хлобыстнуть даже неочищенную самогонку! Это ж какую работищу мы с тобой провернули!
Черкасов неожиданно улегся на живот, уставившись мне в лицо.
— Что, довольна? Давненько я тебя такой радостной не видел — с института, наверно. — Подумал и добавил: — И то на первых курсах.
— А на последних я взяла и резко погрустнела? — продолжила я беззаботно. Надо же, помнит меня институтской!
Артем скривился.
— Да нет, с этим своим связалась, как его… Ищенко.
Я от неожиданности забарахаталась и впрямь, как в глубоком снегу, но все-таки перевернулась на живот — нос к носу с Артемом. Теперь со стороны мы, наверное, напоминали канонических влюбленных уточек, вместо канонического же пруда плавающих на сером цементе вестибюля.
— С чего ты вдруг сейчас о нем вспомнил?
— Думаешь, никто не догадывался, что ты вместо него курсовики делала? Что мы идиоты, твой стиль не узна́ем?
Я открыла рот.
— Ну-у… строго говоря, мы все-таки вместе их делали. Просто Вите… он лучше умел защищать проекты и…
— И приписывал себе все твои заслуги! — беспощадно закончил Черкасов. — Его диплом тоже ты?
— Ну… да.
Артем громко вздохнул-выдохнул.
— Потому и в магистратуру не попала? Ты что, не понимала, что тебя просто-напросто используют?
Поняла, хоть и с опозданием. Я, конечно, дура, но не настолько! Подозрения возникали и раньше, но на мои редкие робкие вопросы Витька расширял глаза и укорял, что я его ужасно обижаю, что у пары все должно быть неделимо, ведь это вклад в наше общее будущее. А потом целовал так, что любые лишние мысли мигом вылетали из головы… В общем, всё по классике: «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!»
Из-за его диплома я запорола свой собственный, пришлось — с большим трудом — переносить дипломирование на осень, какая уж там магистратура, а через год я попросту махнула на всё рукой: не очень-то мне она и нужна, и так проживу!
А мой «неделимый» тем временем поступил в Москве, и через полгода там женился. На «коренной».
Но я даже не подозревала, что кто-то, кроме моих близких подруг, знает о происходящем! Конечно, не я одна в институте делала чужие курсовые и дипломные проекты, но, наверное, единственная делала это бесплатно…
Ну как — бесплатно. В благодарность за любовь.
Дурацкий характер (или все-таки воспитание, которое не получается изжить?) — я по-прежнему считаю, что близкие люди, родные, друзья, любимые должны помогать, заботиться друг о друге. Еще и окружающих поддерживать. Но чаще всего получается, что так считаю только я, а остальные просто принимают всё как должное, совершенно не отвечая взаимностью. Или выдавая его точно отмеренными,
Но всё это — мои ошибки и проблемы, моя жизнь! Можно еще потрындеть на эту тему с близкими подругами, но уж никак не с давним однокашником, а теперь моим коллегой и начальником!
Я села и сердито уставилась на Черкасова. Но не успела и рта открыть, как «коллега и начальник» тоже уселся, скрестив ноги, и выступил первым:
— Да знаю я, что ты мне сейчас скажешь! Что это не мои проблемы, и вообще дела давно минувших дней…
Я проворчала, оглядываясь в поисках своей сумки:
— Вот и хорошо, что сам всё распрекрасно знаешь, не придется слова, нервы и время тратить…
— …и ошибаешься, — неожиданно закончил Черкасов.
…На втором этаже, что ли, забыла?
— В чем ошибаюсь? Придется все-таки тратить?
— Думаю, как раз из-за того Ищенко у тебя до сих пор проблемы!
Ничего себе заявленьице! Собиравшаяся встать я от неожиданности осела на пятки, уставившись на своего оппонента. Следовало показательно удивиться: какие-такие проблемы? Всё у меня распрекрасно, не выдумывай! Но от растерянности я только спросила:
— С чего ты это взял?
Мы ехали домой. Молча. Каждый уставился в свое стекло: Черкасов — в лобовое, я, максимально отвернувшись от него всем телом, в боковое. Рассеянно глядела на размытые дождем огни фонарей, витрин и окон. Переживала. Нет, я уже практически успокоилась — прооралась там, в вестибюле темного недостроенного центра, поддерживающего мои вопли одобрительным эхом. Со стороны улицы та еще была картинка: стою я, широко разевая рот и размахивая руками, как ветряная мельница, а передо мной сидит Черкасов и внимает.
Выдохлась я очень нескоро — то есть, по моим меркам нескоро, ведь обычно меня хватает всего на пару-тройку возмущенных реплик. Выдохлась, охрипла и только собралась развернуться и гордо раствориться в дождливой ночи, как Черкасов поднялся и, отряхивая джинсы, преспокойно заметил:
— А вот
И распахнув дверь, выжидающе поглядел на меня. Пренебрежительно фыркнув, я прошествовала мимо него на улицу. Эффектный уход оказался испорчен: я тут же поскользнулась на нанесенной на крыльцо грязи, Черкасову еще и пришлось меня ловить под локоть.
Конечно, я собиралась уехать без него, но до автобусного маршрута шлепать было далеко, а такси все как одно отказывались ехать поздним вечером на строительную окраину города. Так что я просто безрезультатно металась вдоль забора в ожидании попутки, пока Черкасов закрывал навесной замок на цепях и достукивался до сторожа.
Вышел, мельком глянул на меня.
— Замерзла уже? Садись быстрей в машину.
Я с тоской глянула налево-направо на пустую и темную дорогу и сердито плюхнулась на переднее сиденье. Хорошо, Черкасов сразу включил обогрев, меня и впрямь колотило уже больше от холода, чем от злости.
Возмущение и уязвленное самолюбие — как посмел, психолог доморощенный, кто ему вообще позволил лезть в мою жизнь, еще и диагнозы ставить?! — до сих пор вздымались во мне, но всё уменьшавшимися волнами.